Виталий Сертаков - Кремль 2222. Юго-Восток
— Голова, дай нож!
Та, что слева на щит напоролась, отпрыгнула — и снова молча к нам. Клинки у ней, прямо как когти сатанинские, не к ночи помянуть, ежели рыжего зацепит — все, хана ему! Я рыжего за спину себе засунул, дверцу удобнее перехватил и сбоку девке по башке как врежу! Пузо открыть пришлось, так и знал, что не удержится, на замахе в ноги мне кинется.
Порезала, сука такая, кровь из меня пошла. Но до кишок не достала, локтем маленько прикрылся. Зато какая музыка из ейной башки полилась — ну прямо райская сифония. Это Голова потом так рассказывал, мол, райская сифония полилась. Никакая не музыка, а кровища у берегини из носа и ушей хлынула, когда я ее углом железным дверным в маковку отоварил.
На бок завалилась, клинки уронила, пол ногтями скребет! Мне бы в харю ей заглянуть, кто такая. Вроде всех берегинь на Факеле знаю, хоть они особо бесед ни с кем не ведут. Дык заведено у них так, только Ольга, старшая ихняя, на Советы к дьякону ходит, а прочие на людях молчат и лица прячут. Такой уж у них постриг — хранить нефть и прочие богатства Факела, хранить сам факел, главные бумаги и власть дьяконов. Если какой бунт случится, берегини Огня своими клинками всех порежут, лишь бы дьякону угодить. Никто из парней к ним не цепляется, и малину собирать не зовут. Нельзя им с мужиками жомкаться, можно только молиться и целыми днями кинжалом махать.
Короче, не успела эта свалиться, как товарка ее вновь на меня скакнула. Я махнул ножом — мимо. Вот так бабы, не зря их дьякон в охране держит! Руку обожгло, бок обожгло другой, рубаха мокрая стала. Пока кожу до конца не пробила, но все к тому идет.
— Голова, давай беги, карту уноси, — говорю. — Ты тут мне все равно не помощник. Беги, пока я ее держу.
— Не брошу тебя, — уперся рыжий. Выдрал из руки упавшей девки клинок, мне сунул.
Забавная штука, кинжал называется. Охотникам такие вовсе ни к чему, мы с тяжелым железом ходим. Эх, мне бы меч, я б ее живо на два метра отодвинул!
Берегиня опять напала молча. Ну чо, сколько драться приходилось, не встречал еще такой скорости. Ну не мог я ухватить миг, когда она начинала бросок. Так умеют змеи, твари всякие хищные, но даже кио так быстро не дерутся.
Хорошо, теперь у меня кинжал тоже длинный. Впереди себя выставил, да зря. Девка пополам сложилась, сбоку извернулась, одним клинком мне снизу в подмышку метит, другой — по кругу полетел. И выбора не оставила — либо позади шею насквость проколет, ешкин медь, либо спереди артерию вскроет. Это я уж после додумывал и трижды Спасителю помолился, что жив, чудо да и только! А в тот миг не до мыслей стало, ага.
Башку наклонил, лезвие позади по затылку скользнуло. Левую руку ее отбил, локтем в харю двинул, зуб ей точно выбил. Зуб выплюнула и снова шипит. Оказалось, снова порезала. Уже в трех местах меня порезала, сука, но пока несильно лило.
— Рыжий, беги!
Голова второй раз ждать не стал. Рванул вверх по ступенькам. Ну чо, ежели с умом побегет, так не через главный выход, а сквозь столярку, потом по отхожим ямам — и под стеной, где ров новый роют. Там патрульные добрые, стрелять не станут, только сегодня хвалили же…
— Эй, как тебя там? Хватит уже, я Твердислав, из охотников!
Платок у ней низко на лбу был надвинут, а харя темным выкрашена, хрен узнаешь. В третий раз в лоб прыгать не стала, по кругу заходит, а кинжалы так и пляшут, так и пляшут в руках. Тут меня осенило, что ли, девка эта от меня тоже вся в изумительных ощущениях. Почти как я от нее, ага. Видать, никак поверить не может, что после ее кинжалов человек на ногах стоит.
Берегиня прыгнула, перекрутилась вся, кинжалы вокруг меня свистнули. А я товарку ее оглушенную за шкирку поднял, ею прикрылся. До конца прикрыться не успел, в боку кинжал застрял. Ну чо, смутил я ее, кинул в нее подружкой, сам с правой как врежу! Лезвие убрал, кулаком бил, думал, оглушу — и ладно. Куда там! Извернулась, едва глазья мне не порезала. А вторая-то вновь повалилась, как мешок прямо.
Тесно нам было на железной площадке. Я подумал — она все равно быстрее, сбежать не даст, доконает. Дождется момента и всадит нож снизу в горло. Или промеж ног. Один вариант ее победить — обе руки схватить и ломать, ломать об стену, о колено, как медведь ломает. Иначе хана мне…
Вдруг наверху светлее стало, и до нас свет долетел. Я сперва решил — рыжий совсем дурной, лампу запалил и взад спускается. Но там был не Голова, трое или четверо мужиков по железным листам сапогами бухали.
Берегиня лучше меня видела в темноте. Дык ясное дело, ежели годами во мраке червей разводить, начнешь вообще без глаз обходиться. Она поймала момент, когда я взглянул наверх. Дык я коротко глянул, но ей хватило. Скакнула — один кинжал в горло, еще острое что-то — промеж ног. Ту руку, что внизу подбиралась, я схватил и поломал маленько. Кольнуть в шею она меня успела. Но тут я ей вторую руку перехватил. И сам ее за горло схватил. Так друг друга и держим.
