Андрей Жиров - Отмщение
- Знаешь... Я не очень умею говорить правильно и красиво... - на лице Роберта мелькнула горькая, печальная ухмылка. Майор подошел к товарищу и обнял за плечо. - Тут уж Геверциони нужно спрашивать или тебя, дружище, на крайний случай... Только я бы так ответил: не напрасны. Ведь нет никакой гарантии, что станет с покоренными. Откуда знаешь, что будет мир, тишь да гладь? А не какая-нибудь извращенная каторга планетарного масштаба?
Юрий в ответ только хмыкнул.
- А даже если и будет этот самый золотой мир, - с упорством продолжил Чемезов, - то нужен ли он нам? Ни ты, ни я - никто не знает. Но только вряд ли этот новый мир станет похож на прежний. Иначе зачем вообще было огород городить?
- Я понимаю тебя, Роберт... Понимаю... Ты сейчас скажешь, что нас советскими, русскими людьми делает всё вокруг: города, леса, реки. Литература, музыка, традиции, общество. Но ведь всё изменяется. Рано или поздно. Всё. Полтора века назад без малого была империя. И считалось, что только так и должно быть. После Великого Октября постепенно родилась наша Родина. Перемалывая отжившее, созидая новое. Были бы наши победы без этого преображения? Стал бы космос красным? Смогли бы победить в борьбе с фашизмом и нацизмом? И если мы оправдываем октябрь, то нужно допустить, что есть правда и у противника сейчас. Возможно, что вся борьба - только наша борьба. Может, нам слишком страшно признать ненужность, суетность сопротивления? Как белая идея, в свое время упорно отрицавшая очевидное вырождение и сражавшаяся не столько за победу, сколько за собственное спасение. Не способная ничего предложить кроме. Что, что мы предложим?... - Юрий вновь разочарованно покачал головой, пряча лицо забралом ладоней.
- Однако, ты выбрал время... - Чемезов невольно усмехнулся. - Попозже никак нельзя было начать терзаниям придаваться?
- Нет... - Юрий отверг шутливый тон. - Сейчас уже поздно...
- Ну а какого ответа тогда ты ждешь? Не бывает счастья для всех, не бывает универсальных ответов. Хочешь грех с души снять? Извини, тут я не помощник. У нас всех этих грехов горы...
- Я не про то... С издержками профессии не смириться, но это лично моя борьба. Сам справлюсь. Но одно - жертвы пути к правому делу, и совсем другое - делу безнадежному.
- Знаешь... Мне кажется, я знаю, что ответить на этот приступ ипохондрии... - осторожно заметил Роберт. - В общем, ты в целом правильно завернул про революцию и про нас. Только забыл очень важный момент. Всё, что происходило в истории человечества - все изменения, раздоры, открытия - совершались по воле человека. Народы ли это были или отринутые одиночки. Хорошее, плохое - другой вопрос. Но всегда люди, всегда наши ошибки. Мы сами шли вперед, сами ошибались и искали ответы, сами строили и разрушали. Человека сформировала необходимость осмыслить сущее с тем, чтобы принять его или изменить. Изменить вне зависимости, вопреки бесчисленным "невозможно". И этого для меня с лихвой довольно, чтобы противостоять чужой воле, заявившей о монополизации права решать что есть "хорошо", а что "плохо". Есть у меня, заешь, такое ощущение, что когда мы откажемся от этого права на свой собственный выбор - сумасбродный ли, иррациональный - тут и кончится человечество. Возьмет и кончится. Конечно, всегда останутся те, кто согласиться с новым строем, притерпится, приживется. Пускай даже таких большинство - хотя я и не верю подобному. Но мы с тобой делаем то, что делаем, ради того, чтобы каждый сохранил право выбирать. И если нас проклянут потом - за такое право мы тоже сражаемся...
Роберт наконец смолк, не в силах подобрать новых слов. Выжав душу до дна - чтобы ни капли правды не утаить. Пару секунд майор сидел молча, собираясь с силами, а потом добавил:
- Прости, дружище. Я не мастак речи говорить. Не бог весть что, но мне довольно чувствовать: что делаем - верно. И этой веры достаточно.
- Нет... Ты верно сказал... - Юрий сардонически усмехнулся, потрепал товарища по плечу. - Не знаю, насколько это верно. Но, во всяком случае, я смогу справиться сам.
- Тогда идем... - Роберт решительно отстранился от стены. - Вашу руку, месьё! Нас ждут великие дела!
- Вы что там лясы точите, товарищи чекисты? - беззастенчиво поинтересовался подошедший Гуревич, который во время философствования старших офицеров единолично занимался подготовкой личного состава. - Гвардия построена. Извольте принимать парад!
