Эмилия Ри - Принцесса, которая любила дождь
Александр Шони был мужчиной на вид примерно 45-ти лет от роду, с овальным лицом, высоким лбом, узкими прищуренными глазами и тонким длинным носом. Он носил длинные, зачесанные назад пепельно-серые волосы. На безымянном пальце Шони носил серебряный перстень, пожалованный ему Его Императорским Величеством в 1940-ом году, за операцию в Израиле. За эту же операцию израильская разведывательная служба МОССАД объявила охоту на него. Шони это не сильно волновало, даже несмотря на то, что МОССАД никогда не отказывается от своих целей по прошествии даже длительного срока времени. Именно из-за этого израильского упорства за последние полвека МОССАД лишился 28-ми своих агентов. Но им в какой-то мере повезло — им удалось увидеть живьем такую легендарную фигуру. Правда, за мгновение перед собственной смертью. Да, когда речь заходила о его личной безопасности — Александр Шони не знал жалости.
Александр Шони вальяжно расположился в кожаном кресле с сигарой меж пальцев и бокалом коньяка в руке. Он обмакнул кончик сигары в «Мартель», затянулся, зажмурился, смакуя купаж.
— Значит, она подозревает Вас? — спросил он.
Фон Штернгольдт кивнул.
— А недавно она практически прямо в лицо заявила, что подозревает меня в шпионаже, — сказал князь.
Он сидел за своим рабочим столом с бокалом красного вина.
— А Вы кого-то подозреваете? — спросил Шони.
— Да, — сказал префект. — Я думаю, что это или Альфан, или… — князь помедлили с ответом, затем собрался с силами и продолжил, — или Вы…
— Вполне логично, — сказал Шони, пригубил коньяк, снова затянулся сигарой. Подозрения князя никак не сказались на его душевном спокойствии. — «Уеду в Сантьяго-де-Куба… С головою Фонсеки, курчавой и русой, уеду в Сантьяго-де-Куба…» — продекламировал он, повертел меж пальцев длинную ароматную «торпеду». — Гаэтано Лорка, замечательный поэт, воспевший красоту родного края и, между прочим, прекраснейших сигар. Между нами говоря, не понимаю, что нашла ваша Анджелла в этих «Cohiba». По-моему, «Fonseco» гораздо лучше, утонченнее. Кстати, а Вам не кажется, что это именно она и работает на два фронта, и давит на Вас, чтобы отвести от себя все подозрения?
— Этого не может быть… — обомлел префект. — Она же отчитывается перед вашей службой, вам сразу все станет известно.
— А почему, как Вы думаете, я приехал в Вашу префектуру с инспекцией? — спросил Шони насмешливо. — Успокойтесь, я пока еще не утверждаю, что Анджелла — предательница, просто я обдумываю все возможные варианты. И этот вариант мне кажется наиболее вероятным.
— Нет, это невозможно! — вспыхнул префект. — Я никогда не поверю в это! Кто угодно, но только не она! Кто, как не Вы, знает это лучше!
— Возможно, — Шони небрежным движением стряхнул пепел с кончика сигары в серебряную пепельницу. — А если мне не удастся убедить в этом Верховный Совет?
— А Совет отважится предъявить ей такие обвинения? — удивился фон Штернгольдт.
— И не только отважится, но даже будет к этому усердно стремиться, — сказал Шони. Голос его тотчас утратил былую плавность, похолодел, стал отрывистым, как команда, как распоряжение. — Вы сами знаете, как все осложнилось со смертью короля Августа. Сейчас нами правит Верховный Совет, но это ненадолго. Спустя 30 дней после смерти императора Совет Опекунов должен определить, может ли наследник занять престол, подготовлен ли он к этому. А Анджелла вовсе не годиться на роль королевы, она совершенно не разбирается ни в политике, ни в балансе сил внутри нашей системы. Ее этому никто не учил. И не забывайте что она — женщина; никогда прежде женщина не занимала престол. И они используют это против нее, испробуют все, чтобы отнять у нее престол. И Фергюссон здесь не поможет, потому что он — второй ребенок. И ярлык на великое княжение всегда остается за первым ребенком короля, но Август не ожидал рождения дочери. И даже если Совет Опекунов сможет доказать, что Анджелла способна править — Верховный Совет обязательно найдет, в чем ее обвинить, чтобы лишить законного права на трон. А если легального способа не найдется — они поступят так же, как и с ее отцом. Физическое уничтожение.
— И Вы так спокойно об этом говорите! — воскликнул фон Штернгольдт.
