Виталий Сертаков - Кремль 2222. Юго-Восток
— Ну, это эти… — Рыжий поскреб в затылке. — Мекри-схемы. Я про них в журналах Автобазы читал. До войны всюду были микре-схемы. А когда поползла зараза, они погибли.
— Ясное дело, погибли, — согласился я. — А стекляшки зачем?
— Видишь… это вроде окошки стеклянные. Когда везде было ликтричество, в окошки можно было увидать, что по всему Факелу делается.
— Ты ври, да не завирайся, — посоветовал я.
— Ты глянь, это же пульт… это такая штука… — Рыжий заметался между кнопок, про меня он почти забыл. — Глянь, вот тута датчики давления, вот тута насосы всех ре-зер-варов, вот тута… не, тут не понимаю… тута аварийный запуск дизелей… а тут, ты глянь, схема закрытия всех ворот. Раньше, выходит, с этого пульта все управлялось!
Света от керосинки не хватало, я фитилек выкрутил и повыше поднял. Комната оказалась просто громадной. Темные окошки, про которые врал Голова, они были на стене. Под ними торчали всякие мертвые кнопки и ручки. Я подошел и стал читать надписи. Не понял ничего, но рыжий как-то разобрался.
— Эта машина управляла всеми системами, — сказал рыжий. — Воздух гнала, воду чистила, грязь в реку сливала, ликтричество давала, тепло… потом, видать, спортилась.
— Сколько помню, воду насосами вручную качали, — сказал я. — И грязь вручную наружу таскали, всегда так было. И ворота наружу впятером с ломами двигали.
Перелопатили мы с рыжим все бумаги, что в узком кабинете лежали. Нет нужной карты. Я ж ее у отца видал, здоровые листы такие, вместе сложены. В третьей комнате тоже не нашли. Там всякие механизмы пылились, книг было штук двадцать и еще один пульт, поменьше. Я стал перебирать книги, удивился сильно — многие были на вражьем языке. Но на русском больше, все шибко умные.
«Устройство магистральных нефтепроводов».
«Теория цепей».
«Организация гражданской обороны на объектах…»
— Ты глянь, — позвал Голова, — тут журнала, в нее каждый день писали, что случилось, что сломалось…
Стали мы смотреть. Журнала была здоровенная, желтая вся, бумага по краям осыпалась. Видать, батя в первые страницы годами не заглядывал. Вначале буквы были печатные и листочки одинаковые, затем стали от руки корябать. Чем писали, не знаю, но половину записей уже было не разобрать.
«…16.05.2077. Отказала… аварийная заслонка. Звено Млынского бросает жребий, кому идти в тамбур. Уровень радиации снижается. За рекой замечены два био… Родилось трое здоровых мальчиков. Завтра начинаем занятия в новой школе…»
«…22.11.2091. Пять двадцать утра. Подняла смену по тревоге. Засор в системе отопления гидропонной фермы. Дала команду отключить отопление, спустить воду… Дети замерзают. Разрешила жечь костры на мосту у старого бункера…»
«…07.01.2098. Отпраздновали Рождество. Детям до 14 лет на подарки выделено по тубе джема и пакету сухарей. Эпидемия не стихает. Приказал отдать под изолятор вторую бойлерную…»
«…Звено Карпа потеряло двоих убитыми. На границе леса подверглись нападению крылатых тварей, похожих на огромных летающих мышей… Патронов много, но порох не горит. Принято предложение Галкина. На слесарном участке начинаем производство холодного оружия…»
«…нынче святая Пасха. Три пары Божьей милостью обвенчал. Бунтовщики наказаны, всех семерых, прими Спаситель их души, мне пришлось повесить. Инженеры повинились. Постановили создать орден берегинь Огня из бездетных баб и девок, крепких в вере. Нарочно для охраны порядка и законной власти помазанника… Записано со слов беспалого дьякона Игната».
— Глянь, Славка, вот здесь интересно! — Рыжий перевернул сразу кучу страниц.
«…Март две тысячи сто тридцать девятый. Точную дату пытаемся восстановить. Бортовой журнал нового бункера перешел к дьякону Алексию. Дьякон Борис, пусть примет его в воинство свое Спаситель наш, умер на третий день от ран. Черви до сих пор в третьем и четвертом радиальных тоннелях минус третьего уровня. Выше удалось их выжечь огнем, заслонки опущены. Погибли семеро, их имена…»
— Ты глянь, какой год написан! — Голова потыкал в циферки. — Они тогда выходить вообще боялись. Вот так книга…
— Отец никогда не показывал… — Тут я посмотрел на рыжего и понял, что мы тут так и застрянем, до могилы будем журналу читать.
— Пошли, что ли, — сказал я и поволок его за собой.
