Анна Гаврилова - Тризна по князю Рюрику. Кровь за кровь! (сборник)
– Сдюжим ли до хазаров? Не верю я им.
– Доселе не подводили нас они. Если же хазары первыми в сечу ринутся – так и победу им праздновать. Наше дело младшее будет. Союзники подмогли беку ихнему или там кагану какому. Смекаешь, коли это Осколод на врага обрушится, а уж это хазарам помогать придется?
– Смекаю, – тяжело вздохнул Хорнимир. – Давно уж смекаю… Безрассудно, Осколод! На кого Диру оставишь вдовою?
– Нужна Удача! Вот без кого не будет князю жизни. Ее и нет, воевода!
– Приказывай, – вымолвил тот и застыл в ожидании решения, Хорнимир понимал – самого гибельного.
– Дозорных на холм, остальным быть наготове. Слушать клича моего.* * *Когда три неполные сотни киевлян ринулись вниз, в долину, заметили их не сразу. Печенежские стрелы завизжали, вспарывая воздух, но не скоро. Осколод оглянулся на воев и возрадовался, ибо Удача снова была с ним. Скольких видел на холме – все удержались в седлах, ни одного не выбили.
Скопище низкорослых, грязных, как и их косматые дурнопахнущие лошадки, степняков расступилось и сомкнулось за спиной отважной дружины киевского князя. Осколод направил скакуна в самую гущу печенегов, нещадно раздавая удары направо и налево.
На Осколода налетел не в пример иным рослый степняк, целя искривленным мечом точно под горло. Князь отклонился, пропуская стремление железа мимо, рубанул сам – зло и умело, отсекая врагу руку по самую лопатку.
Воевода рубился страшно, но в какой-то момент верный меч его дрогнул и переломился. Старый воин замешкался.
Печенег в богатых одеждах нацелился, чтобы ловким косым ударом поразить Хорнимира, но Жеребя соколом налетел на врага и упредил хитрого степняка, на ходу рассекая тому алкающим крови клинком и кожу, и плоть.
Воевода тем временем успел вооружиться вновь и опрокинул нового противника мощным ударом боевого топора наземь. Тот рухнул, как баран на бойне.
Осколод располовинил ещё одного противника до самого седла из грубо выделанной бычачьей шкуры.
И, поддаваясь этому отчаянному натиску, растянутая с востока на запад степная вереница вдруг обратилась змеей. И голова ее устремилась к хвосту, обтекая дружину безрассудного Осколода со всех сторон.
Вокруг князя падали люди, один за другим валились последние сотоварищи, с кем прибыл ещё из самого Поморья. Рубились яро, жестоко, остервенело. Умирали молча, прикрывая Осколода телами, верные клятве и долгу. Они дорого отдавали свои жизни, внося страшное опустошение в ряды противника.
Но вдруг печенежская рать содрогнулась, подалась и тронулась, потекла, как талая вода под днищем тяжелой лодьи, спущенной по ранней весне на реку.
То отборные хазарские сотни врезались в рыхлое войско ненавистного врага, продавили, смяли, рассекли, разметали устрашенного неприятеля. Одетые в крепкие доспехи, тарханы избивали метущихся от новой напасти печенегов, как дикие вепри раздирают свору собак.
Уцелевшие киевляне тоже поднажали, и вскоре уж груды мертвых тел выросли там, где недавно было ровно и гладко. Лошади жадно слизывали кровавую росу с чахлой, измочаленной травы…
– Ух! Чую, как руда по жилам разлилась, расплескалась! Словно двадцать лет скинул! – прохрипел Хорнимир, направляя коня к Осколоду.
– Ас-Халиб великий воин! – услышал он знакомый голос хазарского посла. – Только воев у Ас-Халиба мало-мало. Другой раз бичахра приди, что делать Ас-Халиб станешь?!
– Авось не придут, – успокоил воевода князя.
– Нет. Чую, ещё наплачется Киев, – вздохнул тот обреченно. – Не печенеги, так угры нагрянут. А силы, Хорнимир, нет. Надо город поднимать. Новых ратников растить надобно. В этот раз отбились, а потом что будет?
Хотел было Хорнимир ответить, что в несчастливый день пошел Осколод на Царьград, хотел было молвить, что погубил князь лучших из лучших в том злосчастном походе, да промолчал. Нынче Осколод победитель, худое скоро забудется, а успех дольше помнится… Стало быть, как боги рассудят.
– Наш бек, аднака, Аса-Халиб в шатер зови! – продолжил хазарин, помогая себе жестами, мол, вон в ту сторону, где и точно распахнулись на ветру дорогие восточные шелка. – Ступай, Ас-Халиб, и вои свои брать с собой. Бек, да будут бесконечны дни его, героев уважай, хорошо корми-пои, затем дело говори.
