Александр Радин - Стрингер. Летописец отчуждения
Варан жалобно, совсем по-человечески, вскрикнул. Одна нога подломилась. Тяжелое тело продолжало тянуть вперед, на Саяна, но командир уже скрылся за столбом. Тварь повернула голову к Алексею. Магазин был уже пуст, но Смертин продолжал давить на крючок.
Пятизарядка плюхнулась в жижу. Стрингер неуклюже упал на задницу, начал отползать, словно зачарованный не отводя взгляда.
Зоб дернулся. Варан глубоко втянул носом воздух, и кожистый мешок плавно наполнился воздухом, превращаясь из сморщенного отростка в белесый бурдюк.
От Алексея ускользало что-то важное. То, о чем предупреждал узбек.
Уши…
Стрингер не успел.
В голову будто врезались сотни стальных пластин.
Варан пел, подняв пасть к свинцовому небу.
Внутри у стрингера все холодело, тело становилось легким и чужим. Пронзающий вопль давил на перепонки и с астрономической скоростью опустошал сознание.
Стрингера трясло, будто он схватился за оголенный провод. Глаза закатились. Алексей уже ничего не видел и ничего не чувствовал.
Никто не заметил, как со стороны «ведьминого круга», куда умчалось стадо испуганных плотей, блеснул прицел. Никто не услышал мерных выстрелов.
Там не могло быть людей, больше года сталкеры старательно обходили это место стороной. Однако среди деревьев игралась яркая бликующая звездочка и никуда не собиралась исчезать. Будто знала, что надежно укрыта от человеческих глаз.
Зоб варана, хлопнув, разлетелся кожистыми ошметками. На месте глаза появилась кровоточащая дыра. Тварь медленно завалилась на бок. Ящер все еще мотал головой, вспахивая в податливом грунте глубокие борозды и разбрызгивая шмотки илистой каши, но с каждой секундой его движения становились все слабее. По разорванным пулями бокам прошла едва заметная спазматическая дрожь. Хвост напоследок вяло прочертил полукруг, и варан затих.
Как же стало тихо.
Смертин шевельнул рукой. Осторожно ощупал виски, размазывая по ним грязь. Вставать не хотелось. Он приоткрыл один глаз и увидел обнявшего ногами столб Рябого. Сморщившегося и скукожившегося, запихнувшего в оба уха мизинцы.
Саян очухался одним из первых. Он медленно подполз к стрингеру и улегся рядом, положив пистолет на грудь. Тяжело вздохнул, хрипло выпуская воздух.
— Ты чего? — пробормотал Алексей, не слыша себя.
Запястье защекотал вибрирующий КПК. Словно по коже пробежали сотни муравьев. Смертин лениво отстегнул компьютер и поднес экран к самому носу:
«10:48, умер сталкер Семецкий, озеро Янтарь. Пулевое ранение, несовместимое с жизнью»
Слух постепенно возвращался. Стрингер разомлел, на тело приятной волной набежала слабость.
— Помог? — едва шевеля губами спросил Саян.
— Кто?
Потрескавшиеся губы командира растянулись в ехидной улыбке.
— Помог же. А ты опять мне не верил.
— Кто помог-то, Саян? — не понимал стрингер.
— Монолит. Кто же нам еще поможет.
Повисла напряженная тишина, нарушаемая лишь кряхтеньем Кляпа. «Монолитовец» с трудом выбрался из «шампуня», куда его закинул варан, и подошел, пошатываясь, к затоптанному РПК. Узбек в сердцах сплюнул, грязно выругавшись, и побрел к столбу. Машинка восстановлению не подлежала. Двое ножен, нашитые на комбез Кляпа, были пусты. Клинки, похоже, упокоились на дне водоема.
Саян ткнул в воздух дулом пистолета, целясь в Рябого:
— Слезай нах! Варан не достал, так я новых дырок насверлю…
— Иди на хрен, козел! — крикнул Рябой.
— Ах, я козел? Не был бы козлом — отослал бы в деревне к «чистым». Где бы ты сейчас был?
Алексей хлопнул командира по спине, притягивая к себе. Тот опустил пистолет и сел рядом.
— Хороший ты мужик, Саян. Только в компанию странную попал. Отпустил бы ты его, пусть идет своей дорогой.
— Не дойдет же, — тихо сказал командир стрингеру в ухо.
— Это же его дело. Ты же сам сказал, что Монолит дает каждому шанс.
Смертин расчехлил камеру, положил ее на колени, заляпывая грязевыми отпечатками, и навел на себя объектив.
— Без даты. 10:56 по Москве. Зона, район озера Янтарь. На нашу группу напала какая-то… Ящерица…
— Варан, — подсказал Саян.
— Варан. До главного объекта осталось не более полукилометра. Впереди, за лугом, высятся антенны Радара. Мы близко.
