Олег Будилов - Далекие острова. Трилогия (СИ)
Гат попался, если мы сейчас не уйдем, всем конец. Сол уже сидел в лодке. Он узнал меня и начал что-то сбивчиво говорить, но я не стал слушать, потащил лодку в океан и промочив галифе запрыгнул на борт.
— Хватайте весла, скорее.
— Гат, там же Гат, — сдавленным голосом прошипел Сол, но я уже греб из всех сил.
В форте раздалось еще несколько выстрелов.
На стене заметались черные силуэты с факелами.
Очень скоро я совсем выбился из сил. Доктор мне не помогал. Он сидел, сгорбившись на носу.
— Смените меня. Я больше не могу грести.
Сол молчал и даже не повернул головы, поэтому мне пришлось бросить весла и пнуть его ногой.
Он повернулся, в темноте я не видел лица, но по жалким всхлипам понимал, что доктор плачет.
— Вы его бросили. Бросили.
Странно было слышать такое от взрослого мужчины и офицера. Оставаясь в форте, на волосок от гибели, Сол держался молодцом, но сейчас раскис. Я слишком устал, чтобы приводить его в чувство, но без его помощи мне было не обойтись. Мы не далеко отошли от берега, и бросать весла нельзя.
— Да, я плохой, я убийца, но надо грести. Я больше не могу, замените меня.
Сол молча пересел и взялся за весла. Он больше не всхлипывал.
Я без сил повалился на скамью. Перед побегом я рассказал Гату обо всем. Он знал про корабль и острова.
— Если он жив, то сможет догнать нас, там остались еще лодки.
Доктор молчал. Погода менялась, теперь ветер дул нам в спину, подгоняя лодку к спасительному острову. Надо признаться, что из меня мореход, как из карася акула, но Сол совсем другое дело. Когда у человека нет семьи и детей, он находит всевозможные занятия, чтобы жизнь казалась не такой скучной. Я никогда не осуждал людей одиноких, признавая за ними право распоряжаться собственным временем и судьбой, и иногда даже завидовал тем знаниям и умениям, которые они получали, спасаясь от скуки. Сол поставил парус и нам больше не пришлось выбиваться из сил на веслах. Он по-прежнему со мной не разговаривал и все свое внимание сосредоточил на управлении лодкой. Я сидел на корме, вглядываясь назад в ночную тьму, пока не заболела шея. Гат не успел. Когда я пробовал успокоить Сола, то прекрасно понимал, выстрелы в форте прозвучали не случайно, то ли артиллериста заметил патруль, то ли он все-таки добрался до Маса. Он не зря настаивал на том, что уйдет последним, хотел поквитаться. Как бы то ни было, мы уходили вдвоем. Рассвело, дул попутный ветер и берег медленно отдалялся.
Группа островов, о которой говорил Хал, а потом и Тар мало походила на место, где можно было бы долго прятаться. Один остров представлял из себя голую скалу, второй был маленький и каменистый, покрытый низкорослым вечнозеленым кустарником, и только на третьем, рос настоящий лес и было, как оказалось маленькое озеро, почти лужа, с питьевой водой. Если бы нас не ждал корабль, без припасов продержаться здесь до прихода следующей экспедиции, было бы довольно трудно, подозреваю, что мы просто погибли бы от голода.
Не могу описать чувства, которые испытал, когда увидел десантное судно. Корабль прятался между островами и заметили мы его не сразу. Сколько было сказано о том, что мы плывем на «утопленнике», что для экспедиции выделили старый, ржавый хлам, но при виде знакомого серого борта, я почувствовал, что надежда возвращается ко мне. Мы с доктором очень устали, промокли и замерзли. Сол все еще не разговаривал со мной. Я оставил его в покое. Побег и гибель Гата, каждый из нас переживал по-своему. Впереди два месяца плавания к родным берегам. За это время может многое произойти и возможно доктор изменит свое мнение обо мне.
Нас заметили и подняли на борт.
Я передал капитану слова Тара, о том, что он внедрился в окружение адмирала Толя.
Хал сразу приказал сниматься с якоря.
Как я не пытался уговорить его задержаться хотя бы до вечера, но он был не умолим. Я понимал его беспокойство. Нас могут искать на берегу, но рано или поздно они вспомнят об островах, на которых можно укрыться. В конце концов именно экспедиция Толя обнаружила их. Вряд ли адмирал отправит за нами в погоню крейсер, но все может быть.
Хотя я сильно замерз, но в каюту уходить не стал. Пока оставалась робкая надежда на то, что Гат все-таки успел добраться до лодки и скоро догонит нас, я оставался на палубе и вглядывался в океан. Хал отправил ко мне стюарда, который принес коньяк, кофе и плед.
