Петр Воробьев - Разбой
– Остановимся в ходе через скалу, ненадолго, держитесь! – объявил Леофдаг машинист и тут же сделал что-то с винтом, отчего аэровагон замедлился настолько внезапно, что Осеберт врезался шлемом в дырчатую переборку. – Быстро, быстро! Дверь скользнула вбок, тяжело нагруженные и вооружённые до зубов танско-венедские схоласты принялись прыгать на камни рядом с рельсами. Самбор и Осеберт были последними. Винт в суженной хвостовой части аэровагона загудел, едва не сбивая ветром с ног, высокое и узкое сооружение блеснуло оловом альвов, стремительно ускорилось, и скрылось из вида в полутьме за поворотом хода. – Теперь? – венед огляделся по сторонам. Историк вытащил из-за голенища фонарик чёрного света, включил, направил на скальную стену, и торжествующе нажал на выступ, отмеченный потаённой руной. Ничего не произошло. – Нажмите, – сказал Миркви, схоласт мистерии хрустального дракона.
Два крепких, упитанных, и, несмотря на молодость, обильно бородатых янтароморца навалились на камень. – Спорее вышло бы, если б вы толкали по одну сторону от оси, – заметил Самбор. Новопосвящённые хранители знания бирюзового дракона неуклюже последовали совету. – Это вам не проводочки на тьетоконе перетыкать, – ехидно заметил кто-то из мрака. Последовала звонкая, металлом по металлу, затрещина. – Ты что, – жалобно сказал тот же кто-то. – Ну как, переткнул я тебе проводочки? – участливо спросил другой голос. Потайная дверь наконец подалась и со скребущим звуком повернулась. Пахнуло сыростью и старым макубным дымом. Зажглось несколько нашлемных ламп. – Кладка добрая, но непохоже на альвскую или дверговскую работу, – разочарованно заметил Самбор. – Гляди-ка, руны! «Исамбар с котляной[250] сработали». Так этому нет и века… – Пошли, – Осеберт поставил сапог на ступень. – По логике, ни про то, что мы здесь, ни про то, что вы здесь, вообще никто знать не должен. – Так, но многие разбойники в сговоре с колбасниками, – сказал электрик, нагибаясь и поворачиваясь, чтоб протиснуть плечи в ход. – Про то я слышал, дрянь к дряни липнет. Те им помогают награбленное сбыть, – не совсем понимая, куда клонит собеседник, отозвался схоласт папирусного дракона. – Не только! Они ещё перехватывают асирмато и разбирают тайнопись. И к телеграфу норовят подрубиться. – Понятно. Наша мистерия не зря полагается на гонцов. Не всё старое плохо. И на вестовых птиц, если надо что с острова переправить, – ответил историк. – Голубя могут подстрелить, – заметил Самбор. – Не голубь, вестовой пингвин! Это наконец-то впечатлило венеда – он даже замолчал на целых пол-диалепта. – А морские змеи их не жрут? – наконец спросил электрик. Сзади сдавленно заржал Миркви оптик. Заржать иначе, согнувшись в ходу в три погибели, он вряд ли мог.
Подьём закончился в выдолбленном изнутри валуне. За ещё одной поворотной каменной дверью схоластов ждал дневной свет, яркий даже сквозь всегдашнюю энгульсейскую облачную дымку. Покрытый подтаявшим и рыхлым снегом склон плавно поднимался к западу. Следы ног и полозьев вели вверх, к расщелине в древнем граните, немножко слишком прямоугольной. – Следует надеяться, – Самбор посмотрел на следы, потом на небо. – Что у чёрных археологов нет, например, избытка чёрных вертолётов. – Откуда ты знал? – от неожиданности, Осеберт чуть не поскользнулся.
– Нетрудно догадаться. В письме, что принёс, как теперь выясняется, ни много ни мало, вестовой пингвин, было написано: «Небольшой, хорошо оснащённый отряд с переносным противовоздушным оружием, годным для действий в гористой местности». Вон. Четверо янтарных схоластов несли боеприпасы, станину, и ствол. За ними, пара бирюзовых бородачей волокла ещё один ларь. – А в ларе что? – Осеберт зашагал вперёд. – Механическая вычислительная машина, – гордо объяснил Миркви, шедший рядом с Самбором. – Для управления огнём, чтоб зря не расстреливать боезапас. Сначала сделали тьетокон, он был ещё легче, едва на три пуда. – Кстати, почему тот не взяли? – спросил поморянский потомственный копатель и стейнгладоненавистник. – Стали испытывать, поставили на самолёт. Оказалось, от стрельбы лампы стряхиваются. Самбор фыркнул: – В тебя стреляют, немудрено, если лампы стряхнутся. – Да нет, от собственной стрельбы, – не без ехидства уточнил дюжий хрустальный схоласт.
