Александр Козин - Истории Выживших (сборник)
Кривой сел рядом с Михаилом, подал руку:
– Кривой.
– Миша, – вяло отозвался детина и так же вяло сжал ладонь.
– Убиваешься?
Скулы Михаила напряглись, он сердито взглянул на Кривого, правда, никак не мог поймать фокус.
– Чего тебе? – набычился, что теленок обиженный. – Беркут подослал? Миру не бывать, я его выведу на чистую воду.
– Я не знаю, кто такой Беркут, зато вижу, ты неважно выглядишь. Много выпил?
Михаил пошарил за спиной, словно испугался, что его запасы стащили. Кривой заметил всего одну бутылку, однако пузатую и почти пустую.
– Думаю, тебе хватит, – заключил бродяга. – А то натворишь делов.
– Натворю! – с вызовом крикнул Михаил. – Я ему всю морду разукрашу.
– Кисти заготовил, художник?
Михаил шутки не понял, но почувствовал возражение со стороны Кривого, возмутился:
– Защищаешь? Его? Обоих убью!
Замахнулся бутылкой, да Кривой вовремя ее отнял, поспешил успокоить:
– Тихо, тихо ты. Я вообще здесь человек новый. Так-то ты гостей встречаешь? Я знать не знаю про ваши здешние дела. А про Алену слышал. Вот пришел соболезнования высказать. Сам-то скольких близких похоронил, считать надоело.
– Из-звини… – Язык у Михаила заплетался, похоже, раньше парень если и выпивал, то чисто символически. – А Беркута я убью, – решительно выпалил Михаил, стукнув кулаком о ладонь. – Ты не мешай, – поводил пальцем.
– Оно, конечно, не мое дело, но с чего ты взял, что Алену Беркут убил?
– Да эти горцы – психи! Если не им, то никому. Алена меня, – Михаил ударил себя грудь, – выбрала. Меня! А Беркут проигрывать не умеет.
– Так что ж ты вино хлещешь? Я бы на твоем месте уже прижал бы к стене этого Беркута и с пристрастием допросил бы.
Михаил провел ладонью по лицу, будто маску стащил, засопел часто, спросил сурово:
– Нож есть?
– Зачем он тебе? Вон кулаки какие, что молот.
Михаил приподнял руки, оценил кулаки, кивнул сам себе и резко встал, пошатнулся. Кривой подскочил и выровнял парня, с деланной серьезностью попросил:
– Ты только не зашиби его.
– Это уж мое дело.
Бродяга уступил Михаилу дорогу, усмехнулся у него за спиной. Веди, веди, клубок!
– От меня не спрячешься. Выходи! Выходи, трус! – кричал Михаил.
Поселенцы пытались успокоить здоровяка, но он их отталкивал, огрызался и звал Беркута. Кривой терпеливо наблюдал издалека. Долго ждать не пришлось.
– Явился! – со злой радостью воскликнул Михаил и неуверенным шагом направился к поджарому смуглому парню с жестким барашком волос.
Беркут, потный, подуставший, держал в руке лопату, к металлу прилипли глинистые комья грязи. Судя по всему, только пришел из леса, копал могилу.
К парню подскочила черноволосая девушка, начала толкать его в грудь и быстро шептать. Беркут сверкнул карими глазами, воткнул лопату в землю, аккуратно отстранил девушку и двинулся навстречу Михаилу. Шел быстро, решительно. Кривой уже знал итог стычки.
– Арсен, не надо! – взмолилась брюнетка.
На лице Беркута проступила брезгливая улыбка. Михаила шатало из стороны в сторону, он бормотал нечто бессвязное, смотрел исподлобья. Беркут уложил его в три удара, тихо и бескровно. Оглядел поверженного Михаила с презрением и вернулся за лопатой. Брюнетка в порыве чувств было бросилась к нему, но Беркут остановил ее жестом. Девушка сникла.
Поселенцы засуетились вокруг Михаила, никто ни слова не сказал Беркуту. Кривой подошел к кавказцу, дружелюбно заметил:
– Неплохо дерешься.
Беркут посмотрел на бродягу, как на врага, резко выдернул из земли лопату и пошел прочь.
– Меня Кривой зовут, слышал, наверное, вчера Лис притащил. Если б не он…
– Мне все равно, кто ты, чужак, – холодно оборвал Беркут, не оборачиваясь.
Внутренне Кривой вспыхнул, но вида не показал, проглотил обиду. Главное, узнал в лицо еще одного подозреваемого, а допросить успеет.
– Он – хороший человек, – виновато промолвила брюнетка грудным, грубоватым голосом. – Не держите на него зла.
Кривой разглядел девушку вблизи: невзрачная, с болезненно-белой кожей, пышными длинными ресницами вокруг колючих глазок, волосы прямые, редкие, блестящие от жира, одежду словно у колдуньи стащила.
– Я – Ворона, – представилась девушка. – Как раны?
– Спасибо, затягиваются на удивление быстро. Да, Кривой. А что, девочка, с твоим другом?
