Петр Воробьев - Разбой
– Откуда ж название знакомо… – задумался мечник. Фонарь на «Коне» снова заморгал. Оба корабля вышли из облаков, так что последовательность вспышек легко читалась невооружённым глазом. «Бросайте оружии счот десят мигов восем шсет»… – Это совсем не по обычаю! – вознегодовал бонд. – Реддин, передавай. – спокойно сказала Гида из громкоговорителя. – Запустите ракету, багудий[246] уд получите. Декарх расчёта при тайфуре передал Кае трубку бортового телефона. – Шкипер, здесь Кая схо… Разбойники на площадке отступили на почтительное расстояние от ракеты. – Запускают! – крикнул наводящий. – Что-о? – сам себе не веря, удивился купец.
– Полторы рёсты! – Поволян повернул чупагу в воздухе, прищурясь и словно что-то примеряя. – Кая, стреляй! Кая подняла правую руку, прикрыла левый глаз, и замерла. – Ансур, огонь! – повелел голос шкипера. – Бей по ракетам, как приблизятся! – На таком расстоянии, – начал наводчик, вновь направляя ствол тайфура на разбойничий аэронаос.
Ансур пушкарь не успел объяснить своих трудностей: ускоритель загудел, одновременно на месте направляющей с ракетой на «Коне» блеснула вспышка. – Так их! – заорал бонд.
– Яросветова десница твоей рукой вела, дева! – провозгласил золотопоясный. – А ну мёда сюда! Гулять будем! К их голосам присоединились и другие. Вамба глянул в телескоп. Взрыв не перебил хребет «Коня Хведрунга», но остатки боевой площадки вместе с пусковой установкой для ракет летели в море. Запахло озоном, прогремел раскат. Астроном подбежал к супруге (да!) и торжествующе поднял её в воздух, не обращая внимания на то, что всю сцену снимают клеохронисты. – Я её хотела на подлёте сбить, – печально сказала Кая. – И птичек жалко…
– Не жалей, – утешил Самбор. – Это были неправильные разбойники. И у них, наверное, были неправильные птички. Так? – И вот о чём вспомним, – Поволян прицелился в направлении начавшего набирать высоту и отставать разбойничьего корабля и щёлкнул фотокитоном. – Тебе скоро перед тингом свидетельствовать, и теперь точно никто не скажет: «Да что её слушать, она никого даже ещё толком не убила»… «Над образом надо работать», – вспомнил Вамба, держа пахнувшую озоном и горелым пластиком тиванскую воительницу в объятиях.
Глава дюжина третья. Энгульсей. – В долю вошли Волын, Кильда, Бирка, Обу, и Альдейгья – Волын в треть, прочие по одной шестой, – рассказывал венед, обвешанный оружием весомой судьбы: меч Кеннехада, лук Пальнатоки, лагунда собственная. – А где ж ещё шестая? – спросил Осеберт историк, схоласт мистерии папирусного дракона, вооружённый пока безымянным и ничем не прославленным мечом. – Понятно, что и этого не напишут в дённике. «Встречная мошна», – судя по тону, Самбор повторил чьи-то слова. – Что? – не понял схоласт. Аэровагон тряхнуло на стрелке. – Битек Вихратович, старшина золотой сотни Альдейгьи, разбрюжался, мол, если вы об этом замысле так радеете, одну шестую золота найдёте и вложите сами. Он почти вмиг до того нас же поддержал, мол, каждый токамак – это как маленькое солнышко? Поволян говорит, «Идея та же. Я хотел уточнить, в чём различие, да Сеймур меня что-то за плащ потянул: «Молчи». Старшина себя по поясу хлоп: «Вот оно-то нам и надо, зиму одолеть»! Кошель на поясе звяк, так он, верно, тогда же и придумал про встречную мошну. Да русал[247] с ней, с шестой частью, что мне, в самом деле, торговаться за неё? Я бы ради такого даже семейный аэронаос продал, если б его до меня уже не продали. Собственно, почему мы здесь. Пока Сеймурова ватага переделывает двигатели, а сатисские схоласты выполняют заказ на части для токамака, мне, электрику, на «Гулльвейг» делать считай что нечего. Так мы со товарищи, кто тоже пока без дела, и решили подзаработать. Померанцевые схоласты пошли искать «Родителя чудовищ» на пупындрах[248] с эхолотами… – А на что вам Кальмотов аэронаос? – Там одного альвского золота по слухам было несколько пудов. Это померанцевые, а мы с хрустальными да бирюзовыми к вам. И за номисмы, и дружественному мистериону помочь, и мне в Бунгурборг почти по дороге. – А в Бунгурборге что? – Там уже очищают висмут и стронций. Свезём в Щеглов Острог, туда же – расчёты и чертежи, а они сработают статоры для сверхпроводящих обмоток. Может, по пути найдём ещё какую работу. – Слух есть, йомсы в обиде, что подкрылышей у них отбиваете… – Наоборот, Йомсборг обещает подкинуть ещё заданий. Они не справляются – больно много нынче разбоя. – Верно, – историк кивнул. – Мало того что чёрных археологов развелось, хоть на каждый курган охрану ставь, с недавней поры по тем же слухам ещё и красные завелись. – А это ещё что? – Красные плащи с чёрной загогулиной, роются больше на ледниках и в старых метеоритных кратерах, при случае могут живьём сжечь. Ну, насчёт этого точно гонят. Самбор покачал головой: – Похоже, я таких встречал. И как раз с огнемётом. Шум в аэровагоне усилился – звук отражался от скалы слева. На светлых камнях, кто-то потрудился художественно изобразить чёрную строку письмён: «Кто такой Стейнглад»? Ответ красовался на той же скале, красным и поаляповатее, зато рунами в два раза выше: «Тролль, лжец, и девственник». – «Детоубийцу» забыли, – неожиданно резко сказал Самбор. – Что? – удивился Осеберт. – Здесь над ним кто хихикает, кто вообще чуть в провидцы не заносит, а надо бы как раз не Кальмотовым, а уже его именем детей пугать, тем паче, он сам его чурается! – Странно, а по асирмато вроде дельные вещи говорит. «Вы пожертвовали дренгрскапром[249] во имя самоотречения». – Я мог бы сказать, какое мне дело до того, что говорит детоубийца? – А он вправду детоубийца? – Его словом йомсы-клятвопреступники сожгли сиротский приют – куда ж ещё детоубийственнее?