Вечером у меня поднялась температура и я провалялся в каюте две недели мучимый лихорадкой. В первые несколько дней было совсем плохо, я бредил и лекарства, которые давал мне доктор Пор не помогали. На пятый день стало лучше. Я очнулся утром в своей каюте, в холодном поту, простыни и белье были совершенно мокрые. Из соседней комнаты доносились голоса. Не сразу, но я узнал голоса Сола, доктора Пора и капитана.
— Никакая это не простуда, — говорил корабельный врач, — я уверен, что лихорадка явилась следствием тяжелого нервного потрясения.
— Не могу с Вами согласиться, — встрял Сол, — тогда мы не наблюдали бы такую высокую температуру.
— Такие случае описаны в медицинских журналах, — не сдавался Пор, — я убежден, что у лейтенанта нервное истощение.
— Ну, хорошо, — вмешался в разговор капитан, — Вы мне лучше скажите, когда он в себя придет.
Я сел на кровати и громко сказал, — уже пришел.
Из комнаты раздался шум отодвигаемых стульев и вошли капитан и Пор, Сол заходить не стал, наоборот мне показалось, что хлопнула входная дверь.
— Ну, слава океану, — сказал Хал, — я уже стал беспокоиться.
— Как Вы себя чувствуете? — спросил Пор.
— Спасибо, хорошо.
— Хотите чего-нибудь?
— Хочу есть, — сказал я.
Мне действительно стало лучше и температура упала, но еще больше недели меня мучила слабость, лихорадка и озноб.
За все это время Сол не появился ни разу.
Пор заходил утром и вечером, проверял показания ртутного термометра и качал головой.
— Лекарства давно должны были помочь. Вы просто не хотите поправляться.
— Я стараюсь доктор.
— Ерунда, — Пор убирал термометр и выкладывал на мой столик новые порошки, — Вам нравится болеть. Я не знаю, что там у Вас произошло на острове, но лучше быть здоровым и сильным, чем слабым и больным. Пора взяться за ум.
Его брюзжание напоминало мне о доме. Так же, когда-то, моя покойная бабушка ругала меня во время частых простуд.
В свободное от вахты время меня навещал капитан. Он заходил ненадолго, справлялся о здоровье, пил со мной кофе и уходил. Хал приносил с собой книги и тонкие сигары. В конце второй недели, когда я пошел на поправку, он принес мне бутылку коньяка.
Лежать в каюте было скучно, но выходить к общему столу мне не хотелось. Возможно доктор был прав и я боялся вопросов флотских офицеров о том, что произошло с мориной, поэтому валялся в кровати и изображал из себя больного. Все-таки иногда, когда оставаться в каюте становилось невыносимо, я укутывался в плед и выходил на корму выкурить сигару и подышать воздухом. Во время одной из таких прогулок, я столкнулся с Солом. Он вышел на корму и остановился, увидев меня.
— Добрый вечер, доктор, — приветливо сказал я.
Он не ответил, а принялся меня разглядывать, по птичьи наклонив голову.
— Не хотите со мной здороваться?
— Нет, почему же, — ответил он, — здравствуйте.
— Что Вас так во мне заинтересовало?
— Пытаюсь определить, по внешним признакам, как Вы себя чувствуете.
— Получается?
— Выглядите заметно свежее, — Сол подошел к ограждению, в руках он держал погасшую трубку.
Думаю, что он оказался на корме не случайно, тем более, что команда точно знала про мои вечерние прогулки и уже успела всем о них сообщить. Если доктор хотел со мной поговорить и помириться, то начал он не очень удачно.
Сол остановился рядом, раскурил трубку и уставился в океан.
Вечер выдался пасмурный и холодный, я кутался в плед и не собирался провести на палубе всю ночь.
— Вы ничего не хотите мне сказать? — спросил я.
— Нет, — ответил Сол.
— Спокойной ночи, — сказал я, выбросил сигару за борт и пошел прочь.
— Бур, — окликнул меня доктор, — подождите.
Я остановился.
— Простите, что не навещал Вас во время болезни, но я обсуждал Ваше состояние с Пором и помогал чем мог.
— Спасибо, я Вам очень признателен.
Мы стояли и молчали. Этот странный разговор начинал меня раздражать. Два взрослых умных человека вели себя, как гимназисты.
— Послушайте, Сол, если Вы считаете, что, бросив Гата на произвол судьбы, я поступил бесчестно, то вызовите меня на дуэль и покончим с этим.
— Я не могу. Члены ордена не признают дуэли.
— Тогда вспомните о завещанном Вам всепрощении, простите меня и утешьтесь.
— Мне трудно жить с мыслью о том, что мы бросили его. Возможно он был еще жив, возможно мы могли бы ему помочь.
