Виталий Сертаков - Кремль 2222. Юго-Восток
Виталий Сертаков - Кремль 2222. Юго-Восток краткое содержание
Виталий Сертаков
КРЕМЛЬ 2222. ЮГО-ВОСТОК
1
ЛУЖИ
Когда стреляют в рожу, всегда больно.
Первая стрела ткнулась мне в плечо и повисла. Вторая шмякнула в щеку. Крепко шмякнула, из арбалета били, меня аж набок повело. Значит, ублюдки из своры Шепелявого, только у них самострелы ладные.
— Щиты поднять! Коней укрыть, сомкнуть строй! — рыкнул я. — Бурый, за спину!
Бурый зарычал не хуже меня, но послушался. Когда вонючки нападают издалека, псов надо беречь, нехай пока в строю потопчутся. Мужики с лязгом подняли щиты. Кудря свистом приманил своего пса. Фенакодусы затопали, засопели, чуя близкую кровь.
— Бык, видишь их? — Я вырвал стрелу из щеки, быстро глянул. С наконечника капало черное, пахучее. Опять та гадость, надоенная с жаб. Снова придется на морду примочку ставить. Ну, суки, вечно в рожу целят!
— За трубами ползут. Чую, ща кинутся, — Бык сидел на телеге, на самом верху, смотрел в половинку бинокля.
Двойной трубопровод тянулся справа вдоль дороги. Бетонка здесь рассыпалась, колеса телег прыгали, всюду лезла трава. Мы в этом месте завсегда пехом идем, на телеге хрен усидишь. Вот нас и подловили.
— Бык, ну-ка живо, ляж там! Кудря, готовь огонь!
Кудря выплюнул жевачную смолу, дернул вентиль огнемета.
— Твердислав, отошел бы ты взад, не дразни гадов!
Прилетели еще две стрелы. Одну, что навесом летела, я мечом сшиб. Другая стукнула Степану в щит.
— Славка, будешь с ими лялякать или сразу порубаем?
Степан в моей десятке — самый старый. Весь в шрамах, из дубленой кожи рукокрыла даже во сне не вылазит. Он-то знает, что десятнику прятаться не годится. Вонючки — они тупые, на открытого человека прут и прут. Побегешь — так, может, и не догонят, это хорошо. Но нам-то куда бежать? Нам заказ Химиков исполнять надо.
— Вперед, строй не ломать! — скомандовал я. — Не здесь, пусть окружат сперва!
Место для драки неудобное, узкое. Хотя где оно удобное?
Я своих верно вел — вдоль рельсов, по недельным меткам. Миновали место, где в старом гнойнике застрял кусок ржавого био. Железяка заморская в гнойник провалилась, когда меня еще не родили. Левую обочину вплотную подпирали горелые склады, крыши там обвалились, стены заросли травой. Наши цеховики с них кирпич ковыряют, вона сколько дыр наделали. А справа от бетонки, за двойным трубопроводом, за горами щебня, блестели Лужи. Стая ворон кого-то догрызала, каркали, дрались. До Гаражей оставалось — всего ничего, меньше километра.
— Славка, ты глянь, Шепелявый стрелы центровать навострился!
Это Голова, мой лучший друг, хоть он не с Факела, а с Автобазы. Поэтому в моей десятке он не подчинен. Был бы мой боец, я бы живо ему нос в морду забил. Нашел время стрелы изучать!
Шли быстро, шаг в шаг, вон уже развилка улиц, кости черные видать да противогазные морды в песке. Там на мине давно вояки подорвались, настоящие вояки, незнамо чьи.
— Эй, Шепелявый! — заорал я. — Кончай дурить, мы тебе порося принесли! Слышь, вонючка? Пропусти по-хорошему. Песка за гаражами возьмем и уйдем. А тебе порося жирного дадим!
Вообще-то ублюдков с Луж у нас зовут мутами. Это маркитанты их какими-то «вормами» кличут. Но на вонючек эти твари лучше откликаются. Сатанеют прямо. А что, вонючки и есть, Бурый вон их за сто метров чует, аж слюной заходится!
Прошли еще десять шагов. Бетон под ногами горбатился. Справа на отвалах скрипел щебень. Вонючки ползли.
В шлем Голове попала еще одна стрела. Не проткнула, застряла. Голова заржал не хуже жеребенка. Иногда, когда он тупо ржет, хочу ему не нос, а всю башку в плечи вбить. А ржет часто, ежели придумка новая у него сработает. Нынешняя его придумка — двойной шлем внутри с резиной.
— Твердислав, чо зазря глотку рвешь? — раздумчиво так укорил Степан. — Или хотишь у Шепелявого девку сочную сторговать?
Тут у мужиков разом улыбки до ушей. Припомнили мне, как баба из вонючего племени меня чуть не угрохала. Но я не обиделся, знал, что старый охотник прав. Муты толком не говорят, хотя порой с ними можно столковаться. Если у них совсем со жратвой туго.
