Владислав Русанов - Полуденная буря
— Вижу. Пузырь это. Здешнего голову я знал когда-то. Препон чинить не будет.
— И славно. А видишь, мужики телегу чинят?
— Ну…
— Пошел бы, поспрошал малость, что тут да как? Не было ли чего необычного?
— Как скажешь, командир.
Тусан, отвернувшись от Киселя, скорчил зверскую рожу и даже язык высунул. Но коня пришпорил и подскакал к трем заросшим бородами арданам, копошащимся у задней оси длинной телеги. Такие приспособлены для перевозки бревен — бортов нет, только штыри съемные, удерживающие стволы от раскатывания. Лесорубы делают свои телеги крепкими — не враз поломаешь. Но если колесо вдруг отвалилось или ось треснула, чтобы починить, тоже усилия немалые приложить придется. А желания напрягаться в мужиках не наблюдалось. Тем более неподалеку призывно звенели гусли за приоткрытой дверью харчевни «Три медведя».
Рябой поравнялся с телегой, картинно осадил коня.
Муйрхейтах вздохнул. Вот уж шестнадцать дней они в пути. Обшаривают северные границы Ард'э'Клуэна в поисках той необычной опасности, что приблазнилась, иначе и не скажешь, сумасбродной бабе из королевского дворца. Понятное дело, с жиру бесится королевская любовница. А им мерзнуть, мокнуть, зарабатывать несварение желудка по придорожным забегаловкам. Ну, чего такого может принести северный суховей, будь он трижды неладен, чего уже не принес? Остроухим так наклали, что не раньше чем через полста лет очухаются. Даже дурковатую Мак Кехту, сказывали люди, трегетренский капитан гвардии завалил на дальнем прииске.
Кисель хмыкнул скептически. Вот в чем, в чем, а в правдивости хвастающегося направо и налево замечательной победой петельщика он сомневался. Потому как повстречал в одном поселке получившего расчет охранника купеческого каравана, ходившего в Лесогорье и даже дальше — на правый берег Аен Махи. Охранник пил горькую и глядел по сторонам ошалелыми глазами, но довольно связно рассказал услышанную на одной из факторий историю… Не сдохла остроухая людоедка, не сгинула в подземельях старательских. Объявилась на фактории Юраса Меткого, траппера с правобережья, в компании головорезов из числа людей — само по себе странно и противоречиво — и весь люд, от мала до велика, там вырезала.
Верить или не верить тому ардану? Кисель даже не задумывался. Услышал, накрутил на ус, и ладно. Пригодится. А не пригодится — что за забота? Можно подумать, других дел мало. Но, на всякий случай, рассказать Бейоне об ожившей Мак Кехте можно. Приукрасив и расписав, для правдоподобия. Иначе, того и гляди, без награды останешься. Ведь ничего особенного его отряд так и не обнаружил.
В самом деле, не собирается же прижимистая и расчетливая содержательница «Каменной курочки» платить ему за рассказ о стрыгаях, вдруг человечьими голосами заговоривших, о бабе лесной — бэньши, — голосящей по ночам и предвещающей страдание и болезни тем, кто услышал ее, муки и смерть тем, кому увидеть «посчастливилось»? Не говоря уже о набившей оскомину истории о плачущем тролле — преследователе одиноких путников. Вроде бы видели его караванщики, торгующие со старателями прииска Южные Склоны. Да не одного, а в компании чудного, заросшего пегой шерстью лесовика. Маленького, но страшного.
А еще извечные слухи о Диком Гоне, восходящем корнями к тем временам, когда сидские дружины вырезали дикие людские племена. А еще водяные лошадки, утаскивающие неосторожных путников в волны Аен Махи, и зеленые дамы, сбивающие охотников-одиночек с верного следа. А еще снежный червь из Северной пустоши и разноцветные огни в небе зимней ночи. Это представлялось Киселю и вовсе сказками. Ну кто, скажите на милость, мог побывать в королевстве вечного мороза и снегов, где даже птицы замерзают на лету и падают вниз окоченевшими тушками, и вернуться живым, чтоб поведать о своих приключениях?
Кому подобные сказки пересказывать? Какую пользу из них извлечешь?
А вот, наконец, история, годящаяся на продажу нанимательнице.
Третьего дня повстречала ватага Муйрхейтаха двух оборванных, измученных, больных арданов. Их кормили из милости в одной деревеньке, вполне справедливо принимая за юродивых. Селяне поведали, что выбрались эти двое из лесу голодные, дрожащие, с обезумевшими от ужаса глазами. Первые два дня не разговаривали, только ели предложенную сердобольной женой местного головы пищу да озирались по сторонам. Потом отошли чуток и поведали ту же историю, что услышал от них и Кисель.
