Шимун Врочек - Питер
Иван помолчал. Странный мы все-таки народ, мужики. Толкаемся плечами там, где, в общем-то, даже пересечься не должны были.
— Я уезжаю. Сегодня и насовсем. Береги свою сестру, — попросил Иван. — Она прекрасна.
* * *Пришло время прощаться. Паром (на самом деле плот — шириной чуть меньше, чем диаметр туннеля) наполнился людьми. Кроме Ивана с Кузнецовым, ехали еще семеро — в лохмотьях, бородатые, заросшие, с сумками и палками. Подойдя ближе, Иван понял, что все люди слепые. Главным у них был поводырь — костистый мужик в телогрейке, болтавшейся на нем свободно. Тоже слепой, что интересно.
— Ты с нами? — спросил Иван.
Уберфюрер покачал заросшей русым ежиком головой.
— Не, мне здесь начало нравиться. Я тут еще пару недель перекантуюсь и двину дальше.
Вы уедете, и я опять начну пить, перевел Иван мысленно. Блин. Жаль.
— Дело твое, — сказал Иван. — Не передумаешь?
— Нет, брат. Счастливо тебе.
— Жаль, что твой кукри пропал. Отличный был нож… — сказал Иван. Скинхед вздрогнул, поднял взгляд. — Ладно, удачи тебе!
Паромщик отвязал причальный канат, перебросил на паром. Уберфюрер стоял, мучительно наморщив лоб…
— И сказал Господь: иди и не оборачивайся, — приятным голосом заговорил поводырь. — Но жена Лота не поверила и обернулась — и ядерная вспышка выжгла ей глаза… Так помолимся, братие, за грядущее прозрение! Аминь.
— Аминь, — хором поддержали слепые.
Иван кивнул. За это бы он тоже помолился.
Слепые ему в последнее время стали как-то симпатичней, чем раньше. Спасибо Энигме. Хотя религия у этих, прямо скажем, жутковатая.
— Теперь мы куда? — спросил Кузнецов. Лицо его светилось. За его спиной караван слепцов двинулся с места, занимая места на пароме, поводырь начал задавать ритм, постукивая своим посохом по настилу. Тук, тук, тук. Паромщики зевали.
Иван задумался. Мише, понятно, сразу домой на Василеостровскую. А мне куда?
Невский, Шакилов. Мой путь к дому немного длиннее.
— Домой, — сказал он.
Паромщики уперлись веслами в причал, оттолкнули паром. Щель между причалом и паромом ширилась, превращаясь в реку…
Бум.
Паром покачнулся.
Иван поднял взгляд. Перед ним оказался скинхед, широко расставив руки после прыжка.
— Я вас провожу немного. — Уберфюрер выпрямился, почесал заросший затылок. — До Невского. Прогуляюсь.
Миша улыбался во весь рот.
— Рад тебя видеть, — сказал Иван. — А чего передумал-то?
— Да так, — лицо Уберфюрера вдруг стало жестким. — Вспомнил одну фигню. У кого сейчас может быть мой нож.
Глава 11
Про свет
В красноватой темноте Иван слышал голос, вещавший:
— Настанет день, когда Обернувшиеся станут Прозревшими. Аминь, братья!
— Аминь! — гудел хор.
Ивану казалось, что он слышит голоса сквозь боль, захлестывающую, как кровавая горячая волна. Голова его превратилась в клубок переплетенных нервов. Когда они касались друг друга, пробегал синий разряд — и в голове, позади глаз, вспыхивал слепящий, режущий свет.
— Жена Лота согрешила неверием и обращена была в соляной столб, — продолжал тот же голос. — Нам же Господь дал возможность осознать и раскаяться, узреть мир очами не физическими — кои грешны изначально, а духовными, кои откроются во время указанное. Слышите меня, братья! Зверь близок! Грядет время испытаний! Аминь!
— Аминь! — вторил хор.
Где я? Что случилось? — размышлял Иван сквозь приступы набегающей боли. — Все же было хорошо?
Было?
* * *Надо признать, сначала действительно все складывалось неплохо. Паром доставил их к гермоворотам, отделяющим затопленную часть туннеля от сухой, ведущей к Невскому проспекту. Здесь была своеобразная таможня — на островке из пластиковых бутылок и бочек, плавающем у самой гермы. Настил сделан из дверей от вагонов метро, на них поставлен стул и металлический бочонок — в качестве письменного стола. Уныло светила газоразрядная лампа, свет был уставший, подрагивал, точно вот-вот заснет.
Изредка таможенник пихал ногой банку с угрем, тот вяло шевелился, широко раскрывая пасть, и лампа на несколько мгновений загоралась ярче.
На таможеннике была синяя рубашка машиниста. Рукава закатаны, обнажая заросшие курчавым волосом толстые руки. Таможенник окинул прибывших равнодушным взглядом, кивнул — туда идите. Документы даже не стал спрашивать. Нормально, подумал Иван.