— Не успеешь, — говорю. — Пока пилить мне шкуру будешь, шейку оторву.
Стоим, пыхтим. Все же я ей не один зуб локтем выбил, а больше. Кровь у ней с губ текет, до самого пуза размазалась. Сердце долбит, чует смерть, но не сдается.
— Зоря, отпусти его. Это мой сын.
Острие убралось с горла. Ну чо, кое-как я вдохнул. Еще разок вдохнул. Под ребром сильно болело, вдыхать больно, ага. Промеж лестниц, на площадке, стоял отец, с ним двое патрульных, бородачи с ружьями.
— Где Голова? — спросил дьякон.
— Нет его здесь, — быстро сказал я. — Я тут один.
Тут же вспомнил, что зря вру. Ясное дело, берегиня молчать не станет, она рыжего видела. Но девка ничего не сказала, дышала тяжко, хуже загнанной кобылы, все же помял я ее прилично. Согнулась, села, стала ногу рваную тряпкой бинтовать. Патрульные отцовские аж глазья выпучили — все пялились на ее товарку, которой я башку разбил. Видать, припомнить не могли, чтобы на Факеле кто-то руку на берегинь Огня поднял. А мне-то чо? Мне-то уже наплевать, лишь бы вырваться. Честно сказать, ежели бы отец не подоспел, неизвестно чем бы ляляки наши кончились.
— Что ты там искал?
— Батя, я…
— Парень, здесь нет никакого бати, — перебил отец. — Зато здесь человек, пытавшийся совершить кражу у народа Факела.
— Я хотел… — ну не мог я отцу соврать. Не люблю я это дело, с детства мы хитрить не приучены. — Дьякон Назар, мне нужна была карта нефтепроводов.
Тут у мужиков вообще глазья круглые сделались.
— Обыскать его, — приказал отец. — Илья, если он дернется — разбей ему колено.
Ясное дело, ничего не нашли, кроме ножей, куска мяса вяленого, креста нательного да пары оберегов, что Иголка подарила.
— Выходи наверх. Илья, если вздумает бежать — прострели ему ноги.
— Слушаюсь, дьякон.
Этот убьет, подумал я. Я вспомнил кое-что про этого Илью из отцовской охраны. Как-то мы на Факеле чужаков ночевать во двор пустили, на одну ночь они попросились, хотели за Кольцевой рубеж уйти. Кто-то из пришлых на ферму полез, курицу хотел стащить. Дьякон велел их выгнать, несмотря на то что ночь. Чужаки стали плакать, выдали вора на суд. Илья тогда ему рот резал, в глотку курицу сырую с перьями запихивал, в горло прямо. Вот такой антиресный человек у отца в охране. Кстати, чужаки те дурные за Кольцевой рубеж уйти все равно бы не смогли. Мужики с восточного патруля потом слыхали, как там бухало и как орали. Недолго орали, ага. Кольцевой рубеж никто пройти не может, но мы их держать не стали.
— Кто тебя послал за картой? — в кабинете спросил отец.
— Дык… я сам придумал…
— Врешь. У тебя ума бы не хватило. Тебя послал тот, кто знает, что к чему. Говори сейчас, иначе отдам тебя под суд. Что решит суд, ты знаешь.
Ясное дело, суд меня не простит. Или повесят, или присудят всю жизнь в подвалах дерьмо вычерпывать. Кому такое присудили, года два выдерживает. Ну чо, огорчился я маленько. Сказать по правде, огорчился я не маленько, а очень даже сильно. Но тут мне подвезло. Как всегда, я решил сказать правду. Просто не придумал, чо соврать. Да тут еще Илья этот, ни фига не телигентовый, лыбится и стволом в жопу тычет.
— Отшельник Чич сказал.
Дьякон удивился, шибко удивился. Прям будто в лесу на земляничку нацелился, а заместо нее клопа проглотил.
— Что он тебе сказал? — совсем тихо переспросил отец.
— Ну чо, сказал, знает, как найти ту Насосную станцию… ну которая на Пепле. Сказал — вместе туда пойдем, там есть дорога под рекой, вдоль нефтяной трубы.
— Куда дорога? — Батя вроде как задумался. Или отшельника забоялся, но вряд ли. Дьякон никому вовек не кланялся.
— К Садовому рубежу дорога.
— Ты опять за свое? — Отец уже почти не злился. Но это ненадолго, подумал я. Скоро вспомнит про мертвую берегиню, а то и карту захотит проверить — и тогда хана мне. Но отец не пошел вниз. Голова первым все понял, он все же самый умный. Ясное дело, дьякон не стал бы раздувать шум, особенно про ручных червей и про то, что они кушают. Выходит, что даже инженеры из Совета не знали про тайный склад. Выходит, что так. А я, дурень, всегда верил, что у дьякона нет секретов от народа Факела. Да и вообще… Если бы не Иголка, ясное дело, я бы в жизни не отважился пробраться в его кабинет. Заколдовала она меня, что ли. Но мне маленько даже нравилось заколдованным быть, ага. Самому на себя смешно было, ешкин медь. Зато как подумаю об ней, так ничего не страшно. Я же самый сильный и умный!
