Александр Козин - Истории Выживших (сборник)
– Да-да. А что, я хоть разок ударил его?
Бродяга хмыкнул, ответил:
– Пьяным сложно сохранить лицо. Не переживай, все понимают.
Неловкое молчание. Кривой задумался: не закинуть ли удочку, авось что поймается?
– Скажи, Миш, правду люди толкуют, якобы Алена и с Беркутом встречалась?
С Варвары вмиг сошла оцепенелость, глаза вспыхнули.
– Имейте совесть! – возмутилась она.
– Ничего, ничего, мам. Эх, не знаю. Я ж и слушать ее не желал, как увидел их… ну, целующимися. Теперь жалею. Вдруг она и впрямь не виновата была. Да что уж теперь…
– Ну все, Мишеньке отдохнуть надо. Спасибо, что зашли, проведали. Выздоравливайте и сами. – Варвара чуть ли не толкала Кривого, так торопилась спровадить.
– Извините, ляпнул, не подумав, не хотел никого задеть, – разыгрывал волнение Кривой и пятился.
– Ничего подобного. Всегда рады вам, но не сейчас. У Мишеньки был трудный день.
Кривой понимающе кивал и в то же время мысленно собирал пазл. Кусочков явно не хватало. Возможно, их даст Беркут.
Из-за сырости и холода в стенах форта мало кто ночевал. Да и камень поймать можно было влегкую, крепость была в аварийном состоянии. Казарму и окружавшие ее казематы использовали как склады, убежища от Шторма. Беркут оказался исключением. Обосновался на верхнем этаже казармы, нашел место без окон, без щелей, где и крыша цела, и стены.
Дом Беркута представлял собой беленую глухую комнату. На стенах висели плошки с горящим жиром. Напротив входа стояла голая деревянная кровать. Видимо, Беркут спал прямо на досках. Рядом, в углу, ютилась также собственноручно сколоченная тумбочка. Был там и самодельный умывальник наподобие деревенского.
Беркут сидел на кровати и стругал из березовых веток стрелы. Заметив Кривого, грубо спросил:
– Чего надо?
– Все только и говорят о твоей с Михаилом драке.
– И пусть мозоли трут. Тебе чего?
– Познакомиться зашел. Я ведь теперь один из вас.
– Беркут.
– Кривой.
Бродяга было ступил с протянутой рукой, но услышал:
– Познакомился? Проваливай.
Кривой сжал губы, со свистом втянул носом воздух, поискал место, где б присесть. Стоять было неловко: словно наказанный школьник перед директором школы. К сожалению, единственный табурет, под рукомойником, занимал таз.
– Соболезную твоей потере, – проникновенно промолвил Кривой.
– Неужели? Ты меня в первый раз видишь, Алену и вовсе не успел узнать.
– Я знаю, каково терять близких.
– Да тут практически каждый кого-то потерял, жилетку выжимать придется.
– Я не ожидал от тебя слез. Просто подумал, тебе будет полезно знать, что некоторые считают тебя… убийцей.
Беркут бросил стрелу и нож, уперся локтями в колени и обхватил голову.
– Убирайся, – сдержанно произнес он.
– Я бы на твоем месте искал бы убийцу, а не отсиживался в укромном уголке.
– Ты все еще здесь?
Кривой разочарованно покивал, повернулся к выходу, но Беркут окликнул:
– Постой! Что там говорят? Горец – горячая кровь – сошел с ума от ревности? Расисты долбаные. Зачем мне ее убивать? Она была моей! Я ее любил. Она, думаю, любила меня, просто сама этого еще до конца не понимала.
Кривой ухмыльнулся. Парня прорвало. Весь день он хранил молчание, держался подальше от людей. Теперь все накопившееся стремилось высвободиться.
Кривой прошел в глубь комнаты и сел на тумбочку.
– Понимаешь, я ее поцеловал, она не отстранилась, не влепила пощечину. Даже когда с Медведем поссорилась, молчала, не ругала меня. Значит, обдумывала, кто ей нужен.
– Не оттолкнула, говоришь.
– Зачем мне врать? Медведь все видел, спроси. Может, и убил со злости. У него не тот характер, чтобы бороться за свое. Так-то духу у него не хватит, пацифист хренов, а выпившим мог. Сам видел, как на меня полез.
– И весело ж с вами, ребята, – прошептал в сторону Кривой.
– Да что ты там, как бабка, бормочешь?
– Говорю, по тебе девка сохнет, а ты тут киснешь. Осмотрись, свет клином на Алене не сошелся, – сказал и сам себе опротивел, бессовестно вышло.
– Ты о Вороне? Видел Алену? Нет, если б видел, то понял, что у них ничего общего. Ворона – девчонка умная, перебесится.
Беркут поднял нож и принялся вырезать на стреле выемку под тетиву. Успокоился, значит, выговорился. Вспыхнул, как искра, и так же быстро потух.
– Алену уже похоронили? – спросил Кривой.
Беркут зашипел: рука дрогнула, и нож задел палец. Беркут присосался к ране, как вампир, ответил раздраженно:
– Вечером. За южной стеной. У нас там кладбище. Пока Лес не дотянулся до него.
– Не против, если я приду?
