Алексей Замковой - Благими намерениями
— Что будем делать, командир? — спросил Шпажкин, и этот вопрос, даже не столько он, сколько то, что бойцы мой вопрос не сочли достойным ответа, вселил в меня уверенность в том, что наше дело не так уж безнадежно.
Закрыв тему, я благодарно кивнул, и ребята все поняли. Они — даже Казик — встали в строй и продолжили напряженно ждать дальнейших указаний. Ждать спокойно, с верой в меня.
— Для начала выкладывайте у кого что есть. — Я отгородился от всех чувств, решив, что сейчас холодный ум гораздо важнее горячего сердца. — Оружие, патроны, гранаты, продовольствие. Все, в общем, выкладывайте.
Инвентаризация нашего имущества не заняла много времени. Буквально через минуту передо мной в ряд лежали три маузеровских карабина, две трехлинейки, мои собственные МП-38 и «парабеллум» — я, как и все, тоже сложил свои запасы. Рядом, на расстеленном вещмешке, — небольшая кучка патронов (пятьдесят три патрона к «маузеру», двадцать из которых — в обоймах, двенадцать патронов к «мосинке», три автоматных, включая и тот, который присоединен, и два пистолетных магазина) и четыре гранаты (две «колотушки», «яйцо» и РГД-33 без рубашки). Кроме этого, у нас оказалось десять четырехсотграммовых брикетов тола и четыре взрывателя МУВ. Из еды осталось только две с половиной лепешки, которые мы пекли в лагере, и одна банка трофейной тушенки. Не густо… Особенно — с едой. Значит, в ближайшее время придется озаботиться пополнением запасов. Как оружейных, так и продовольственных.
Я поднял с земли свой автомат, снова распихал по подсумкам потрепанной «разгрузки» магазины, бросил в ранец М-39, половину взрывчатки и взрыватели.
— Разбирайте, мужики. — Указав на оставшееся оружие, я перевел взгляд на Шпажкина. — Бери остальной тол. Патроны распределишь так, чтобы поровну было. За продовольствие тоже отвечаешь ты.
— Ясно, командир. — Денис тут же принялся пересчитывать патроны.
— Казик, возьмешь пистолет, пока не раздобудем тебе что-то получше. Гац, трехлинейка твоя? Сменишь при первой же возможности на «маузер».
Пока бойцы снова разбирали свое имущество, я думал о том, что делать дальше. «Хозяйственный» вопрос вроде бы решили, пора и к практике приступать. В первую очередь необходимо выяснить, что же произошло с отрядом. Мы знаем только то, что на лагерь напали и, судя по тому, что Казик обнаружил на подходе к нему немецкую засаду, отряд был разбит. Однако, может, кто-то выжил. Может, отряду удалось вырваться из кольца и пусть сильно потрепанным, но уйти. Может, кто-то был захвачен в плен… Нет, первым делом действительно надо выяснить результаты антипартизанской операции немцев. Что мне это даст? Если наши действительно смогли уйти, то следует разыскать их, а если кто-то оказался в плену, то, возможно, мы сможем их освободить. Только как узнать об этом? Туда, где раньше был наш лагерь, возвращаться нельзя. Кто его знает, сколько просидят немцы в засаде? Вполне вероятно, они уже давно оттуда ушли, но не исключено, что все еще ждут, когда кто-то попадется в их ловушку. Нет, к лагерю мы не пойдем. Значит, надо связаться с кем-то, кто может знать… Максим Сигизмундович! Он, пусть и запоздало, предупредил отряд. Думаю, немцы вернулись после операции на, так сказать, исходные позиции — по окрестным селам. По крайней мере, они там должны были остановиться на ночлег. А поскольку операция уже завершена — необходимости в секретности уже нет. Значит, будут обсуждать подробности боя, хвастаться… Доктор вполне мог что-то слышать.
— Идем в Тучин, — решил я, когда бойцы разобрали оружие и снова выстроились передо мной, ожидая дальнейших указаний. — Надо узнать, что точно произошло в лагере.
До Тучина мы дошли за полтора дня. Шли скрытно, стараясь не появляться вблизи хуторов и дорог. Горький опыт вбил в меня осторожность, думаю, на всю оставшуюся жизнь. Осторожность, которая граничит с паранойей. Через дороги, лежавшие на нашем пути, мы перебегали только после того, как не менее десяти минут всматривались и вслушивались в окружающий лес — не слышно ли каких посторонних звуков, не видно ли кого? Особенно сильно меня стало напрягать то, что лес уже не дает такого укрытия, как было еще месяц назад. Лес стал «прозрачным», просматривающимся далеко вперед. Там, где раньше были пышные клубы кустарника, теперь торчит лишь решето почти голых ветвей. Где были высокие заросли трав — тянутся к небу только тонкие палки. Если раньше можно было спрятаться у самой дороги и, пройдя в паре метров от тебя, никто ничего не заметит, то сейчас приходилось наблюдать за дорогами, не подходя к ним ближе чем на пятнадцать-двадцать метров. Однако все же дошли.
Весточку о себе мы передали Максиму Сигизмундовичу через Казика. Лишь стемнело, пацан прокрался в село и рассказал доктору, что мы выжили. По словам Казика, эту новость Максим Сигизмундович воспринял с видимым облегчением и даже радостью. Он сразу же назначил нам встречу — в полдень на дороге в Речицу. Когда Казик принес ответ доктора, мы перешли в условленное место и принялись ждать.
— Скоро должен быть, — шепнул Гац, посмотрев на солнце. Мы лежим чуть в стороне от дороги, ожидая прихода доктора. По уговору, доктор будет ехать в Речицу, а мы покажемся, как только увидим его.
— Лошади! — Шпажкин прислушался и указал на запад. — Звук оттуда.
— А должен ехать с востока. — Дронов тревожно посмотрел в ту сторону, откуда доносится неторопливый перестук копыт и скрип тележного колеса.
— Приготовиться, — скомандовал я. — Если это не доктор — пусть проезжает. Не высовываться.
Но не высовываться не получилось. Из-за поворота дороги появилась телега. Белые повязки на рукавах троих сидящих в ней не оставили никаких сомнений — хорошо, хоть не немцы. С нашим «везением» вполне можно было ожидать встречи не с тройкой полицаев, а, например, с полным бронетранспортером эсэсовцев… Но главное то, что одновременно с появлением полицаев послышался перестук копыт и с востока! Неужели Максим Сигизмундович? Я напрягся, то глядя на полицаев, то переводя взгляд на тот участок дороги, где вот-вот должна появиться другая повозка. Так и есть — доктор приехал. Максим Сигизмундович едет неторопливо — лошадь везет двуколку «прогулочным шагом», если такое применимо к этому животному.
Завидев едущего навстречу доктора, полицаи прекратили разговор. Один тут же схватился за лежащую в телеге винтовку, и я, опасаясь худшего, тут же поймал его на мушку, собираясь выстрелить при первом же недвусмысленном движении полицая, несущем угрозу жизни Максима Сигизмундовича. Зашевелились и остальные бойцы.
— Та это ж дохтор! — Полицай, сидящий за поводьями, расслабился и оттолкнул в сторону направленный на Максима Сигизмундовича ствол винтовки. — Слава Исусу, дохтор! Ты куды едешь?
