Алексей Замковой - Благими намерениями
Мимо провизжала пуля, заставив меня пригнуться. Но меня услышали. Или не услышали, а сами партизаны пришли к тому, что надо уносить отсюда поскорее ноги. Одна тень метнулась назад, к спасительному лесу. Вторая… Третья… Так и не разгибаясь, я последовал их примеру. Позади хлопают выстрелы, продолжает стрекотать пулемет. То и дело рядом с воем пролетают пули. Кто-то из бегущих впереди тонко вскрикнул и повалился на землю… Что-то просвистело у самого моего уха… В лес! Подальше отсюда! Словно смеясь над нами, гнилой улыбкой блеснула молния, и захохотало громовым раскатом небо. Остатки провалившей задание группы, провожаемые лаем винтовок и треском пулеметных очередей, наконец свернули с насыпи и вскоре достигли первых деревьев.
— Командир, не ходите туда! — Казик вынырнул из кустов, как перепуганный лесной зверек, спасающийся от охотника. — Немцы, командир!
После трехдневных скитаний по лесу, когда мы, провалив операцию, отрывались от погони, запутывали следы и, только убедившись в том, что, повернув к лагерю, не приведем за собой немцев, направились домой, я уже в таком состоянии, что, вскинув на шорох автомат, тупо смотрю на выскочившего перед нами пацана и пытаюсь сообразить — кто это вообще такой? Хорошо, хоть удержал палец на спусковом крючке.
— Немцы, командир! — повторил Казик и тяжело опустился на землю. Не упал. Просто сел, как смертельно уставший, обессиленный человек.
— Где немцы? — Я наконец пришел в себя и осмыслил услышанное.
— Там. — Казик указал в сторону лагеря, до которого осталось всего-то около четырех километров. — Убили всех, командир…
Последние силы, уже давно подпитываемые только упрямством и надеждой на скорое возвращение к своим, покинули меня, и я так же тяжело, как и Казик, опустился на землю. Вокруг столпились бойцы, которых я вел за собой. Все, кто уцелел при неудавшемся налете на железнодорожную станцию и кого я потом, в темноте, разыскал в лесу. Пять человек…
— Рассказывай. — Слова внезапно отказались проходить сквозь горло, и я только силой выдавил из себя какое-то карканье.
И вот о чем поведал нам Казик. Утром следующего, после нашего ухода, дня на хутор Чеславин — тот самый, где я снова нашел свой отряд, — пришел Максим Сигизмундович. Даже не пришел — прибежал. Такая поспешность и то, что доктор абсолютно пренебрег всякой конспирацией (связь с ним обычно поддерживали через Казика или Славка, которые раз в неделю ходили в Тучин), объяснялись тем, что Максим Сигизмундович узнал о готовящейся против нас операции немцев. В принципе, слушая рассказ Казика, я понял, что к этому все и шло. Слишком много сил сконцентрировали немцы вокруг нас… Наводнившие окрестные села немецкие части — ну не мог враг столько войск держать здесь только для охраны! Прощелкали… Кроме того, что мы, вдохновленные последними успехами, расслабились, как последние идиоты, а то, что сведения о готовящейся операции не достигли наших ушей, объяснялось и тем, что немцы держали свои планы в строгом секрете. Даже полицаев к разработке плана не подключали. Они-то, пособники вражеские, и узнали обо всем лишь в последний момент, когда их спешно выдернули из домов перед самым началом операции. Максим Сигизмундович узнал обо всем лишь чуть ранее — на рассвете, за несколько часов до того, как немцы выступили. Узнал случайно, уловив обрывок какого-то разговора немцев. И сразу же, не заботясь о своей безопасности, помчался на ближайшую известную ему точку, где постоянно обретался кто-то из наших. Он сделал все, что в его силах, но… Не успел.
Предупреждение об опасности достигло ушей Митрофаныча практически одновременно с тем, как немцы окончательно замкнули кольцо вокруг лагеря. Откуда-то — слушая Казика, я вспомнил о пропавшем недавно бойце — враг точно узнал, где расположен отряд. В общем, гонец с Чеславина докладывал Митрофанычу практически одновременно с бойцами передовых застав, которые принесли сведения о появлении на лесных дорогах войск противника. Все, что успел командир, — только дать приказ готовиться к бою и разослать неприметными тропами гонцов, чтобы предупредить группы, как наша, отсутствовавшие в лагере. Среди них был и Казик. Правда, он должен был предупредить совсем другую группу, но просто не смог пройти в нужном направлении.
— …Немцы тучей налетели. — Казик шмыгнул носом и отвернулся. — Я только из-за дерева высунулся, гляжу — идут. Густо так — мыша не проскочит. Я сразу до болота свернул…
Казик наткнулся на цепь, прочесывавшую лес неподалеку от лагеря. Судя по всему, немцы зачищали местность от наших постов и секретов. Пацана они не заметили, а тот вовремя укрылся практически в непроходимом болоте. Оттуда, сначала — сидя по горло в ледяной воде, а потом — укрывшись в каких-то зарослях, Казик и слышал отзвуки боя в лагере.
— …Стреляли так густо, шо за той стреляниной ничего и слышно не было. И пулеметы там строчили, и автоматы… А с самого начала, до того, як немцы стрелять начали, наших минометами накрыли…
По словам Казика, бой длился с самого утра и чуть ли не до полудня. Только когда солнце зависло в зените, стрельба начала понемногу стихать. Вскоре только редкие выстрелы нарушали мертвую тишину леса. В прямом смысле слова — мертвую. Ну а потом… Из болота он рискнул выбраться только к вечеру. Когда стемнело, Казик не побежал прочь от лагеря. Вначале он, хоть и до смерти напуганный, решил узнать, что же случилось с остальными.
— …Думаю, может, немцев отбили. Может, там еще живой хто есть. Может, пораненный хто…
Пацан, скрываясь в кустах и перебегая от одного укрытия к другому, направился к лагерю. И снова судьба была к нему благосклонна — чужую речь он услышал до того, как был замечен. Казик спрятался в кустах и прислушался. Немецкого он почти не знает. Так, кое-что, с пятого на десятое… Оказалось, что Казик чуть было не наткнулся на один из секретов, которые немцы расставили вокруг лагеря, и фашисты, сидящие в этом секрете, спорили, попадется кто-то, после всего шума, устроенного здесь сегодня, в их ловушку или нет. Поняв, что делать ему здесь больше нечего, Казик тихонько отступил и, оказавшись в безопасности, припустил со всех ног подальше от разгромленного лагеря. Куда он бежал — сам не знает. Но удача пусть и ехидно, но все же улыбнулась ему и нам — мы встретились.
— Я, как вас заслышал, то спрятался. Думал, может, снова немцы. А как тебя, командир, увидел… — Казик закончил свой рассказ и уткнул взгляд в землю.
— П…ц! — выразил общую мысль кто-то из бойцов за моей спиной, и я с ним полностью согласен в оценке ситуации.
Молчание затянулось надолго. По-моему, даже птицы, и так немногословные в ноябре, окончательно замолкли.
