Вадим Вознесенский - Механист
Все-таки драконы бывают разные.
И оленину можно приготовить по-всякому. Два основных варианта — вкусно и плохо. Можно вымочить в уксусе, поджарить на углях или тушить в глиняном горшке. В сметане. Получится — пальчики оближешь. Но для этого необходимо время.
Если же отхватить от замороженной туши ногу, наспех опалить-соскрести шкуру и подержать над открытым огнем, лишь поливая рассолом, в котором, кроме упомянутой соли, никаких приправ, — как получить тающее во рту ароматное лакомство? Практически невозможно. Поэтому то, что сейчас ели гости Дракона, было отвратительно на вкус.
Вик с удивлением заметил, что он всего ничего на воле, да и то — не в самых комфортабельных условиях, а уже начинает привередничать в пище, впрочем, еда — это необходимая организму энергия, а удовольствие от нее — признак не всегда позволительной роскоши. Механист самозабвенно вгрызался в подгоревшее и пересоленное жесткое мясо, искоса поглядывал на спутников. Килим поглощал яство вежливо, но по всему было видно, что с большим удовольствием настрогал бы сырой оленины тонкими ломтиками, присыпал бы солью и не мудрствовал бы с обжигом. Сырое мясо — продукт небезопасный для цивилизованных желудков, оттого Венедис о подобном мечтать не смела. Но и предложенную стряпню есть, видимо, не смогла — отложила в сторону.
Зато Убийца работал челюстями за себя и за всех остальных — бесстрастно, словно вкусовые рецепторы у него отсутствовали напрочь. Не кривился и не причитал, еще бы — ведь он сам и был автором этого кулинарного шедевра.
Вкус — вдруг понял Старьевщик — вот чего недостает Богдану. К настоящему, к будущему да и, наверное, к прошлому. К жизни. Иначе откуда бардак в его доме, давно остывшая кузница, рваный кожух и вот этот, с одного бока подпаленный, с другого сырой, с кровью, кусок оленины — наглядный пример отношения Убийцы к окружающему? Дегенерация вкуса.
Дракон, понятное дело, ничего есть не стал. Свою, оставшуюся трехногую часть оленя он по-хозяйски выпотрошил, причем под его когтями замороженная плоть расползалась, как мокрая бумага, затем окунул тушу в стоящий на огне здоровенный чан с чем-то вязким и дурманно пахнущим — именно тем запахом, который задавал общий ароматический тон в логове. Через минуту извлек и принялся неспешно вращать в своих клешнях, наматывая липкое содержимое емкости на добычу, как карамель на палочку, время от времени поправляя что-то жвалами и сдабривая процесс слюной-слизью.
Может быть, еще и от этого зрелища испортился аппетит у троих гостей. Дракон же людского присутствия нисколько не смущался — закончил с оленем, причем на выходе у него получился бесформенный смолистый комок, и метнулся наверх, приладил добычу где-то под потолком, где виднелись грозди похожих консервов. Что-то говорило Старьевщику, и это не прибавляло лояльности пищеводу, что конечный продукт будет напоминать на вкус, цвет и запах вогульский копальхем, провалявшийся в болоте сотню лет.
Вообще Убийца с Драконом вел себя странно — никак. Не обмолвились даже словом, и каждый сразу занялся своим делом — по-разному, но приготовлением одинаково несъедобной пищи.
— Когда он заговорит, ты обделаешься, — объяснил Богдан молчаливость Дракона. — Инфразвук.
Где там понять примитивным организмам, что существа более высокого порядка говорят всем: телодвижениями, запахами, касаниями, вкусом выделяющегося секрета и даже вне материальных органов — чувствами. И всем возможным диапазоном звука — естественно.
— Иерархическая логика, — продолжит потом Убийца, объясняя безразличное поведение твари. — Ему тяжело выделить единицу из массы, Даже если этой единице суждено снести его голову. — Он принц, его предначертание — трахать свою богиню, а уж она пусть трахает всех остальных. Он вне общества, он поэт, когда он кончает — тащится весь улей. Проводник благодати — встал в очередь, сунул-вынул и отдыхай до следующего захода. Все остальное похеру. Мы принесли пожрать, формальный статус соблюден — ему на нас начхать, и нам должно быть аналогично.
— А если мы пришли убить? — уточнит Старьевщик.
— С инстинктом самосохранения у них все запущено, а на то, чтобы бить врагам морды, рождаются солдаты. Когда производитель по возрасту уходит на пенсию, его всем роем празднично жрут. Оттого непротивление фатальности у принцев заложено в программу. Только валить их трудно — броня крепка и танки быстры. Ну и наоборот — такому человека ухлопать, что жвала размять. Даже если в экспериментальных целях, без всякой агрессии. Или нечаянно. Вроде как гнуса отогнать.