И, бравируя, майор гордо повел рукой вдоль строя. А посмотреть было на что. Из воинского подразделений Рустам за несколько минут сформировал разношерстную, пеструю толпу. Если бы не знать заранее, можно легко представить, будто собрали вместе случайных прохожих. Единственное, что портило впечатление - даже не показная яркость, тут дело вкуса (да и откуда немцам знать, как проходят демонстрации в Советском Союзе?) - внешность.
С одеждой всё в порядке - сам Остап Сулейманович мог быть доволен тем, как за считанные минуты её состарили. Но вот осанку, фигуру не спрячешь. Фурманов поймал себя на мысли, что как никогда искренне был бы рад среди подчиненных видеть худощавых или толстяков. А пожилому взбалмошному интеллигенту и вовсе не было бы цены... Бойцы старательно сутулятся, подволакивают ноги. Только стоит забыться - и все насмарку. Да и лица... С тем же успехом можно было рядить петровских гвардейцев в стрелецкие мундиры. Но уже ничего не попишешь - придется идти как есть.
- Отлично! - Фурманов, поневоле перенявший должность отца-командира, обратился к бойцам с напутствием. - Товарищи. Не хочу повторять, насколько важно задание... То, что мы планируем совершить - опасно и сложно. Никакой гарантии, никакого стопроцентного расчета. Ничего, кроме нас. Уже не в первый раз идем вперед, рассчитывая на себя. Так пойдем и сейчас. Нам не у кого просить помощи, да и нет сейчас помощи для нас... Я не знаю, каким будет следующий шаг, новая цель. Но могу сказать, что мы здесь благодаря однажды сделанному первому шагу... Там, в тайге, в снегах, во тьме и неизвестности, мы начали путь. И всякий новый шаг был в неизвестность. Но всякий шаг - был ради одного. Ради победы. Чёрт знает, сколько их ещё осталось. Только без этого, который делаем прямо здесь, не будущего... Вперед.
Выдвинулись молча, стараясь не привлекать раньше времени внимания. Что в условиях оккупированных городов довольно сложно. Как отметили про себя офицеры - а у Гуревича опыт ещё и Сургута - людей на улицах мало. Часто - нет вовсе. Почти нет дворников, отчего кругом лед и сугробы. Дороги заснежены, потому что и машин нет. Совсем не похоже на Париж вековой давности, где беззаботные горожане почти не изменили привычек - те же клубы, кафе, развлечения. А здесь повсюду витал призрак оккупации восточной. Пока что без жестокости, но, кажется, советским людям надолго ещё хватит памяти прошлого.
Редкие прохожие двигаются споро, четко - перебегают от дома к дому, стараясь максимально сократить путь. Окна зашторены и темны. Жизнь теплится только на рынках, вокзалах, портах. Остальные же районы не спят, но сохраняют тревожное молчание. Будто сосредотачиваясь, выжидая чего-то в предвкушении грядущей бури.
И тем заметнее бредущая по переулкам центра толпа. Красные знамена и транспаранты на фоне занесенного белым города алеют кровавыми пятнами. Зловеще, предвещая недоброе. Редкий горожанин, решивший в утренний час взглянуть наружу увидит процессию - и невольно отпрянет. Взглянет через время вновь, осмелев: никого. Только едва заметные в сумерках следы.
К администрации добрались всё же без происшествий. Последняя остановка - проход через какой-то пустынный, мрачноватый двор. Подровнялись, подождали отставших. Юрий взглянул на часы: без двух минут до начала.
- Время... - коротко бросил полковник. Первым миновал сквозной проход и вышел на широкий проспект. Следом двинулись остальные. Чемезов и Гуревич протолкнулись ближе, встали позади - каждый у плеча.
- Не подведут снайперы? - тихо спросил Фурманов, чуть отклонив голову вбок.
- Не подведу... - уверенно ответил Гуревич. - Как только начнется, займут позиции и обеспечат прикрытие.
- Что с прапорщиком?
- Добровольский будет на месте с фургоном через минуту после контрольного срока. Вертушка должна к этому же сроку. Плюс-минус.
- Ясно... Хорошо... - пробурчал Юрий под нос больше для себя. Впереди, метрах в ста уже появился первый патруль. До площади перед высоткой оставалось пройти несколько шагов, миновав мрачный фасад последнего здания. Наконец перекресток, открывшийся простор. Патрульные замечают нарушителей и сразу же спешат навстречу. Фурманов вновь оборачивается назад, чтобы произнести - Начали!
И время сразу же замедляет ход. Во всяком случае сам Юрий ощутил именно так. Вначале только выкрики, лозунги и ругань из-за спины. Понятно и ожидаемо. Патруль на массивном военном внедорожнике мчится наперерез. Лихо затормозив метрах в двадцати, заворачивает боком. Дверь распахивается, чуть не сорвавшись с креплений. Наружу споро выпрыгивают шестеро солдат в сером камуфляже. В руках - дубинки и электрические разрядники, массивные прозрачные щиты. Броня соответствует - не против хулиганов снаряжались.