Бурый вскинулся и дико залаял, за ним — другие псы. Когда они хором орут, аж в ушах звенит. Крысиная порода потому что. Батя говорит — из обычных крысособак их вывели. Уже который помет суки приносят, умные стали, к человеку ласковые, но крысиную хватку так легко не изведешь. С лая на визг срываются, и хвосты лысые, как у диких, и грызут что-то день-деньской, зубы точат. Да вот только дикие их сородичи за своих не принимают. Вмиг порвут, если ночью домашнего пса на пустоши оставить. Такие вот родичи, ага…
— Ну, с нами Бог! Самопалы — к бою! Ванька, Бык, — огонь по обочинам, меня не задень! — приказал я и рванул бегом. К перекрестку.
Вонючки посыпались отовсюду, как градины.
Бык встал на телеге, на дуле огнемета уже плясало пламя. Гавря снарядил пищаль, упер приклад в плечо. Пищаль у нас на десятку одна, и стрелять из нее можно, только когда телега на месте стоит. Или вообще ее надо с телеги снимать, упор в землю втыкать и тогда уж палить. Неудобная вещь для охотника, тяжеленная, хотя лупит здорово. Те пищали, что у нас на стенах да на башнях, их по двое обслуживают. Один порох готовит, пули, другой дуло чистит. Раз пальнули — минуту заряжай. Зато если попали — троих насквозь пробьет. Да еще и по кускам раскидает!
Ванька полоснул факелом по левой обочине, по краю кирпичной стены. Эх, жарко полыхнуло, трава и кусты разом пыхнули! Там на стене заорали, покатились вниз, роняя ножи и самострелы. Крыш-трава густо сквозь кирпич проросла, рассыпаться стене не давала, зато теперь пятки мутам жгла, вот потеха!
Наши псы взвились, кинулись в драку.
— Гавря, слева трое!
Ух, жахнула пищаль! В кого-то точно попали, визг поднялся! Я от своих в три прыжка оторвался, выскочил на перекресток. Мне самострельщиков изловить надо, уж больно хорошо устроились! Следом громыхала наша пустая телега, Бык еле удерживал фенакодусов. С горы лежалого щебня ко мне летели трое вонючек, еще четверо шустро пылили сбоку, по дороге, то на ногах, а то, как псы, припадая на передние лапы.
Ближних двух уродов я отмахнул щитом. Щит у меня тяжеловат, полпуда будет, зато верхнюю кромку Голова ай как ладно заточил! Первый гад вскочил с колен, то ли руки у него, то ли лапы, рыло вытянутое, все в волдырях… Вот поперек рыла я ему заточенным щитом и съездил. Он так и отлетел, кусок черепа мне оставил. А второму уже следом досталось, нечего под ногами болтаться. Пока он облезлой башкой тряс, я ему щитом шейку тощую рубанул. Пусть без головы побегает!
— Сзади, мужики! Берегись!
Грохнул самопал Головы, за ним — другой. Я рыжего самопалы по звуку узнаю, шесть раз должно громыхнуть. Те, что прыгнули со щебня, завертелись, схватившись за глаза. У одного с морды сорвало кожу, другой потерял глаз и нижнюю челюсть, но упрямо махал топором. Антересный такой, как моя сестренка говорит. Любаха вообще много слов знает, даром что к детям учить приставлена. Антересный такой, с топором. Вроде как в клеенку обернут, или она вместо кожи у него, навсегда прилипла. Клеенка с цветочками, гнилая вся, но красивая, ага.
Третьим выстрелом Голова сделал в клеенке много-много дырок. В левой руке у него тлела длинная спичка, а правой он тянул из петли очередной самопал.
— Бык, коней береги, отводи назад! — крикнул я, сам с мечом крутанулся. Еще одного достал, тот с зазубренной саблей лез. А коней сберечь — дело первейшее, без них мы хрен чего довезем. Они, конечно, сами кого хошь затопчут, но не для того мы их так дорого покупаем.
— Понял, увожу! — Бык в последний раз стеганул огнем по трубопроводу, его баллон опустел. Пара гадов, что прятались за трубой, заметались с воплями. Хорошо горели, ярко. Бык — молодец, лихо развернул коняшек и погнал назад. Железным колесом аккурат проехало по мелкому горбатому муту. Шипами тварь зацепило и поволокло, только ошметки полетели. Мне не понравилось, что Гаври на телеге не видать. Он уже должен был второй раз пальнуть, но грохота так и не было.
— Мужики, держи круг!
Мог и не приказывать. Мои встали плечом к плечу. Степан поднял на меч коричневого гада, распорол снизу доверху. Тот орал на мече, зубами за сталь хватался. Кудря отступал к развилке, коротко поливая огнем. За ним на дороге горели и корчились трое. Еще трое скалились издалека, подобраться не решались.
Я рванул навстречу тем уродам, что по-собачьи бежали. Щит одному кинул, пока он ловил — мечом с оттягом полоснул. Гад завыл истошно, покатился по земле, весь в грязи и кровище. Тоже антиресный, ребра не внутри, а наружи. Голова таких любит ножичком расковыривать.
Зря я обернулся. Нельзя в бою отвлекаться. Гавря лежал поперек дороги, держался за дырку в животе. То есть уже не держался, помер. Вот гады, второй боец с моей десятки здесь гибнет! И всего за месяц!