— Дальше, — хрипло прокомментировал старший. — Много дальше, чем ты думаешь…
Его голос отлично ложился сопровождающим шумом. Стенд-ап оживал.
— Видны и другие постройки, скорее всего, общежития для персонала и военных. Все огорожено. Сталкеры рассказывают, что Радар излучает особое поле, воздействующее на разум, но на себе мы пока ничего особенного не ощутили. Кроме крика этого… Варана.
Саян противно хмыкнул.
Стрингер навел камеру на тушу ящера, снял снизу вверх, чтобы увеличить эффект, взял крупный план безглазой головы, зубов, кровоточащих ран. Еще раз акцентировал внимание на клыках, с которых капала вязкая слюна. Готово. Только трупы плотей заснять и «шампунь». Пруд вообще смотрится на мониторе камеры эффектно и страшно.
В кадр попал Жора. Изможденный и подавленный. Бугай стоял на четвереньках на берегу, уткнувшись лысиной в ил. С черного комбинезона военных сталкеров ручьями стекала синь. Напряженные руки по запястья утонули в жиже, у головы валялась разбухшая от влаги пачка сигарет. Ни рюкзака, ни трофейной винтовки у него уже не было. Давно все бросил.
Саян встал. Сначала на колени, потом, охнув, вытянулся во весь невеликий рост, разминая мускулистую шею. Презрительно посмотрел на обнявшего столб Рябого, перевел взгляд на Смертина.
— Пусть себе идет, — сказал он и пошел вытаскивать Жору.
Глава 14
Мамка бежал в лабиринте деревьев. Ему обязательно надо было успеть. Во что бы то ни стало. Иначе жизнь будет окончательно отравлена, испорчена, загажена. Как общественный сортир на блошином рынке. А этого ни в коем случае нельзя допустить.
Мамку раздирала обида. Рвала изнутри на части, питая кровь адреналином. От этого он несся еще быстрее, отмахиваясь от встречных веток, перепрыгивая преграждавшие дорогу поваленные сухие стволы. Он даже позабыл про аномалии, совсем потерял осторожность. Ну и что? Зона его любит и гордится им. Высокопарные мысли. Не аргумент, но на этот счет у Мамки был еще один козырь. Он чувствовал во рту привкус парного молока. А это означало, что впереди безопасно. Так всегда. Стоит только обострить восприятие, прислушаться, и постепенно начинает появляться привкус парного молока. Если есть этот привкус — значит, дорога чистая, а если нет…
Сейчас был. Да такой, как будто Мамка только что глотнул из банки.
В вечернем сумраке показалась хаотичная глыба завала. Привкус пропал. Мамка резко остановился и застыл. Он хлюпнул носом, смахнув рукавом надоедливую сырость. Тряхнул рукой. Под ботинком надрывно хрустнула ветка. Мамка наклонился, подхватил ее и запустил в сторону завала.
Ничего. Только сухой стук столкнувшихся деревяшек.
Так не бывает. Привкуса-то нет.
Митя помялся на месте и осторожно подался в обход. Он плавно переступал с пятки на носок, выверяя каждое свое движение.
Завал приближался. Теперь это была уже не бесформенная куча. Отчетливо вырисовывалась несложная система, по которой были нагромождены друг на друга бревна. Неправильный круг с гнездом посередине. И вот тут Мамка резво сорвался, сбрасывая с плеча карабин.
Его ждали. Как ждет охотник, сидя в скрадке, терпеливо высматривая неосторожного петуха тетерева на весеннем току. Но Митя хитрее, он обошел засаду заранее.
Что-то метнулось из гнезда. Длинное и слизкое. Мамка пальнул наудачу и наддал. С умопомрачительной скоростью полетели в лицо сухие ветви. Он только зажмурился и полностью отдался бегу, стараясь выложиться на все сто. По щеке больно хлестануло. Мамка вскрикнул, но скорости не сбавил. Появился! Снова появился привкус!
Митя сосредоточился, стараясь его удержать. Это только у него такое есть! Больше ни у кого. Зона только его наградила.
От этой мысли Мамке стало приятно. Он сконцентрировался на мерном скрипе травы и чаще замахал руками. Дышать стало легче, хотя сердце так и вырывалось из груди. Митя вдруг ощутил, что мир вокруг изменился. Он открыл глаза и увидел, что бежит уже по широкому пустырю, поросшему местами островками кустарника. Впереди показалась вода.
Мамка остановился, восстанавливая дыхание. В горле, забивая парное молоко, появился сталистый привкус, слюна противно тянулась, не желая отлипать от губы.
Рядом они. Где-то здесь. Может, среди беспорядочно наваленных машин, может, у плотины. Он их чувствовал. И щедро сдобренная этим чувством обида начинала трансформироваться в ярость. Мамка небрежно передернул затвор, выбрасывая пустую гильзу, и начал искать взглядом укрытие.
