Алексей Замковой - Благими намерениями
За подобными мыслями я заметил, что и сам бегу по направлению к станции, только когда споткнулся обо что-то и снова растянулся во весь рост на земле. Впереди продолжается фейерверк выстрелов. Огненным шаром разорвалась граната. Я поймал в прицел цветок пламени, распустившийся на конце пулеметного ствола, и дал очередь на пять патронов. Никакого результата — пулемет продолжает плеваться свинцом. В метре от меня пуля звонко ударила в рельс и с визгом отрикошетила куда-то в сторону… Мать-мать-мать… Мать!
Пантелеева я нашел за бруствером из мешков с песком, который раньше ограждал пулеметную точку противника. Нашел живого, хотя, учитывая количество тел наших бойцов, так и не успевших добежать до укрытия, уже не особо надеялся. Взводный лежит у немецкого пулемета МГ, развернутого в сторону станции, и, матерясь, шлет очередь за очередью в темноту. Из пулемета он бьет сам — без второго номера — и ленту все время клинит. В перерывах, когда он поправляет ленту, слышно слабое шипение дождевых капель на раскаленном стволе МГ и небольшое облачко пара, окутывающее его.
— Застряли! — крикнул Пантелеев, увидев меня. — Вон до того штабеля добрались, а дальше — никак!
— Где Сижуцкий? — спросил я, повысив голос, чтобы перекричать грохот выстрелов.
Вместо ответа, Пантелеев дал длинную, на этот раз не прерванную заклинившей лентой очередь по тому бараку, который мы определили как казарму. Пулемет звонко щелкнул, показывая, что очередной огрызок ленты подошел к концу. Пантелеев откинул раскаленную крышку МГ, зашипев от боли в обожженной ладони, и принялся вправлять новую ленту из стоящего рядом патронного ящика.
— Там он, — захлопнув крышку, Пантелеев мотнул головой назад — в ту сторону, откуда я только что приполз, — мертвый. Первой же очередью Сижуцкого срезало.
Бабах! Граната разорвалась метрах в пяти от нас. Слава богу, бруствер преградил путь взрывной волне и осколкам. Но в ушах зазвенело так, что грохочущий вокруг бой словно отодвинулся куда-то далеко-далеко. Пока я беспомощно хлопал глазами, пытаясь прийти в себя, Пантелеев успел опустошить еще одну ленту, прижимая к земле слишком близко подобравшегося противника.
— Уходить надо! — крикнул он.
— Что? — Я затряс головой, пытаясь выцарапать смысл сказанного Пантелеевым из ваты, забившей мое сознание.
— Уходи, говорю! — Пантелеев проорал мне это в ухо. — Дальше мы уже не пройдем.
Не ответив, я снова тряхнул головой, высунулся на миг из укрытия и тут же нырнул обратно. Вовремя нырнул — в мешок с песком сразу же впились несколько пуль. Но я успел заметить тени, бегущие к нам. Немного — человек пять. В темноте не видно кто, но бегут сюда. Бегут и стреляют на ходу. Значит, немцы! Блин, как в плен-то не хочется… А умирать не хочется еще больше! Непослушными пальцами я вытащил из-за пояса гранату — немецкую «колотушку» М-24. Колпачок на рукоятке отвернулся только с третьей попытки — мокрые пальцы все соскальзывали. Зашипев, граната, вращаясь, отправилась через бруствер. Я бросал ее вслепую — немцы уже подошли слишком близко, и хоть кого-то, да зацеплю. Едва раздался взрыв, я вскочил и выпустил длинную очередь по мелькающим теням — до немцев уже шагов двадцать. Ничком бросился на землю, снова бросил гранату.
— Найденов, ты, б…, какого еще здесь? — Пантелеев снова меняет ленту.