– Да вы, наверное, слышали: Алену убили. Беркут… – Девушка отвела взгляд и выдавила: – Любил ее. Та еще вертихвостка, да простит мне Лес. Одного ей было мало. Сказала бы «нет» парню да голову не морочила.
– Она и с Беркутом встречалась?
Ворона быстро взглянула на бродягу и тут же потупилась, торопливо проговорила:
– Да что это я вас гружу, да и нельзя о покойниках плохо отзываться.
– Продолжай, я вижу, ты выговориться хочешь, – по-отечески ласково сказал Кривой. – Я – человек новый, сплетничать мне не с кем. Наш разговор останется между нами, чтоб мне плевков кормить.
Ворона смущенно улыбнулась, опустила голову еще ниже, поправила челку, пожала плечами:
– Да что тут рассказывать? Аленка молчала: ни «нет», ни «да» – вот Беркут и вился вкруг нее. Аленка посмеивалась да с Медведем сосалась, как наедине останутся. Не нужен был ей Беркут, а не отпускала. Тоже мне, зверька нашла. Хоть Варвара ее за волосы потаскала, может, ума прибавилось. Да кто теперь узнает…
– Варвара? Мишина мать? – удивился Кривой. Он вспомнил согбенную, хлюпающую носом женщину и никак не мог представить ее фурией.
Ворона будто почувствовала недоверие бродяги и поспешно добавила:
– Да-да, она самая. Медведь Аленку с Беркутом застукал, в лесу. Не в том, страшном, – на другом краю поселения. Там гулять можно: тихо, спокойно, – мечтательно произнесла Ворона.
«Неужели нашел?» – чуть было не закричал Кривой. Сколько лет прошло в поисках безопасного места, без мутантов, без напряженной тишины, только мирный шум крон и заливистая трель пичуг – как в старые добрые времена. Когда-то Кривой назывался егерем и мог часами наслаждаться прогулкой по лесу. Бродяга уже позабыл то чувство, наполнявшее его на природе, в удаленности от людей. Какая-то легкость наполняла сердце…
Стоп! Алена. Убийца. Все остальное потом.
– В каком смысле – застукал? – спросил Кривой.
– А все-то вам надо знать. Целовались, говорят. Может, еще чего, я за ними не следила, – и при этом нервно потерла около уха – признак лжи. – В общем, разругались они, Медведь с Аленой, а Беркут довольный ходил, о свадьбе грезил. Не знаю, мне кажется, Алену Варвара убила. Только вы никому!
Кривой приподнял брови.
– Да-да, вы бы видели, как она Алену поносила, – с плохо скрываемым злорадством поделилась Ворона. – Варвара души в сыночке не чает, а тут такое… Предательство – не иначе. Позор для семьи. А Мишка-то ее – слабак, сразу на себе крест поставил. Из-за чего? Из-за поцелуя? Да Беркут сам поцеловал Аленку, а та его оттолкнула.
Кривой еле сдержал усмешку. Все-таки Ворона следила. Конечно, она ведь любила Беркута, ревновала к Алене. Только слепой этого не увидел бы. Возможно, она же и привела Михаила на опушку леса, чтобы насолить сопернице, заставить ее сделать окончательный выбор. Когда же все пошло не так…
Кривой пристально посмотрел Вороне в глаза, та и запнулась, испуганно промямлила:
– Чего это вы на меня так уставились?
Могла бы, заключил Кривой. Взгляд жесткий, злой, голос бойкий, смелый. Могла бы…
– Как Миша, сильно его? – справился Кривой у Варвары.
Женщина, казалось, еще больше сгорбилась, будто на нее взвалили весь небосвод.
– Ох, чтоб пусто этому Беркуту было, – горестно вздохнула Варвара. – Видел же, что Мишенька не в себе.
– Не убил же, матушка. Миша перебрал, это верно. Вы ведь сами слышали, как он раскричался.
– А вы где были? Вы же с ним разговаривали.
– Мне думалось, я его успокоил, а он возьми и в драку полезь. Вбил себе в голову, что Алену убил Беркут.
Лицо Варвары не изменилось, по-прежнему выражало безмерную усталость, даже мускул не дрогнул.
– А что, мог, – безучастно произнесла она пустым голосом. – Он – мальчик импульсивный. Племя его к женщинам относится особо. Сначала назойливы, как мухи, и щедры, как шахи, а потом – сущие тираны. Был у меня по молодости один южанин…
– Мам, кто пришел? – крикнул из хижины Михаил.
– Друг, Мишенька. О тебе справиться.
Послышались тяжелые шаги, показался Михаил: сломанный нос распух, глаза по-детски невинные, на губах – виноватая улыбка. Такой муравья не задавит, что уж о человеке говорить. Правда, говорят, в тихом омуте черти водятся…
– Проспался? – насмешливо спросил Кривой.
– Да уж. Что-то я… – Михаил почесал голову. – А с тобой мы говорили накануне, так? Извини, запамятовал, как зовут.
– Кривой.
– Да-да. А что, я хоть разок ударил его?
Бродяга хмыкнул, ответил:
– Пьяным сложно сохранить лицо. Не переживай, все понимают.