Первую лестницу вниз одолели мы легко, никого не встретили. На второй лестнице снова никого не встретили, вот тут я внутри напрягся. Внизу как-то нехорошо было. Непонятно пока, но я обычно такие места в промзоне обхожу. А тут обойти негде, ешкин медь! Стали мы с рыжим метры считать, насколько глубоко залезли. После четвертой лестницы Голова замерзать стал, я его в ватник завернул. Ну чо, холодно, аж пар изо рта полез. У меня-то кожа твердая, и то чую, а на перилах стальных лед везде налип.
После шестой лестницы мы нашли запертый круглый люк. На люке было написано непонятное, но рыжий как-то прочел. Он сказал, что надо ниже, здесь попадем внутрь насосов. Потом стал трогать сталь. Я сперва не понял. Люк был здоровый, поменьше меня ростом, но железо, видать, толстое, с нашей стороны — вогнутое, что ли. И кое-где были вмятины. Будто лупили тяжелым.
— Слышь, Славка, а вдруг это правда?
— Чо правда?
Рыжий вдруг застрял, ни туды ни сюды, да и харю от факела отвернул.
— Ну эта… насчет червей. Что люки там задраены, где дрянь всякая под землей пролезала. Не, я не то что боюсь, но у нас с тобой даже самопалов нету…
— Голова, я сам хуже самопала. Топай давай.
После седьмой лестницы я сам прочитал: «Резервная щитовая…» И табличка грязная — «График регламентных работ», еще цифры какие-то. У меня аж в животе зачесалось, сам, видать, не шибко верил, что мы эту щитовую найдем. Дык ясное дело, Хасану бы я ни за что признаваться не стал, что про запасную лестницу знаю. Тихо тут было, только вода где-то журчала и пахло кисло. Я с огнем по ступенькам полазил маленько — нашел след отцовский, недельный. Ежели мы тут схему не найдем, уж и не знаю, ешкин медь, где еще искать.
Влево и вправо от лестницы расходились узкие коридоры. Обе стенки коридоров были снизу доверху в крючьях, на крючьях висели толстые кабеля. У меня аж дух захватило от такого богатства. Пластик на кабелях, правда, рассохся, кое-где стало видать металл, но все равно тут можно было наторговать на год вперед. И коров купить, и коняшек, и одежки крепкой, чего угодно. В коридорах было темно, мы туда не полезли. Еще я подумал, какой все же батя умный. Про такое богатство знает, но бережет, не дает распродать.
Голова заранее маслицем запасся, но справились без масла. Обрубок трубы нашли, нарочно тут лежал, чтобы винт сдернуть. Отвалили люк в сторону, выбрались на стальной мостик, весь в дырках, зашатался маленько, за перилами ничего не видать.
— Это тамбур. Дальше второй люк.
— Трубу давай, без нее я рычаг не сверну. Голова, кончай трястись, ешкин медь, лучше посвети!
— Я не трясусь… ты что, не чуешь, как воняет?
Тут я впервые учуял запах. Неприятная вонь такая, никак не мог припомнить, что напоминало.
Второй люк хуже поддавался, еле справились. Внутрях зато две лампы нашли, полные масла. Стало коридор видать, потолок в трубах, в коробах воздушных, по стенам — ящики до потолка, картинки висят блеклые, плесенью поеденные. Воздух тут худо менялся, в лампе фитиль еле разгорелся.
— Голова, как думаешь, где мы?
— Должно быть, уже в старом бункере. Только не пойму, с какой стороны.
— Тсс… ты слыхал?
— Не… а чего я должен слышать? Вроде каплет где-то.
— А ну зажги факел, живее! — Я нож вытащил.
Вроде тихо мы лялякали, а все равно казалось, что орем. Орать мне вовсе не хотелось, потому что здесь кроме нас кто-то был. Не зря же я охотник.
Голова факел запалил, ярко полыхнуло, ага. Прищурились мы, ешкин медь, после мрака аж глазья заслезились. От факела по стенам железным сполохи побежали, ржавое наверху, вода капает, пол здесь такой дырчатый, что ли. А по сторонам шкафы разные, широкие и узкие. В каждом почти шкафу — лампочки цветные торчат и окошки внутри со стрелками, а то и без стрелок. Где пылищи с палец, а где, напротив, дырявые шкафы от воды, ткни — развалится.
— Резервная щитовая… отсюда ликтричество включали.
Первым Голова сообразил:
— Славка, ты глянь вон туда, вверх! Видишь, кабеля цветные приходят?
Наверху была дыра. Здоровая такая дыра, между кабелей. Я, как ее увидел, сразу вспомнил, откуда запах такой знакомый.
Черви зубастые. Из той поганой породы, что за мясом из воды прыгают. Дык они запросто такие дыры выгрызают, а слизь ихняя смердит хуже чем портянки у Кудри.
— Славка, ты глянь, выходит — все же черви? Ты чо молчишь, вернуться хотишь?
— Нет, — сказал я, — не хочу. Не галди, дай послушать маленько.
Дык ясное дело, пугать рыжего я не хотел, и без того страшно. Не то чтоб червяка напужался, а все же неприятно. Нет у меня к ним симпатии, ага. Хотя они на человека нечасто кидаются, но дело-то в другом.