— Ты мне что, командир? — огрызнулся я, вытаскивая из своей «разгрузки» новый магазин. Не то что мне не хочется свалить отсюда. Просто, увидев, насколько близко подошли немцы, я понял, что уже не добегу назад — стоит мне только выскочить из укрытия, как меня пристрелят. Да и Пантелеев без меня не продержится — сектор обстрела его пулемета справа ограничивается мешками, и часть немцев оказалась как раз в мертвой зоне. Так что рвать когти отсюда можно будет, только когда отобьем эту атаку. Если отобьем…
— Ну и дурак, — как-то слишком спокойно резюмировал Пантелеев и кивнул в сторону нескольких трупов немцев, занимавших чуть ли не половину нашего гнезда. — Посмотри, там еще патронных ящиков не осталось?
Патронные ящики нашлись. Даже два. А кроме них — еще четыре «колотушки», одно «яйцо» и маузеровский карабин с восемью обоймами в подсумках. Гранаты я тут же распихал везде, куда смог пристроить, а на карабин рук уже не хватило — патронные ящики весят прилично.
— Держи! — Я подполз обратно к Пантелееву, и слова замерли на языке. — Пантелеев лежит, уткнувшись лицом в грязь. Второго взгляда, чтобы понять, что он мертв, не требуется. Спустя секунду я выдал такую тираду, что, если бы хоть малая часть тех проклятий, которую я призывал на головы немцев, сбылась — они бы тут же замертво все и попадали.
Отпихнув труп от пулемета, я лег на место Пантелеева. Лег и тут же снова откатился в сторону. Блин, сколько я уже в этом времени? За все это время я так и не удосужился ознакомиться с МГ! А разбираться с пулеметом в то время, как вокруг кипит бой и вот-вот ко мне нагрянут немцы… Ничего, и без пулемета справлюсь! Гранаты есть, в «разгрузке» — три полных магазина к МП, еще один — в автомате.
Беглый взгляд, брошенный из-за бруствера, выхватил нескольких немцев, залегших всего в десяти метрах от моего укрытия. Самое главное — они смотрели совсем в другую сторону. Пока я сидел за мешками, как мышь в норе, уцелевшие партизаны начали отходить и, обнаружив немцев рядом с бывшей пулеметной точкой, открыли по ним огонь. Если бы их не отвлекли, то, боюсь, я бы еще несколько минут назад присоединился к Пантелееву. Повезло, мать вашу! Немцы отстреливаются от партизан, которые залегли на железнодорожной насыпи и не обращают на меня никакого внимания. Решили, что здесь был только один пулеметчик? Граната упала хорошо — как раз между ближайшим ко мне немцем и его соседом. Первый, заметив угрозу, дернулся, но успел только раз перекатиться в сторону. Второй не успел вообще ничего — он был слишком увлечен боем. Взрыв разметал этих двоих, словно порыв ветра смел со скамейки брошенные там обрывки бумаги. По остальным я, лишь отгремело эхо, прошелся длинной очередью, выпустив весь магазин. Не знаю — попал или нет, но оружие этих немцев замолчало.
— Отходим! — Я выпрямился во весь рост и, игнорируя всякую опасность, замахал руками. — Назад, в лес!
Мимо провизжала пуля, заставив меня пригнуться. Но меня услышали. Или не услышали, а сами партизаны пришли к тому, что надо уносить отсюда поскорее ноги. Одна тень метнулась назад, к спасительному лесу. Вторая… Третья… Так и не разгибаясь, я последовал их примеру. Позади хлопают выстрелы, продолжает стрекотать пулемет. То и дело рядом с воем пролетают пули. Кто-то из бегущих впереди тонко вскрикнул и повалился на землю… Что-то просвистело у самого моего уха… В лес! Подальше отсюда! Словно смеясь над нами, гнилой улыбкой блеснула молния, и захохотало громовым раскатом небо. Остатки провалившей задание группы, провожаемые лаем винтовок и треском пулеметных очередей, наконец свернули с насыпи и вскоре достигли первых деревьев.
