Игорь Федорцов - Сталкер-югенд
− Это они так. На понт берут. Вдруг ответим или кинемся бежать безоглядно.
На этаже как после танкового сражения. Завалы, провалы, бреши. Идти трудно. Поврежденные межэтажные перекрытия проседали под ногами, осыпались. В одном месте двигались как по болоту. Раскрошившийся бетон держался на провисшей арматуре.
− Не стой, − поторопил Паха.
Какой там «не стой»! Чили от страха хотелось бежать сломя голову.
Коридоры пересекались в конференц-зале. Экран не убран. Огонь и осколки здорово его попортили. Звездное небо наоборот. Черные дыры на белейшем (когда-то) фоне.
Паха для бегства выбрал самый захламленный. Часть этажа преодолели, маневрируя между выброшенной из помещений мебелью, часть по сообщающимся комнатам, в одном месте, хоронясь, перелезли по балкону. Спустились на этаж ниже.
− В подвал не сунуться, − обнадежил Паха девушку.
План спасения сорвался за малым. Уже у последнего пролета наткнулись на газон карага.
− Вот бляха! — вырвалось у Пахи. Он опустился на колени. — Панда!??
В колышущейся поросли обнаружил медальон из старой монеты. Забрал, обжигая руку ядовитой зеленью.
Времени прощаться и отдавать последние почести, нет. Путь в подвал отпадал. Слышно бежит и плескает вода из порванных труб. Под зданием уже целое озеро. А в озере….
Беготня с этажа на этаж напоминала Чили путешествие по заброшенным уровням Термитника. Только светло. И взаправду опасно.
Их постепенно теснили. До стрельбы и перестрелок еще не дошло, но все к тому катилось.
В обходной галереи над машинным залом большущий провал. Не перепрыгнуть. Безызвестный любитель острых ощущений (не Панда ли?) перебросил трубу. Если придерживаться за стеночку и не спеша можно попробовать пройти. Но то не спеша! Гусятники ждать не будут.
Паха наступил на трубу. Тонка и шатается.
− У меня не получится, − честно призналась Чили.
− Попробуй! — не очень настойчиво потребовал Паха. Он и сам-то пройдет ли?
− Не получится! Честно-честно!− замотала головой Чили. — Ты один.
Сказала и испугалась. А вдруг точно один пойдет?!
− Вон там поднимемся…. Правее?.. Да-да…, − перекликались гусятники.
Опять бухнул выстрел. Сверху кувыркнулся мертвый голубь.
− На нервы давят.
Паха и Чили кинулись обратно. Запоздало заметались по все сужающемуся пространству. Выход и проходы отсекались. Прятки для них вот-вот закончатся.
Паха крутился на месте, выбирая куда идти. Потянул Чили обратно на галерею. Остановился под выводом вентиляции. Сбил решетку, подставил сцепленные в замок ладони.
− Лезь.
−А как же ты?
− Живо! Одному мне сподручней.
Чили не стала спорить, влезла в трубу. Паха подал ей рюкзак.
− Держи. Ногами аккуратно упирайся. В петли. Иначе вывалится. Руками придерживайся. В распор. Поняла?
Он поставил решетку на место и поворотом регулятора потока прикрыл щели.
− Что бы ни звука, − наказал он, убегая.
Паха прошмыгнул на площадку и спустился на этаж. Мысль попробовать проскочить по трубе все же показалась ему перспективной. Но время упущено, путь отрезан. Он буквально налетел на гусятника. Отскочил, попятился, нажимая на курок…
Автомат заклинило. Тут его и достали. Тяжелый удар кулака откинул Паху к стене, второй выбросил на галерею над машинным залом, где он чуть не перевалился за перила. Пришлось бросить оружие. Крепкий пинок протолкнул его еще дальше. Уже лежа, Паха увидел, он под вентиляцией, где прячется Чили. И девушка, скорей всего, наблюдает происходящее.
Паха попробовал убраться из зоны видимости, но его зажали с двух сторон. Он сразу схлопотал несколько чувствительных ударов. Его сгребли за грудки и поставили на ноги.
− Не падай! Мы лежачих не бьем, но добиваем. Правда Кеча? — обратился тот, что поздоровей ко второму.
− Угу! — лаконичен гусятник.
Отобрали понягу, нож, хлопнули по карманам, нет ли чего. Нет. И Пахе в зубы. Для понимания ситуации и будущих, отнюдь не блестящих перспектив.
− Че, убегал сука? Че скакал? Нос твоя работа, а? По роже вижу, твоя…
Для оживления разговора Пахе отпустили зуботычин.
− Ты знаешь, сколько Нос стоит? Десять таких как ты! − пояснил Здоровяк. Больно словоохотлив для гусятника. Видно недавно у них.
Сам Паха предпочитал отмалчиваться.
Подошел третий, с пахиным автоматом. Потому как держался, понятно — главный.
− Пушка-то капут, − усмехнулся он. — Ударник заклинило в затворе.