– Надо было делать на полупроводниках, – назидательно изрёк венед. – С печатной схемой по квенскому образцу. У нашего воеводы есть такой беспроводной телефон, тот и на два пуда не потянет. А это ещё что за толпа, и как они-то сюда попали? Последнее относилось к собравшимся у обложенных снежными кирпичами палаток, жавшихся к подножию утёса. – Археологи, историки, клеохронистов аэронаос два дня назад высадил, и вон Дунфрида хронофизик, – Осеберт помахал Дунфриде, нёсшей на плече строенный фотокитон со вспышкой, та, как обычно, его не заметила. – Раскопки уже больше года идут. Сперва Вульфгару рассказали про пещеру, куда козёл провалился. Мы туда полезли… – Темнота, под ногами кости хрустят, и вдруг из глубины кто-то орёт: «Меиеиеие»! На нас прёт, и рыжие глазищи светятся! – драматически перебил сам Вульфгар. – И кто же это был? – подивился Миркви. – Неуж тролль? Последний тролль, в укромном месте земного круга переживший губительную междоусобицу своего племени, был излюбленной темой для слухов. К ущербу для исторической науки, слухи пока ни разу не потдверждались. – Козёл! – разочаровал археолог. – Оголодал, бедный! – Козёл хорош, да на тролля похож, – заметил венед. Археолог кивнул:
– И доподлинные тролли в этой пещере водились, но в тёмные века. Много забавного народа сожрали. В верхнем слое троллиных отбросов мы нашли меч и справу Сигеберта, пасынка самого Радевальда! Шлем тёмных веков, щит, даже от плаща куски в троллином кале сохранились, не в каждом музее сыщешь! – Ставьте орудие здесь, скалолазов с телескопом наверх, Щур, не забудь про связь! – Самбор всучил пошедшему было к утёсу тощенькому восходителю катушку с телефонным проводом. – Так у троллей в пещере сокровище было? – Погоди, – Вульфгар довольно улыбнулся. – За троллиным слоем был слой с Фимбулвинтера, когда здесь жили пещерные медведи. А потом Осеберт заметил альвскую кладку. – Полый холм? – Щур поставил катушку на камень, распрямился, и осенил себя знамением Яросвета. – В том была и трудность, что не полый, – Вульфгар улыбнулся ещё шире. – В той части, что мы раскрыли, полностью набитый костями, глиной, и какашками. По костям уже два новых вымерших вида описано! – При всём моём уважении к доисторической залежи кала, – Самбор прервался, глянув на янтарного схоласта помоложе, подключавшего рафладу к центральному переговорному устройству. – Атли, не в обиду, но до щелчка, а не до хруста! Видел бы Сеймур этот стыд! Ты как теоретик прямо… Так при всём моём уважении к доисторическим какашкам, только ради них, справы тёмных веков, да альвской кладки, стоило ли нас связывать клятвой молчания и платить три дюжины марок в день? – У тебя пара диалептов есть? – спросил венеда Осеберт. – Иди, – сказал Миркви. – Так без меня… – Без тебя быстрее всё соберём, – сказал от глаз заросший рыжей бородой тьетоконист. – Только чтоб потом и нам всем по очереди на альвский холм посмотреть! – Обязательно! – пообещал Вульфгар. – Как тебя… – Самбор, – подсказал Самбор. – Тот самый, который из лука с Астландского перевала паровоз сбил? – Не так это было, – начал венед. – Да ладно тебе прибедняться, пошли! – археолог повлёк электрика за край альбингского плаща. Пространство освещённой внутри натриевыми лампами на треногах пещеры круто спускалось вниз.
