Анна Гаврилова - Тризна по князю Рюрику. Кровь за кровь! (сборник)
Здесь, в сердце грозы, он чувствовал себя как нельзя лучше. Дождь смывает слезы, громовые раскаты заглушают рыданья, темнота укрывает от чужих взглядов, а молнии дарят надежду – вдруг одна из них попадет в темечко, и тогда все, конец мученьям!
Перед воротами княжеского двора Добря твердо решил, что это последние слезы. Больше плакать не будет. Никогда. Даже если мир рухнет, даже если княгиня Дира будет умирать на его руках.
Створка ворот распахнулась со скрипом. Дружинник, который впускал Добрю, бранился последними словами. Мальчик отмахнулся от грубых слов с небрежностью князя.
Одежда промокла насквозь, в сапогах хлюпает. По телу озноб, зубы постукивают, а в груди бушует пожар.
Добря распахнул дверь общего дома, на миг представил, как наконец-то стащит обувку и мокрую рубаху, согреется под одеялом. Но путь к уюту преградила знакомая ухмылка, противный голосок заявил:
– Вы только посмотрите! Ну наконец-то!
Чернявый – негласный предводитель отроков. На пару лет младше Добри, на полторы головы ниже. Но крепкий. И умный. Он редко нападал в одиночку, чаще брал в драку пару-тройку приятелей. Добря сперва удивлялся: почему другие терпят? В Рюриковом городе чернявого бы давно обозвали трусом и выгнали. А когда поосвоился, понял – тут княжий двор Киева, а не улицы и закоулки Рюрикова города. Отрок поступает так, как поступают в бою. Ведь противник на поле брани не спросит, ранен ты или нет, насколько хорошо владеешь оружием и что думаешь о честности. Он набросится молча и, если понадобится, возьмет с собой хоть сотню соратников.
Добродей часто отступал перед напором чернявого, терпел обиды, подчинялся… Но сейчас шагнул навстречу, одним движением руки отодвинул недруга в сторону и вошел в дом.
Другие мальчишки стояли полукругом в трех шагах от порога, явно ждали зрелища. Брови чернявого приподнялись, рот приоткрылся. Кто-то присвистнул, следом зазвучал голос Горяна:
– Кто это тебя так?
Добря пощупал лицо, каждое прикосновение отзывается болью.
«Синяк под глаза растекается, – догадался он. – И щеку разодрал. Ну и ладно. Подумаешь! Тоже мне невидаль».
Он сделал ещё один молчаливый шаг вперед, толпа не шелохнулась. За спиной тяжелое дыхание.
– Как ты посмел?.. – прошипел чернявый – в голосе столько яда, что любая змея позавидует. – Забыл свое место, словен?!
Добря обернулся, чернявый угрожающе двинулся к нему. Ноздри раздуваются, как у быка, глаза налиты кровью.
– Ты никто! Слабак! И живешь ты не по-честному! Понял?! – Шипенье превратилось в крик, отрок ринулся на Добрю, впереди себя послал кулак.
Добря успел, перехватил запястье и потянул на себя. Колено врезалось в живот чернявого, на удивление мягкий. Предводитель отроков взвыл, тут же получил ещё один, после отлетел к бревенчатой стене.
– Бей его! – пропищал чернявый, и этот звук оказался совсем не похож на боевой клич, приличный вожаку.
Трое мальчишек без особого задора двинулись вперед. Добря крутанулся на месте, прыгнул к тому, что оказался ближе. Очень хотелось осыпать наглеца градом ударов, но пришлось провести единственный, в голову. Второй подскочил сзади, Добря успел пригнуться, и кулак противника врезался в воздух. И снова Добря крутанулся, схватил мальчишку поперек туловища и швырнул. Ноги мальчишки удачно проехались по лицу третьего из нападавших, но этот третий не отступил.
В уши ворвался яростный крик, последнее, что запомнил Добря: распахнутый рот на перекошенной злостью роже. И этот упал под ноги, так и не осуществив задуманный удар. Перед глазами Добри колыхалась красная пелена ярости, рассудок затуманился. Он стоял посреди дома, сжимая кулаки и скалясь. По телу разливалась бешеная сила, такую не удержишь, не угомонишь.
Уже не видел – чувствовал, как ринулись остальные. И лиц не замечал, просто бил. Руками, ногами, головой. Кто-то повис на плечах, сдавил горло и взвыл, когда Добря со всей злости врезался спиной в стену. Кто-то заорал, когда перехваченная рука хрустнула. Кто-то по-звериному рычал, пригибался, готовый прыгнуть на врага, как только тот отбросит следующего соперника.
В доме стало нестерпимо жарко. Крики и топот заглушили громовые раскаты и свист ветра. Молча бил только Добря. Враги отскакивали, падали, снова кидались в драку.
Краем глаза Добродей увидел стремительный рывок справа, лениво сообразил – этот отразить не успеет. В груди вспыхнула боль, следом кто-то ударил по ноге, да так, что едва не упал.
