Александр Афанасьев - Зона заражения
– Круто…
Она, видимо, думала, что я ее ударю. Но я не ударил. Чтобы бить человека – его мнение должно быть для тебя важным.
И она поняла, что не попала в цель.
– Нет, по-настоящему круто.
– Чего тут крутого, по-вашему?
– Бросить вызов.
– Кому? Тем, кто служит рядом с тобой?
– Нет, системе. Системе в целом.
– И для него олицетворением этой ненавистной и подавляющей системы стали те, кто жил с ним в одной палатке и делился последним глотком воды. Поздравляю.
– Мы не выбираем.
– А кто выбирает?
Мадемуазель Степко достала сигарету. Никто не обратил на это внимания – хотя штрафы за курение везде драконовские.
– Никто не выбирает. Время. Место. Просто однажды ты понимаешь, что не можешь так, как раньше. Что ты должен что-то сделать, сокрушить систему или она сокрушит тебя. Что перед тобой выбор – либо ты погибнешь, но останешься самим собой, либо…
Она щелкнула зажигалкой, закурила.
– У вас была в школе девушка?
– Да.
– Отличница?
Я улыбнулся.
– Как раз нет.
– Вы ей изменяли?
– Нет.
– А была возможность?
– Да.
– Вот видите…
– Что я должен видеть?
– Вы даже не попытались бороться с системой. Вы всегда поступали правильно. Наверное, в школе вас ставили в пример учителя.
– Нет, такого не было. Я как раз был середнячком. Старался меньше выделяться.
– Это еще хуже.
– А как лучше? Стать общественной подстилкой для тех, кто не видел ничего и никого лучше козы?
Сказав, я пожалел о сказанном… помимо прочего, это приоткрывало врата в тот тайный мир, давало понять наблюдательному человеку, что я об этом обо всем думаю. Но мадемуазель Степко одобрительно посмотрела на меня.
– Уже лучше.
– Чем же.
– Например, тем, что вы хотите меня.
Я иронически поднял брови.
– Да неужели, сударыня?
– Да… Я для вас то, чего у вас не было никогда в жизни. И не будет. Поимев меня, вы докажете сами себе…
– Что именно.
– Вы поняли.
– То, что я круче их?
– Да… хотя это не так.
Я улыбнулся… по-доброму так.
– Я не пытаюсь никому и ничего доказать. Я уже вышел из этого возраста. Я просто их убиваю. Где это возможно и как это возможно. Доказывать что-то им… себе… вам… как глупо. Например, я знаю о том, что мой старый сослуживец жив и что он амир у моджахедов. Как думаете, мне больших трудов стоило бы его убрать?
…
– Нет. Беспилотник… ракета… в конце концов я знаю, где его лагерь, и у нас нет тех дурацких ограничений, которые раньше связывали нас. Теперь ничего этого нет, дозволено все. Но я не убью его. Это слишком легко для него – мгновенная смерть. И пытать я его не буду… я давно разочаровался в пытках. Телесные наказания укрепляют дух. Позволяют им чувствовать себя на истине – ведь если мы пытаем их, мы чего-то от них хотим, верно? Знаете, что я сделаю?
…
– Я разрушу его королевство. Уничтожу то, что он создал и над чем трудился, то, ради чего он расстрелял в спину командира и семерых сослуживцев. Лишу его возможности жить там, где все происходит по его гребаным салафитским правилам и законам, там, где все происходит правильно и понятно для него. Подорву его уверенность в том, что все, что происходит вокруг, – правильно и ведет к победе, и заведу его на зыбкую почву сомнений и неуверенности. Разрушу все созданное им, разрушу всю гребаную империю, которую они создали, заставлю почувствовать их преданными людьми, ради которых они все это делали, и самим Аллахом. Подниму против них людей и изгоню их в самые страшные и заброшенные места этого мира, загоню их туда, откуда нет выхода. Я сделаю так, что все те, кому они принесли счастье, в блевотине позора и нищем бормотании молитв примут мою веру, мои ценности и идеалы, поднимутся против них и встанут на мой путь. За его предательство он расплатится тем, что предадут его, и я это устрою. И вот тогда я почувствую, что расплатился, и оставлю ему жизнь. Жизнь и выбор. Жить на руинах того, что он создал. Или покончить с собой и отправиться к Аллаху обесчещенным самоубийцей.
Мадемуазель Степко смотрела на меня – и, по-моему, впервые с искренним интересом.
– Агент Смит[165]…
– Кто это?
– Не важно.
И тут в ресторан вошел Крайс.
Я заметил его, потому что по привычке сел спиной к стене. Он осмотрел ресторан – миллиардер был один, без охраны – и начал пробираться к нам. Народу было много.