Пахе припомнили попытку стрелять и чувствительно приложили по ребрам. Еле успел убрать раненый бок.
− Че ты крутишься, гнида? — кипел Кеча.
Пахе опять приложили. По сопатке. Аж в голове зазвенело.
− Слышь, Кох. Нос его работа, − уведомил главного Здоровяк.
Тот на секунду задумался, но спросил о другом.
− Баба где?
Молчать дальше опасно, начнут метелить, кости затрешат.
− Какая еще баба? — «не понял» Паха.
− Та, что с тобой.
− Не было со мной никого.
− А следы? Вторую пару ботинок на руки обувал? Где спрашиваю?
− То Варан, друган мой, − вспомнил Паха. − Испугался.
− А что же твой друган ссать садиться? — кивает Кох своим парням.
И опять Паху по ребрам бац! бац!
— Кому сучонок мозги крутишь! — давит «на слабо» Кеча.
Здоровяк схватил Паху за горло. Сдавил, перекрывая дыхание. Паха засипел, смаргивая навернувшиеся слезы.
− Так где? — Кох похлопал Здоровяка по руке. Тише-тише! Не удави раньше срока.
− Не знаю, про что толкуешь.
− Не знаешь?
Пахе досталось с двух сторон. Когда ударили по раненому боку, он вскрикнул. Кох присмотрелся. Заинтересовался.
− Ну-ка…, − и в один мах распластал рубаху, только пуговицы полетели.
Внимательно изучал швы и шрамы на пахином боку. Даже пальцем провел.
− Тасман[19]? — спросил Кох.
От его слов Кечу и Здоровяка шатнуло в стороны. Чуть не упустили пленника.
Паха кивнул.
− Где?
− В Речном…
…План бы прост. Простые планы чаще всего удаются. Меньше допущений и возможностей облажаться на ровном месте.
− Подытоживаю, − по-дирижерски обвел круг Головач. — Балт и Гоголь прикроете левую ветку. Там тупик, так, что от туда сюрпризов не ждем, но и не спим. Варуша! За тобой правая. С тобой, — палец командира гусятников тыкнул в пятерых кому идти. — Со мной, к завалу, Жлоб, Карлик и Пыжа….
В тесную комнату, бочком, не шуметь, вошел еще одни из членов отряда.
− Босой, как там? — оторвался от речи Головач.
− Стучать. Тихохонько.
− Тихохонько…, − недоволен Карлик. − У белоглазых уши не хуже наших. А то и лучше.
− Так. Ты, Босой, − Головач продолжил тыкать, распределяя своих людей. − Харпик и Паха прикрывают. Встанете в начало тоннеля, где сбойка. Приглядите, − пауза выслушать возражения. Нет таковых. — Вытаскиваем кротов и отходим. Острый момент! Могут вдарить! Смотрите в оба. Белоглазые спасибо скажут, что завал за них разобрали.
− А я им, пожалуйста, − похлопал по ручному пулемету Карлик.
Карлик парень боевой, но росточком со свой пулемет и не выше.
Головач жестом призвал к тишине.
− Выводим кротов к станции, к их основной группе, и всех гужом за реку, к фермерам. Они их подберут. Там и расчет.
Гусятники заулыбались. Фермеры обещались знатно угостить. Сверх так сказать платы. Выпивка, жрачка. Опять же бабенки у фермеров покладистые, а сами они не жадные.
− В Роскож поведем?
− Уговора на то не было, но допустимо и такое. Ежели не обмараемся…
Ребята обиженно загудели. Чего они обмараются? Не первый раз в деле. Белоглазых положили (а скольких своих потеряли?) не один десяток.
− Кончай, хай справлять! — успокоил возмущение Головач. — Два часа на покурить, попить, покимарить и выходим.
Пахе не до сна. Все любопытно в подземке. Он прошелся по перрону, посмотрел лепнину потолочных украшений. Помыкал-попыкал, но так и не прочитал название станций на красочной карте. Полюбовался люстрой с висюльками. Половину обдергали, но все равно впечатляет. Зашел в вагон поезда. Наверное, быстро мчался. Попробовал представить мелькание тоннельных огней, вспышки остановок, грохот колес о рельсы. Не смог. Посидел в кресле. Жопе мягко, спине удобно. Выбрался на перрон. Пропетлял линию столбов, спустился-поднялся по неработающему эскалатору. Съехал по перилам. Как тут живут? Сумрачно, пусто, всякий шум с эхом вдогонку. Ни былинки, ни травинки. Тесно − камень давит. Сырость — одежда липнет к телу. Затхлость − свербит нос и сбивается дыхание. Паха недоумевал. Променять жизнь под небом на существование в каменной норе? Лично он бы ни за что! Вспомнил слова отца. К месту ли? Вправе ли?
«Жить, согнувшись,» − Паха задрал голову к потолку, − «привыкаешь быстро. Распрямится потом тяжело…».
Верно поэтому он, чего кривить душой, считал кротов трусами.