— Конечно, — Шони вновь затянулся. — Это ведь для Вас она — предмет обожания, восхищения, причина банального невроза под названием «любовь». Для меня Анджелла Фрайхайт — отход производства. Пилотный экземпляр для формирования тренировочных программ Маутхаузена. И все. Точка. Как Вы уже поняли, я приехал сюда вовсе не проверять деятельность Вашей префектуры. Меня интересует только она. Признаться честно, я с самого начала был против всех этих генетических модификаций, но результат превзошел все наши ожидания в сотни раз. Она живет, понимаете? Она живет уже седьмой десяток лет, и это значит, что модифицированный генный аппарат прижился. Если Верховный Совет все же отважится на ее уничтожение — что ж, я бы с огромным интересом взглянул на это.
Бернар фон Штернгольдт мысленно ужаснулся цинизму своего собеседника — неужели жизнь для инспектора Шони действительно так мало значит, раз он так спокойно рассуждает о возможном убийстве Анджеллы?
Шони вновь стряхнул пепел, глотнул коньяку, улыбнулся.
— Понимаете, мой дорогой префект, это очень похоже на двух скорпионов в банке — каждый может убить своего оппонента, но с огромным риском для собственной жизни.
Ни один боец императорской гвардии не сможет противостоять ей, — сказал он, и в его голосе явно зазвучала гордость. Гордость доктора Франкенштейна, оживившего чудовище. — Я видел ее отчет о прошедшей облаве. Она предчувствует опасность, она чувствует сквозь стены, прекрасно ориентируется в трехмерном пространстве, отлично координирует движения. Это идеальная биологическая машина. Мы в Маутхаузене не зря постарались. Она непобедима.
Шони положил окурок в пепельницу, взял с кофейного столика бутылку коньяку, наполнил свой бокал.
— Какая изысканная ирония судьбы, — задумчиво произнес он, смакуя коньяк.
— Один скорпион — это Верховный Совет со всей своей имперской гвардией. А другой скорпион — это хрупкая, изящная, подавленная грузом собственных комплексов девочка…
И тут же умолк, задумчиво покрутил зажатую меж пальцев сигару.
«Не слишком ли я самоуверен?» — подумал он. — «Создать чудовище — это одно, а вот объявлять это чудовище непобедимым — совсем другое…»
09:15Шел дождь, мелкий противный дождик. Было холодно. Белый Ауди А4 подъехал к многоэтажной свечке. Отто вылез из машины, поглядел по сторонам.
— Как думаешь, сколько у нас времени? — спросил он.
— Час. Не больше, — сказал Вагнер.
— Значит, надо поспешить, — сказал ван Риберг.
Андреа разбудил щелчок входной двери. Первой мыслью было, что это Анджелла, но не услышав знакомый стук высоких каблуков, парень насторожился. Затем раздался приглушенный мужской голос. Андреа не раздумывал ни секунды, он выскочил из постели, рывком распахнул окно и вылез на подоконник. Здание по всему этажу опоясывал узенький карниз. Андреа осторожно перелез через подоконник и встал на него, стал медленно, пригнувшись, двигаться к углу здания.
Отто вошел в квартиру и замер на пороге спальни. Окно было распахнуто настежь, дождь заливал подоконник. Ван Риберг вынул пистолет и вошел в комнату, держа оружие наготове.
— Ну что? — спросил Вагнер.
— Не знаю, — сказал Отто. — Мне показалось, что дома кто-то есть.
Он подошел к окну, выглянул.
— Нет, все-таки показалось, — сказал ван Риберг и закрыл окно на защелку.
09:30Лифт как всегда был сломан. Анджелла взбежала по лестнице на пятый этаж. Запах любимого, отчетливо сохранившийся в памяти, будоражил кровь, заставляя сердце бешено биться, дышать глубже, идти быстрее. Внезапно девушка остановилась посреди коридора, словно наткнулась на невидимую стену. Долю секунды она пыталась осознать, что же ее остановило.
ЗАПАХ.
Незнакомый, чужой, враждебный запах. Или его обладатель только что ушел, или все еще поджидает ее в своей засаде. Анджелла вынула из-за спины свой излюбленный кольт и направилась к своей квартире.
Войдя в жилище, она заперла за собой дверь. Здесь этот запах чувствовался особенно остро. Их было двое, и они были в ее квартире.
— Андреа! — позвала девушка.
Он не откликнулся. Анджелла вошла в спальню. Неубранная постель, разбросанная одежда — на него это было совсем не похоже. Девушка подошла к окну и увидела, что подоконник залит водой. Она распахнула створки окна, взобралась на подоконник, оглядела город. Затем встала на карниз, не спеша прошла по нему с пистолетом в руках, зашла за угол здания. Вжавшись в стену, дрожа от страха и холода, на карнизе стоял раздетый и мокрый Андреа.