Еще Богдан расскажет, что Драконы хоть и не плюются искрами, но к огню исключительно неравнодушны. Если люди имеют привычку омываться водой, то Драконы гигиену блюдут в пламени, оттого костер в их логове — это как водопровод в приличном доме. Моющийся Дракон — еще то представление. Якобы некоторые продукты жизнедеятельности у него выводятся через поры, как пот, и обладают горючими свойствами. Ежедневный моцион отжига сопровождается разноцветными фейерверками.
И в питании Дракон привередлив дальше некуда, не в смысле предпочтения девственниц — он вообще ни к какой доступной еде напрямую не приспособлен. Но жрать, как ни парадоксально, умеет все — по усложненному циклу. Потому что в желудке присутствует специальный вид микроорганизмов, или бактерий, или каких-нибудь грибков. Вот те переварят любую органику — вопрос только времени. Домашнюю — в пределах кишечника, а чуждую — во внешней фазе.
Чан, который всегда томится возле огня, это оно и есть — среда (Венедис, когда узнала, постаралась отодвинуться насколько возможно): дерьмо, желудочный сок и прочие выделения, насыщенные нужным симбионтом. Без такой емкости Дракон оголодает, для него здесь любой харч неподъемен для организма. Поэтому Дракон тяготеет к оседлому образу жизни. Зато и выживать, способен в любых условиях. Если припрет, может даже бревно в чан окунуть и дождаться, когда оно станет удобоваримым. Приспособляемость невероятная.
— И чем вам плох Дракон?
Старьевщик еще раз, особо не скрываясь, раз уж тому все равно, осмотрел существо. Самый настоящий Дракон, какими их описывают в преданиях. Треугольная голова размером с туловище взрослого человека, черные сферы глаз, два ряда жвал-мандибул: верхние длинные и извивающиеся, напоминающие усы или щупальца, нижние — мощные, как гигантский секатор, с несколькими рядами острых зубьев. Да еще две костяные челюсти, похожие на жернова. Попасть под раздачу в такую сенокосилку — мало бы не показалось.
Плюс подвижные антенны, напоминающие изогнутые скорпионьи жала, тело из двух сегментов, покрытое толстым заплесневелым панцирем, верхняя пара конечностей с клешнями-ножами вместо пальцев — завалить такого противника без взрывчатки действительно представлялось проблематичным. Очень даже качественный Дракон — объект для масштабного подвига.
— Дряхлый только, — посетовал Богдан, — того гляди сам скопытится.
— Поэтому ты его не убил? — Венди все-таки взяла кусок оленины и попыталась найти в нем что-нибудь съедобное.
Вопрос показался Убийце сложным — он замолчал на добрых полчаса. Старьевщик даже успел догрызть свою порцию.
— Нет. Просто надоело быть гнусом. Вроде как переносчиком заразы. К тому же Драконы и без меня со временем дохнут. Оказывается.
— Это не Драконы, — снова возразила Венди.
— Драконы, Драконы…
Если люди считают тварей Драконами, таковыми они и являются — так уж повелось.
— …самые что ни на есть. — Богдан вздохнул.
Ему ли не знать, как Драконы из мифических тварей превращаются в реальные силуэты на небосводе — огромные, извивающиеся, словно они там, в небе, не летают, а выныривают из Космоса. И как потом существа, воспринимаемые сначала, как Наездники на Драконах, спускаются на грешную Землю и в течение какого-нибудь века сами становятся Драконами. Дракон — понятие относительное. Дракон — это ярлык. Даже людей в иные времена называли Драконами.
Чего уж говорить про другие, не такие громкие имена.
Например — Богдан Раханов.
Ключник — надежно зацепившееся прозвище из прошлого. За то, что в том прошлом человек умел открывать любые запоры. Отмычкой по имени Гексоген.
Но это только кличка, а имя — Богдан Раханов.
В одном месте вспомнят прозвище злого демона из преданий о самом начале света, и впредь будут поминать человека только под этим именем — Раху, стирая грань между легендой и реальностью.
В другом — исковеркают, упростят на свой лад до Огдан Рахан, разорвут и склеят, порождая невероятные комбинации. От логичного Хан на востоке до эпического Один — на далеком западе. Одан Хан, Хан Один, Первый Хан — имена, имена, имена. Бирки.
Как и «Дракон».
![Роберт Хайнлайн - Чужак в чужой стране [= Чужой в чужой земле, Пришелец в земле чужой, Чужак в стране чужой, Чужак в чужом краю, Чужой в стране чужих]](/uploads/posts/books/116183/116183.jpg)