– Погоди! О смертном известно постыдное, так он и правды сказать не может? Риторы учат, что это логическая уловка! – Так. Только будь Стейнглад хоть гутанский отшельник, всё равно отводит глаза, что твой тролль. – Но часть-то у него правильно! Действительно ведь всё наше развитие за последние несколько веков – заслуга не каких-нибудь бондов, что в земле копаются, или рыбаков, что как до Фимбулвинтера треску из моря таскают, как и таскали… А изобретателей, схоластов, промышленников, и их не так много! Ты-то, как потомственный аристократ, должен понимать? – Как аристократ, я как раз потомственный тот самый, кто копался в земле. Ну, и изредка в донях или на бодричанах грабил таких же копателей. Стой, так далеко в прошлое и лезть-то не надо – дедушка Собко был агрономом, сам ходил за безоткатным плугом и за жнеёй-молотилкой. А все изобретатели, схоласты, и так далее – мы потому и можем себе позволить эргастерии с мистерионами, что один бонд кормит десятерых схоластов!
– Да, но он только потому и может десятерых прокормить, что схоласты придумали удобрения, вывели ячмень сам-десять, придумали перед посевом… что они там делают перед посевом… В отличие от Самборова дедушки, Осеберт не был знатоком агрономии. – Обогревают и протравливают против твёрдой головни и корневой гнили, – помог Самбор. – Вот! Схоласт нужен бонду, бонд нужен схоласту! А все Стейнгладовы речи – «никто никому не в помощь, я своё и так возьму» – ложь! Если всяк повадится своё брать, всё снова будет, как в тёмные века! Мало ещё кроют твоего Стейнглада! – Гвоздят его, – не признавая, что убеждён, сказал историк. – Но не всё ж справедливо. Даже та надпись… Ладно, тролль, ладно, лжец… Но девственник-то почему? Самбор слегка повеселел: – Ну, он же говорит, ему никто не в помощь, сам себя берёт за своё, и… Осеберт невольно улыбнулся, но всё равно не сдавался: – Но признай хоть, что про самопожертвование он правильно говорит! Община заставляет достойных жертвовать собой ради недостойных! «Из самораскрытия и самопожертвования, нельзя выбирать самопожертвование»! Вагон снова тряхнуло, свист ветра приутих. Впереди показалась ещё одна скала. На южном склоне снег успел полностью стаять, обнажив траву, мох, и кусты. Самбор фыркнул: – Да нет такого выбора! Это как раз тоже логическая уловка. Читал, как на тинге Поволян опозорил Рагаллайга? «Топорищем промеж ног, или волчьи зубы в зад»? Про это-то дённик писал? На этот раз, Осеберт не смог сдержать смех. Просмеявшись, он решил перейти в полемическое наступление: – Но про Яросветову-то десятину и городской сбор он правильно говорит! Будь я промышленник, а не схоласт, был бы при мне врач на довольствии, и мой собственный аэронаос или даже турболёт. И, допустим, мне Серый Старец люб больше Яросвета. Почему ж я должен городской управе серебро отдавать за дороги, по которым не езжу, и Яросветову капищу – за лечебницу, где ноги моей не будет? – Воистину, на тебе ли одном весь круг земной клином сошёлся? – съязвил в ответ Самбор. – Если ты такой-растакой промышленник, твои грузы возят по городским дорогам да рельсам, а Яросветов чертог радеет о твоих приказчиках и рабочих, кто заболел или впал в немощь! Да за один износ дорог от товарных поездов, с промышленника надо сбор брать вдвое! – Но так тоже несправедливо! – возмутился историк. – Промышленник в город торговлю привлекает, цехам работу даёт! Он городу нужен не меньше, чем город ему! – А что я и говорил! – торжествующе воскликнул венед. – Схоласт нужен бонду, бонд схоласту, город промышленнику, промышленник городу! И нечего ныть, что мол, задавила Яросветова десятина! Какой ты промышленник и воротила, если тебе на мошну жалкий обол знахарям давит? Что ещё? В корчме соседа чашей мёда не угостишь, чтоб не издержаться? Да какой это промышленник! Промышленник должен грести золото лопатой, и чтоб летело во все стороны! Вон Битек из Альдейгьи, или ещё лучше Левота из Чугуана, так это промышленники! Что с одним, что с другим из-за стола никто ещё не вставал трезвым! Самбора окончательно понесло: – Вообще, заладили все: «Стейнглад, Стейнглад»… Что это такое? Тоже мне, поставил передатчик на самой Адальбертовой горе, на геотермальной энергии, и всё для того, чтоб на весь круг земной ныть: «Никто меня не любит, никто не понимает, пойду я на помойку, наемся червяков»? Зрелый муж вроде? Что ему, полторы дюжины лет? Да я на мех семилетнего каллирского вина готов биться об заклад, что он, даром что Клапину жену похитил, и впрямь де…