Устоял, уклонился, чуя новый выпад. Но удар, который Добря готовился принять, не состоялся. Горян засопел, встал спина к спине и принял врага на себя. Сцепились, упали, покатились. Тот трепал Горяна, бил затылком об пол. Горян, сцепив зубы, отталкивал, после все-таки сумел извернуться, и теперь настала уже его очередь сыпать кулаками.
– Вместе! – бешено заорал кто-то. – Вместе идем!
Отроки мгновенно сбились в кучу, угрожающей стеной двинулись на Добродея.
На грани разума вспыхнула и быстро погасла мысль: все как тогда, как в первый день… Взгляд молниеносно ощупал комнату, Добря метнулся в сторону, подхватил скамью. Из горла вырвался звериный рык, от которого содрогнулись стены:
– Убью!
Рядом возник Горян. Глаза бешеные, из губы сочится кровь, на лбу огромная ссадина. Он встал рядом с Добрей, выставил кулаки и зарычал.
Толпа отроков заколебалась, замерла в нескольких шагах. Все помятые, с перекошенными лицами, скалятся злобно. Но за этой стеной мальчишеской ярости нет-нет да и проскальзывает нечто другое… Добря не сразу понял, что вот он, страх. Настоящий.
– Это нечестно! – выкрикнул один из отроков, сделал шаг вперед, скосил взгляд на чернявого, который еле стоял на ногах, держался за бревна, чтоб не упасть. – Ты старше него, сильнее!
– И что? – спросил Добря, сплевывая кровью.
– А то! Ты победил нечестно! Ты не имел права его трогать! Он младше. Слабее!
Добря глядел на говорившего с толикой жалости:
– Когда придет время настоящей битвы, с настоящим врагом, ты скажешь то же самое?
Тот нахмурил брови и не ответил. Некоторое время продолжали стоять друг напротив друга. Отступить – стыдно. Наконец кто-то придумал достойное оправдание:
– Он все равно дерется нечестно. Дикарь, что с него взять?
Остальные подхватили уверенно, с радостью:
– Точно-точно! Только мараться. Воинскую честь срамить.
– Да кому он нужен? Ха!
– Интересно, в Рюриковом городе все такие?
– А то как же! Трусы они! Все знают, на Ильмени смелый человек не поселится. Там леса ого-го какие, не то что у нас. Эти леса от всех врагов защищают. Им даже не нужно драться уметь.
– Ага! Сквозь чащобы враг все равно не пройдет. Это мы как на ладони.
Разошлись отроки довольно быстро, на Добрю не смотрели, а в Горяна полетели гневные взгляды и угрозы – перебежчик, предатель. Но Горян не смутился, грозил кулачищем, скалился…
Добродей устало добрел до своей лежанки, стянул мокрую одежду. Забравшись под одеяло, долго не мог уснуть – на улице по-прежнему завывал ветер, хлюпала вода, редкие громовые раскаты походили на могучий смех бога, прогоняли дрему.
Сон все-таки пришел, запоздалый, липкий. Полночи спорил с отцом, полночи снова дрался. Под утро приснился Осколод: стоит хмурый, в глазах осуждение, а Добря стыдливо отступает, но оправдываться не спешит.– Эй! Ты чего разлегся?
Добродей слышал голос, но глаза продрать не смог. Сон навалился тяжелой тушей, не пускал.
– Добря! – гаркнуло в ухо. – Эй!
Попытался поднять руку, отмахнуться, но тело отозвалось нестерпимой болью. И снова сон…
– Да проснись же ты!!!
Кто-то тряс за плечи. Сильно тряс, бесцеремонно. В голове лениво шевельнулась мысль – этот голос принадлежит Горяну.
– Добря, мать твою!!!
Остальную брань Добря уже не осознавал – распахнул глаза, пересилив нестерпимую боль, сел и приготовился размозжить череп тому, кто посмел вспомнить о его мамке в таком тоне.
Горян, видимо, почуял неладное, отскочил.
– Ты чего разлегся? – угрожающе пробасил Горян, подпрыгнул, удивившись собственному голосу. В последнее время все чаще срывался на бас, знал, что это правильно, но все равно пугался. – Тебе вот-вот биться!
– С кем?..
– Как с кем? С Живачом!
Стиснув зубы, Добродей отбросил одеяло и поднялся с лежанки. От боли хотелось выть, но мужчине не положено даже пискнуть. Дышать носом тяжело, пощупал – нет носа, вместо него нечто огромное, раздутое, больное. Ноги подкашиваются, руки слушаются плохо. Кажется, за ночь мясо отделилось от костей и частью сгнило.
Кто есть Живач, Добря помнил хорошо. Дружинник. Молодой такой, улыбчивый. Не раз давал отрокам пинка… в шутейных поединках. А его обожали, потому как редкий воин обращал внимание на копошение детворы под ногами и уж тем более относился к ней серьезно.
– Зачем? Я с ним не ссорился.
Сказал храбро, а в голову стрельнула шальная мысль: «Неужто отроки нажаловались, нашли себе защитника, что подходит Добре по росту и силе?»