Якобы нанялись они еще в жнивце в помощники рудознатцу из пришлых, с Юга, из Приозерной империи. Работал рудознатец аж на самого Экхарда, а потому особых трудностей с деньгами не испытывал. Платил хорошо, кормил как на убой. Да и работой слишком сильно не мордовал.
И всё бы хорошо, но вышли однажды к порубке, где арданы, возглавляемые озерником, били шурф в поисках самоцветов, четверо пришлых людей. Вернее, выехали. И людей там было лишь трое. В привязанных к паре лошадей носилках кулем валялась хворая остроухая. Такая слабая, что впору в землю зарывать, не дожидаясь, когда оскверняющий землю и небо дух испустит. Вопреки здравому смыслу и человеческому ожиданию рудознатец начал лечить сидку. Или, скорее, помогать одному из приехавших с нею мужиков, который оказался знатоком всяких трав и лесных корешков. Второй мужик был пригорянин. По крайней мере, так про него сказал знахарь. Да и рожа его — смуглая, чернобородая, хоть и битая сединой, словно молью, — подходила на то, чтоб южанином сказаться. Третьей с ними была девка малоприметная. Судя по рыжей косе и конопухам, арданка самая что ни на есть настоящая. Но сам травник, ну никак на ардана не похожий, по масти скорее веселин или озерник, как и рудознатец, кликал ее дочкой.
Вот из-за этого знахаря с мужиками страх великий приключился. Удирали они по лесу сломя голову и даже товарища потеряли — кто знает, не заели ли бедолагу волки. По словам мужиков, выходило, что в начале златолиста попросили они вежливо рудознатца работу свернуть и в Фан-Белл возвращаться. Дескать, зима на носу, а тут по дому дел невпроворот, да бабы истосковались без мужниной ласки, да… Да мало ли какие еще причины найдутся, коль работать надоело? Рудознатец несознательный оказался — в драку полез. Получил обушком по голове. А второй озерник — кривоплечий с седой бородой — тут такое учинил! Разметал пятерых здоровых, вооруженных мужиков колдовством. Двоих из них на месте положил. Насмерть.
— А чего ж колдуну на вас Силу тратить вздумалось? — с ехидцей поинтересовался Муйрхейтах. — Что ж пригорянин сидел сложа руки? Я их породу знаю — ему таких, как вы, и десятерых мало. Если, конечно, взаправду он пригорянин, а не трейг, любящий бахвалиться сверх всякой меры.
— Так… это… — проблеял один из арданов, Брул, кажется, его звали. — Мы ж… это… Под самострелами его… того… держали… Его ж и боялись… того… этого… А кто ж от бороды ожидал-то… того…
— Что, непохож на великого чародея?
— Так… это… Где там… Обапол обаполом… А как почал нас валять по вырубке…
Муйрхейтах кинул тем мужикам пяток медных монет, чтоб хоть как-то снарядились и до дому смогли добраться. А сам сказанное запомнил.
Кто знает, авось пригодится?
Первый по-настоящему необычный случай из всех, о каких поведали ему за десяток дней. Если правда, само собой. Но арданы, кажись, такие напуганные были, что о брехне и не помыслили бы. Кисель поверил.
Чародей силы немалой — кривоплечий мужик. Светло-русый, борода в седине. Руки мозолистые, словно от тяжкой работы. Лесоруб или землекоп. А может, и старатель с северных приисков. Их там много по холмам у подножия Облачного кряжа раньше было. Сейчас горная порода обеднела. Самоцветов совсем мало, золота с серебром только на прокорм себе намывают тамошние работяги. Более-менее — лишь на Красной Лошади, на Южных Склонах, на Кривой Штольне да на… Нет, пожалуй, всё. Остальные прииски не живут, а доживают.
С чародеем вместе — пригорянин. Черная борода тоже в седине. Вот интересно будет Бейоне на землячка стукануть. Она ж тоже оттудова, из Пригорья. Из особых примет пригорянина — левый глаз больной. Не раненый, а именно больной. Видать, заразу какую-то подцепил в лесу. Снаружи-то ему веко залечили — тот же травник своими отварами промывал каждый день, — а яблоко глазное усохло, сморщилось. И пользы с него теперь воину никакой. Он его тряпочкой постиранной прикрывал.
С ними девка-малолетка. Годов четырнадцать-пятнадцать. Рыжая. Веснушчатая. Серьезная не по годам.
С ними остроухая. Росту малого, щуплая. Ну, да они, остроухие, все дохловатые — голыми руками обычного мужика побороть троих надо. Больше про сидку ничего известно не было. Ни лица, ни волос ее арданы-беглецы не видели.
Лошадей, на которых подозрительные личности ехали, арданы описать не сумели. Муйрхейтах тому нисколько не удивился. Сам будучи уроженцем Ард'э'Клуэна, знал — не лошадники его земляки. Ну что тут поделаешь? Еще талуны так и сяк разбираются, и то в колесничных конях. А простой люд — где там…