Неровный камень сменился шестиугольной сухой кладкой, ноги историка, археолога, и электрика ступили на дощатый настил, уложенный поверх рогожи, защищавшей блестевший в электрическом свете гранитный пол. В стене, сработанной из того же камня, на полторы сажени возвышалась чёрная дверь. Её массивную притолоку украшал меандр, почему-то казавшийся Осеберту зловещим. У двери стояло четверо схоластов, что-то измеряя. – Одни эти створки – сами по себе сокровище для дендрохронологов! – заметил Вульфгар. На рогожных подстилках были установлены фотокитоны на треногах, направленные, как и фонари, на дверь. Все, кроме Дунфридиного строенного со вспышкой, почему-то нацеленного на все остальные. – А как она открывается? – спросил Самбор. – Изнутри, – ответила Уделл, одна из четырёх учёных у двери. Под терявшимся в тенях сводом, резко, как клёкот хищной птицы, прозвучали строки на старотанском. – «Крепок мой враг, Меч мой остёр. Молот воздет, Чувствую сталь. Круг земной я покидаю, Дверь из дуба затворяю, Встретимся за ней». Так примерно? – разразившись этим извержением эпической поэзии, венед склонился перед спиральным рисунком на притолоке. – А стучать пробовали? Осеберт заметил, что один из клеохронистов направил фотокитон на Самбора, а другой, косясь на него же, очертил в воздухе защитный знак, то ли таракана вверх тормашками, то ли сноп Нертус. – Танский здесь не поможет, – саркастически заметил Вульфгар. – Здесь и этлавагрский не поможет. – А древняя речь? – спросил электрик. Осеберту пришлось объяснить: – Количество доподлинных записей на древнем языке недостаточно, чтобы достоверно его восстановить. «Древняя речь» грамотников прошлых веков – домысел больше чем наполовину. – Кстати, о древнем языке… Вам это ничего не напоминает? – Самбор указал на утолщение в притолоке. – «Т» в древнем письме будет так… К ужасу археологов, венед послюнил палец и нарисовал на стене рядом с дверью перевёрнутую закорючку. – Теперь вот это… очень похоже на путь локсодромического преобразования… Рядом, венед воспроизвёл форму с двойным изгибом с притолоки. – Так, если провести обратное преобразование основного меандра вдоль этого пути, получается… Самбор нарисовал ещё одну закорючку, зеркальную по отношению к первой, расстегнул ремешок под подбородком, вытянул из-за щеки шлема тросик, потянул за него, отчего что-то внутри его доспехов зашипело, снял шлем, взял его под низ правой рукой, и потёр левой лоб. – Ты, как тебя? – это было обращено к Гифемунду, самому молодому из археологов. – Давай к входу за Мельдуном, он криптограф! – То, что он криптограф, не значит, что в криптах разбирается! – с чувством гордости за своё призвание возразил археолог. – Ты венеда зазвал, ты теперь и отдувайся! – шепнул Осеберт Вульфгару. – Чего стоишь? – Вульфгар тронул Гифемунда за плечо. Молодой схоласт покачал головой, но поспешил наверх. – В древнем письме, направление знака определялось преимущественно соображениями каллиграфии, так что он может быть повёрнут как угодно! – Осфрам историк тоже послюнил палец и нарисовал ещё одну закорючку, повёрнутую под прямым углом. – Нет, поворот обозначал восходящий или нисходящий звук последующего слога! – возразила Уделл эпиграфистка[251]. Последовал оживлённый семиотический спор, не перешедший в драку только благодаря присутствию клеохронистов. Под звуки полемики, не замедливший с появлением Мельдун криптограф разработал своё прочтение узора на притолоке – к радости археологов, не слюнями на стене, а свинцовым стилосом на бумаге. Историки прекратили распрю, чтобы признать, что все девять знаков с некоторыми натяжками могли быть опознаны как отображения согласных или диакритические пометки для гласных в древнем языке. Более того, знак «Дверь», использовавшийся для согласного «нг» (или «нд», что тоже стало предметом спора), одиноко красовался на верхотуре там, где в кладке полагалось быть замковому камню. Надпись всё равно отказывалась складываться во что-либо осмысленное. – А если это анаграмма? – наконец спросила Уделл. – Анаграмма чего? – Осеберт засопел. – У нас даже намёка нет, кто может быть похоронен в этом холме! – Намёк-то есть, – тихо сказал Гифемунд. – Громче говори! – поддержал его Вульфгар. – В «Саге о Хромунде Зловещем» рассказывается, – голос молодого схоласта чуть окреп. – Как Хромунд Грипссон сражался с девятью драуграми из-под девяти могильных холмов, и там называются имена четырёх из девяти: Трейн, Ронгвид, его брат Ха́ддингьяска́ти, и Хальдинг. – Точно! Трейн, конунг драугров, убил четыреста двадцать воинов мечом, прозванным «Мистильтейн»! – несказанно обрадовался Самбор. – А Кара, возлюбленная Хромунда, обернулась лебедью, чтоб отвлечь Трейна магией! – Слушай, лебедью она оборачивалась только у в стихах у Хрольфа из Скольмарна, – поправил Осфрам. – А он всё-таки не до Фимбулвинтера жил, если с моим двоюродным дедом успел попьянствовать. – Да и «Сага о Хромунде» тоже впервые записана уже на излёте тёмных веков, – заметила Уделл.