Вправо от двери шел запасной ход. Через него путешественникам предстояло идти дальше.
Интересно, как герму будут обходить слепые? — подумал Иван. Вслед за поводырем он перепрыгнул на таможенный островок, настил под ногами закачался. Плеск воды.
Вот и все. Прощай, Новая Венеция.
Рядом встал Уберфюрер. Иван повернул голову, краем глаза заметил, как поводырь о чем-то шепчется с таможенником.
— Кузнецов, где ты? — он повернулся. Блин!
Молодой мент лежал без сознания, раскинув руки, на пароме, вокруг него столпились слепые. Один замер с палкой в руке — видимо, он и ударил Кузнецова.
— Миша, — Иван сделал шаг вперед, уже чувствуя, что поступает неправильно. Точка в затылке налилась тяжестью. Нельзя было оставлять за спиной поводыря… Черт, нельзя…
Иван начал поворачиваться…
Удар. Голова словно раскололась.
Уже падая, Иван услышал, как взревел Уберфюрер, бросаясь в атаку.
Бесполезно, подумал Иван. Он падал словно сквозь прозрачный сироп — беззвучно и красиво. Пум-м. Настил спружинил, приняв его тело.
Еще удар. Боль. Темнота.
Бес-по-лез…
* * *…но. Темнота.
Иван поднялся и сел. Пол был холодный, бетонный. Темнота такая, что даже собственных рук не видно. Только пятна скачут перед глазами. Но это просто реакция глазных нервов.
Он поднялся и протянул руки. Пальцы наткнулись на железные прутья. Шершавые, заржавленные. Иван начал ощупывать их, чтобы составить представление о пределах своей свободы… Где он? В каморке под платформой? В каком-то коллекторе? Где?
Размеры Ивановой свободы не впечатляли. Пространство метра полтора в длину, метр в ширину. Если попробовать (Иван встал, подпрыгнул) — то в прыжке можно дотянуться до верхних прутьев решетки. То, что вокруг клетка, Иван понял как-то сразу. Выхода из нее не было. Пальцы натолкнулись на навесной замок — тяжелый, гладкий. Холодный. В отличие от решетки, замок был явно новенький. В углу клетки стояло ведро для испражнений. Заботливые, блин.
Итак. И что мы имеем?
Удар по голове. Провал. Потом — клетка. Зачем слепым понадобилось это делать?
Неизвестно, сколько прошло времени. Без света Иван потерял всякое представление о часах и минутах, о длительности времени.
Через некоторое, неизвестное ему, Ивану, время он перестал ощущать свое тело. Своеобразное состояние. Ему и раньше доводилось оставаться надолго в темноте, но тогда он мог идти, искать выход. И обычно находил. Сейчас же все, что Ивану было доступно — сидеть в замкнутом пространстве, огражденном железными прутьями. И думать.
Если я сойду с ума, то это будет здесь.
— Или я уже схожу с ума, — сказал Иван вслух. Голос в темноте существовал отдельно от него и звучал откровенно по-дурацки.
Тишина.
— Кто сходит? — сказали справа. — Молодой человек, выражайтесь, пожалуйста, поконкретней. И хотя бы представьтесь.
Иван открыл рот. Закрыл. Да ну, ерунда…
— Да ну, — сказал Иван. — Не может быть. Бред какой-то.
— Что вы имеете в виду? — поинтересовался голос.
— Мне уже чудится, что со мной говорит профессор Водяник, — ответил Иван честно. — Но этого не может быть!
Молчание. Долгое молчание.
Очень-очень долгое молчание.
— Иван?! — тот же профессорский голос.
Этого еще не хватало.
— Профессор, только не надо так шутить. Я-то надеялся, что вы в безопасности, сидите себе на Василеостровской. Вернее, так оно и есть, а я просто брежу. Но пусть хотя в бреду все будет лучше, чем на самом деле, ладно?
Болтать в темноте было легко. Приятно.
— Так вы на Василеостровской, Проф? — спросил Иван для очистки совести.
— Нет, — сказал профессорский голос из темноты. — Не хочу вас разочаровывать, но придется… Я сижу в клетке — как и вы, похоже. Мне очень жаль, Ваня. Как вы-то здесь оказались?
Значит, я не схожу с ума, понял Иван. Вот блин.
Оказывается, все гораздо хуже.
* * *История Водяника оказалась еще смешнее, чем у Кузнецова. Удачно, как ему тогда казалось, сбежав от молодого мента, профессор шмыгнул в боковой коллектор. Проф почему-то был уверен, что прекрасно ориентируется в туннелях.
У него с собой были фонарь, карта, вода и запас еды.
Туннель вел напрямик к Гостиному Двору.
Иван застонал сквозь зубы. Профессор, ну вы-то зачем повторяете ошибки молодых идиотов вроде Кузнецова?