– Приходи. Я-то что?
– А с Вороной ты бы поговорил. Мучается девка.
– Я ей повода для надежд не давал.
«Как и Алена тебе, – подумал Кривой, – а гляди ж, как все обернулось».
От Беркута Кривой уходил одержимый сомнениями, по зубам ли ему орешек, который он взялся раскусить.
Кривой закрыл глаза и глубоко вдохнул – прохладный, бодрящий воздух пился, как вода. Щебет птиц, стук дятла, звонкий счет кукушки… Неужели дома? Дети, Света!
Кривой вздрогнул от шороха, явно не принадлежавшего Лесу. Бродяга осмотрелся и заметил, что из-за ствола широкого дуба торчат чьи-то ноги. Поселенец? Труп? Умертвие?
Кривой обнажил охотничий нож и крадучись направился к дубу.
Из-за дерева выглянул Лис, прищурился, с насмешкой спросил:
– Да ты никак зарезать меня решил?
Кривой выпрямился, вернул нож в чехол, оправдался:
– Осторожность лишней не бывает. Что ты здесь делаешь?
Подошел к юноше, увидел у него на коленях потрепанную книгу с рыжими страницами и произнес:
– Ясно. Откуда?
– Из города.
– Так это ей я обязан жизнью?
– Не, эту я принес неделю назад.
– Ну ты даешь! Ради сказок рисковал шкурой.
– Это не сказки, – нахмурился Лис и отложил книгу в сторону.
Кривой сел рядом, поинтересовался:
– И что же пишут? Как разжечь костер, определить стороны света, поставить петлю для зайца? Не? В таком случае зря испытывал судьбу. Надо учиться выживать, а не романы читать. Гляди-ка, стихами заговорил. Да что ты надулся? Сам же знаешь, город полон мертвяков, а ты как в библиотеку…
– Это не роман, – твердо заявил Лис. – Волк говорил: мы похожи на кельтов, вот я и читаю о них.
– Ну да, вы тоже живете в хижинах и месяцами не моетесь, – съехидничал Кривой и хлопнул юношу по спине.
– Нет, – раздраженно возразил Лис. – У них были старцы наподобие наших старейшин: тоже врачевали, судили, проводили ритуалы…
– Какие ритуалы? – встрепенулся Кривой.
Перед глазами ясно встал алтарь, окруженный идолами. Алену ведь не просто так убили – на алтаре закололи, как ягненка.
– Ну, разные… – растерялся Лис. – Жертвоприношения там.
– Что же, и у вас они практикуются?
– Да нет, но друиды тоже с Лесом накоротке были. Ну, и за жрецов: свадьбы там проводили, похороны.
– А людей убивали? Чтобы богов умилостивить?
Лис икоса взглянул на Кривого, пожал плечами со словами:
– Неизвестно. Не исключено. А что это ты вдруг?
Кривой улыбнулся, ответил:
– Да сказок давно не слышал. Вот, захотелось. Ты продолжай. Какие еще сходства углядел?
– Этих мудрецов все уважали и слушались, попасть в их число было не так уж просто, отбирали лучших. Все свои знания они передавали устно. Ничего не записывали, поэтому о них так мало известно, только из косвенных и немногочисленных источников. В общем, все, как у нас. За одним исключением: у кельтов вроде бы не было жрецов-женщин. Оно и правильно.
– Это почему же?
– Редко какого мужика не пилит жена. А представь, если вместо мужа у нее было бы целое племя!
Кривой с Лисом переглянулись и громко засмеялись.
Солнце почти зашло. Поселенцы собрались у костров на ужин. Из здорового общего котла разливали мутную похлебку с какими-то кореньями, стеклянными на вкус, но питательными, по заверениям поселенцев. На вертелах поджаривались птичьи и заячьи тушки. Охотники нетерпеливо кружились вокруг мяса и весело переговаривались.
Кривой ел суп, морщась. Без соли еда – не еда. Впрочем, бродяга уже и забыл, когда пища доставляла удовольствие. Он смотрел невидящим взглядом на костер и обдумывал поставленную Волком задачу.
Ревность и обида – мелочные поводы для убийства, но сколько таких случаев Кривой вычитывал из газет в прошлой жизни, превратившейся в мираж. Да и зачем Волку вовлекать чужака в поиски убийцы, если убийца – он сам? Для отвода глаз? Как он сказал? Кривой ни о ком еще не составил мнения. Ни о ком, кроме Волка. Их тайный уговор вычеркнул старейшину из списка подозреваемых.
Картина складывалась интересная. Волк проводил с Аленой больше всех времени. Вполне мог проникнуться чувствами. Кривой вспомнил, как Волк расхваливал Алену, как смутился, когда бродяга предположил изнасилование. По доброй воле девушка не отдалась бы дряхлому старику.
Волк – член Совета старейшин. На нем большая ответственность: жизни поселенцев и порядок в Краю. Ради большого блага люди, облеченные властью, зачастую решались на маленькое зло. Маленькое сравнительно. Что одна душа, когда на другой чаше весов – десятки, сотни, тысячи? Алену не просто убили. Ее принесли в жертву Лесу, разъяренному вторжением солдат и Кривого в Дубну.