Князь встретил тяжелый укоризненный взгляд воеводы и отвел помутнелые очи…
Глава 7
А следующую напасть предугадать не мог никто. Даже боги, кажется, с недоумением взирали на ромейский парус…
– Ромеи? В Киеве? – воскликнул Осколод.
Он рывком поднялся на ноги, чуть задел стол. Золотая чара с вином покачнулась, щедро плеснув на скатерть драгоценный напиток. Рядом от испуга взвыл любимый пес князя и тут же умчался, получив увесистый пинок под зад.
– Всего одна, – кивнул Хорнимир. – И ветер ей благоволит. Лодья движется ходко, не успеет стемнеть – пристанет к берегу.
Осколод ответил мрачно:
– Не мог византийский император послать всего одно судно. Видать, остальных пороги придержали…
– Вряд ли. Судно по виду торговое. На стяге и парусе – кресты.
– Вот как? Не верится, что ромеи с миром… Впрочем… – Голос князя из растерянного стал раздраженным. – Встреть этих путешественников. И если понадобится, досыта накорми… стрелами. А коли взаправду послы доброй воли, вели просто накормить… Мне на ночь с ними говорить недосуг.
Хорнимир поклонился и спешно покинул палаты.
Лошади нетерпеливо гарцуют, дружинники мечут гневные взгляды. Встречать византийскую лодью вызывались все, но воевода назначил в отряд только тех, кто ходил на Царьград.
Ромеи привезли с собой злой холодный ветер, а едва причалили, небеса разразились дождем.
Воевода остановил отряд в десятке шагов от пузатого бока судна. Видя Хорнимира и недовольных дружинников при полном оружии, ни один горожанин даже из чистого любопытства не решился приблизиться к злосчастной лодье, толпа собиралась поодаль. Сами ромеи на берег ступить боялись, только выглядывали из-за бортов.
Наконец, у края показался невысокий седатый мужик с неуместной улыбкой на лице. Он важно пригладил короткую бороду, приветливо поднял руку. Ответом старцу стал недобрый рык Хорнимира и лязг железа.
* * *– Здравы будьте, киевляне! – провозгласил седатый ромей по-славянски. Голос оказался совсем не старческим, глубоким и сильным. Слова, к удивлению многих, прозвучали как песня. – Разрешите… ступить на сей берег, будь он благословенен!
– Лихо он по-нашему насобачился, – пробормотал воевода и гаркнул: – И тебе не хворать! Кто таков?
Старец растянулся в довольной улыбке, сложил ручки поверх небольшого животика. Тут же, будто невзначай, скользнул взглядом по собственной одежде. Пусть шелка были неяркими, но богатство этих тканей видно издалека. Значит, не только воевода, даже дворовый пес сможет различить в нём человека важного…
– Звать меня Михаилом, – кивнул ромей. – В Скифию Киевскую прибыл по велению Императора Византийского, христолюбивого базилевса [14] Константинополя, и с благословения патриарха Фотия [15] . Привез богатые дары для архонта Осколода да архонтиссы Диры и договор о нерушимой дружбе.
– Дружбе? – усмехнулся воевода. – Да неужели?
Ромей пожал плечами, отозвался с прежним благодушием:
– Что спорить? Позволь дары передать и слово грозному владыке Киева молвить!
Ухмылка держалась на губах воеводы как приклеенная, глаза метали молнии. Хорнимир махнул рукой, сказал не без издевки:
– А… сгружай.
– Как? Прям на пристань? – удивился посланник.
– А чем тебе, ромей, наша пристань не нравится?
Теперь улыбка Михаила стала примиряющей. Хорнимир с неудовольствием отметил, что чужестранец, судя по всему, имеет запас улыбок на все случаи жизни. Сам воевода подобных людей не встречал, но слыхивал, дескать, эти пострашнее самого лютого воина будут.
«Ну, ничего… – подумал воевода. – Нас не проведешь!»
Прислужники седатого начали стаскивать на пристань сундуки, один другого красивее. Несли тяжело, с надрывом. Воевода видел, как от натуги краснеют лица, как вздуваются мускулы под тканью одежды.
Поймав недоуменный взгляд Хорнимира, Михаил пояснил:
– Серебро и злато. В подарок от христолюбивого базилевса.
Хорнимир невольно сглотнул, рядом зашептались дружинники. Толпа народа, что собралась на пристани, загудела, как растревоженный осиный рой. Несмотря на непогоду, расходиться никто не думал. Почувствовав близкий успех, византиец заговорил снова:
– У нас ещё и ткани имеются. Редкой, искуснейшей работы! Вот только их прям на мокрые доски сгружать… жалко. Попортятся. Вы бы, может, телегу дали… А коли телеги нет, мои слуги могут прям на своих плечах отнести…
– А ножки у твоих слуг не надломятся, – тихо проворчал кто-то, – на гору-то киевскую… да в такую даль.
Михаил скользнул взглядом по толпе и не ответил. Видать, понял – говорит человек слишком низкого ранга.