– Привет… – сказал он, пододвигая стул.
– О, привет… – Мадемуазель Степко приподнялась и поцеловала его в щеку.
– Вы знакомы? – спросил я.
– Как и все на этом корабле…
– Я смотрю, вы тоже знакомы? – спросил Крайс, переводя взгляд с меня на нее.
Они что… того? Если так – ох, не завидую…
– Да… приходилось встречаться, – сказала мадемуазель Степко.
– Русский русского не предай… – пробормотал я.
– Что?
– Так. Стихотворная строчка.
– О… понимаю.
Наступила напряженная тишина, которая закончилась тем, что мадемуазель Степко поднялась со стула.
– Терпеть не могу чувствовать себя лишней, – сказала она и, глядя уже мне в глаза, добавила: – Было приятно поболтать… а вы все же попробуйте.
Что именно я должен попробовать – она не сказала. Просто пошла к выходу, пробираясь между столами.
И снова – тишина.
– Сэр, вы знакомы с ней? – решился спросить я.
Крайс сделал неопределенный жест рукой.
– Не с ней. Скорее с ее деньгами. Идемте.
Мы вышли из заведения… я сразу заметил, как к нам пристроилась охрана. Незаметная, но профессиональная. По почерку похожа на израильтян. Израиля больше нет, но израильтяне остались. Многим раньше – так было совсем с другой страной.
– Куда мы идем?
– Ко мне, естественно, – ответил миллиардер, – у меня здесь апартаменты. Недалеко отсюда…
Все это казалось обычным городом… виртуальная крыша изображала выбеленное солнцем небо какого-нибудь средиземноморского городка – того самого, где сейчас воет со свежепостроенного минарета мулла, и кровь баранов и людей течет по камням мостовой, которая, может быть, видела еще римских легионеров.
Упадок это называется…
Как оказалось, миллиардер занимал одни из верхних апартаментов – с балконом, большим, в стиле Ближнего Востока, чтобы наблюдать за жизнью торгово-развлекательной улицы, единственной на этом то ли корабле, то ли рукотворном острове. Виртуальное небо было совсем рядом, коснись рукой – и оно затянет тебя внутрь… в бескрайние дали синевы. Да только нет ничего там, кроме килотонн стали, резины и изоляции…
Квартира была скромной для миллиардера. Метров под двести.
– Выпьете? – Миллиардер возился у бара…
Я виновато улыбнулся.
– Работа, сэр…
Крайс посмотрел на меня, но ничего не сказал. По-видимому, он думал, что, если такой человек, как он, предлагает выпить, сдохни, да выпей…
– Я полагал, сэр… здесь большей популярностью пользуются апартаменты с видом на море…
Крайс пожал плечами:
– Какой в них смысл? Море, оно и есть море. Изо дня в день видишь практически одно и то же.
Об этом я не подумал.
– А шум. Самолеты не мешают?
– Нет. Здесь хорошая звукоизоляция. Очень хорошая…
Крайс последние слова выделил интонацией, мы вышли на балкон. Опершись о перила, он смотрел вниз, на улицу, на людей.
А я не знал, как начать. И вообще не был уверен в том, что правильно приехал.
– Вы хотите меня о чем-то спросить? – сказал Крайс прищурившись.
– Нет, сэр.
– Вы уверены?
– Да, сэр.
Крайс какое-то время молчал, подбирая слова. Затем решил спросить напрямую, в лоб.
– А почему?
Я не удивился. У таких людей, как Крайс, есть собственная разведка, и он знал о встрече в Ташкенте. Выводы он сделал.
– По причине того, что все это не имеет значения.
– Объяснитесь, – потребовал миллиардер.
Ну, раз так…
– Вы знаете, что я русский, сэр.
Миллиардер нетерпеливо махнул рукой – мол, дальше.
– В девяносто первом году развалилась моя страна. Она потерпела поражение в «холодной войне», но не в открытом бою. Мы просто решили прекратить драться. Сложили оружие и выбросили белый флаг. Нашим противником был западный мир – и что он сделал?
…
– Он начал унижать нас, преследовать, демонстративно не принимать во внимание – словно платя за пятьдесят лет страха. Мало кто знает, сэр, а я знаю, отец рассказывал – в девяностые годы в России любили Запад, даже обожали, покупали все западное. Было тогда такое слово – иномарка. Мечта! Запад же бил и оскорблял нас. Это была их политика – и к чему она привела. Сначала мы, русские, разочаровались в Западе и встали на прежние позиции. Потом Запад начал проигрывать войны на Востоке – одну за другой. Потом началось прямое противостояние с нами. Потом США просто рухнули, не выдержав напряжения новой геополитической гонки, а большая часть мира аплодировала, не зная, что ждет впереди…
