Сергей Чичин - Отстойник
— Лады, сплавай, если утонуть не боишься. Необдуманного делать не будем… но если сильно задержишься, можем чего–нибудь предварительно обдумать.
Эл не стал дожидаться дальнейшего развития темы — закинул меч за плечо, без всплеска погрузился в воду и в три гребка ушел из зоны видимости. Судя по тому, как ровно торчала из воды его голова — течение его нимало не беспокоило, а я бы при таком не то что плавать — вброд идти поостерегся бы. Вот же здоровый бугай! Того гляди, для разрядки и лодку там сам выгрызет, как бобер, из первого попавшегося столетнего дуба.
Айрин меж тем с остервенением выковырялась из своих тряпок, вызвав у Мика восхищенный присвист и не забыв продемонстрировать ему через плечо все ту же несложную универсальную фигуру из среднего пальца. Ну, что тут сказать? С некоторой натяжкой готов признать, что ожирение, поразившее две трети американской (да и только ли?) нации, все–таки портит фигуру несравненно сильнее, нежели старое доброе железо. С другой стороны, зачем было делать такого мышцастого монстра из восточной женщины, ни к какому ожирению не склонной? Вот через два дома от меня живет милое семейство Вилкинсонов, которым мне периодически хочется подарить парочку тренажеров — может, тогда из двух гектаров жира, занимаемых в обычной ситуации их тремя юными дочками, удастся извлечь нескольких стройных нимф, мысль о которых не будет сама собой перетекать в гамбургерную плоскость. Они, однако, истово презирают любые виды фигурообразующих нагрузок, предпочитая читать и хором осуждать за несостоятельность книги по популярной диетологии. А вот Айрин, совершенно очевидно, вместо сидения за столом с книгой и пончиками предпочитает приседания… так что, если абстрагироваться от круто закачанных крыльев спины, сделавших бы честь любой королеве варваров, и мощного голеностопа, но грамотно выполнить кадрирование по той части, которая у Мика называется задницей — получится очень даже милая картинка. Можно над обеденным столом вешать — для аппетита.
Айрин, совершенно очевидно, нисколько не волновал полет моей мысли, а главное — его, полета, развитие… а то бы могла покрутиться, или даже станцевать чего–нибудь такое, вдохновляющее. Она деловито прошлепала в реку и с коротким взвизгом подломила колени, плюхнувшись в воду по плечи.
— Холодно, мммать!
Почему–то я так и подумал. Сложно заподозрить в подогретости реку, на которую не светит солнце и в которую (пока) не сбрасываются теплые фекалии.
— Щас Эл обратно спасать приплывет, — предположил Мик. — Уж этот, пожалуй, согреет.
— Да уж пожалуй, — согласилась Айрин с какой–то неизъяснимой тоской в голосе. — Бррр! Ну, будем надеяться, все–таки не с концами…
— А нечего было провоцировать честного юношу!
— Имела я тебя, Мейсон.
Почему–то все всегда к этому сводится. И никогда я ничего подобного не помню. Правда, в большинстве случаев это даже успокаивает.
Лезть в воду я побрезговал… Ну да, холодная же, сказано ведь. Зато присел на самом краешке, стащил сапоги и вытряс из них все, что начерпал за время путешествия через Гримпинскую Трясину. Вылилось этого всего фунта по три из каждого, что–то некрупное даже панически упрыгало в недружелюбную холодную реку, а сапоги, буде сполоснуты в относительно чистой воде, настойчиво запросили каши. Вот тебе и пожизненная гарантия, вот тебе и греющие душу обещания продавца, что будут у меня еще внуки, которым тоже носить это удовольствие — не сносить. Не всякая обувь все–таки подходит для шляния по болотам… впрочем, в таких условиях помог бы разве что костюм химзащиты.
Мик исследовал разбросанные Айрин стебли, надломил один, выдавил из него кусочек пористой массы, напоминающей арбузную мякоть. Завоняло чем–то вроде ацетона, фон размял добычу в руке и неуверенно потер штаны, оставив в закаменевшей грязи широченную свежую просеку. Однако, удачная находка… а то отстирывать все это дело, без мыла и даже без песка, которого тут не видать, насколько хватает глаз, было бы донельзя утомительно. Мы, никак, герои, покорители Ада. Герои стирают штаны ничуть не чаще, чем принцессы, простите, какают. Настоящий герой штанов не пачкает в принципе. И не рвет. Чарли — ненастоящий герой, нечего на него кивать. Когда все реальные пацаны играли на гитарах, а фон колотил в барабан (или бубен, теперь не дознаешься), он дудел в гобой д'амур. И в полицейскую академию подался, когда понял, что дыхалки ему ни в жисть не хватит, чтобы удирать с краденым ящиком пива по крышам.
Итак, мы с Миком наскоро оттерли штаны, потом я стащил жилет, сполоснул в воде и, расстелив его на берегу, вытащил «вилсон» для разборки на этом импровизированном верстаке. Повезло — грязи в него практически не попало, а то небольшое (с полфунта) количество, что таки налипло — панически отступило перед очистительным стеблем. Мик немедленно выложил на жилет свой глок, следом за ним второй, маленький, и еще какое–то время шарил по карманам, но не нашел больше ничего, кроме швейцарского армейского ножа с обломанным давеча о чемодан основным лезвием. Или, по крайней мере, не захотел больше ничего показать. Основной пистолет крепко забился илом, так что пришлось подключать нож, и под шумок я чуть было не прозевал, как Айрин, пошедшая от холода гусиной кожей, выбралась из воды и во всей красе прошлепала к сваленной на берегу одежде, декоративно камуфлируя возмутительную свою мышечную массу трясущимися грабками. Не, а вы знаете — все–таки очень даже тетка. Невзирая ни на какие мускулы. Если бы еще не замерзшая, как Маугли, а мы перед этим не трюхали две мили по болоту, каждые сто ярдов которого стоят самого бурного секса с бешеной овцой — я бы прямо даже не знаю, как бы себя чувствовал. А тут только и хватило, чтобы одобрительно поаплодировать. Мик поддержал. Айрин, стуча зубами и не в силах потому оскорбить нас вербально, выразительно наподдала ногой россыпи мелких камушков, развеяв ее условно в нашу сторону, подобрала груду своего шмота и несколько стеблей и уковыляла, припадая на обе ноги сразу, за двухметровую глыбу — видимо, приводить себя в порядок.
— Чаки, проснись! — воззвал Мик, заметив, что Барнет свернулся калачиком и намерен дрыхнуть прямо на камнях. — И так все прозевал!
— Ну, маааам, — возразил Чарли отвлеченно, — Я уже большой. Я сам умоюсь!
— Ух ты! — восхитился фон. — И давно это с тобой?
— С двадцати семи лет, — Чарли открыл один глаз. — Что там? Долго еще? Можно, я пока посплю? А потом проснусь, и этого ничего не будет… а будет… я просто заснул… на работе… как всегда.
И задрых, скотина бессовестная. И вот этому «как всегда» мы, налогоплательщики… ну, ладно — они, налогоплательщики, доверяют охрану своей безопасности! Мик со вздохом до него прогулялся, вытащил из кобуры пистолет и притащил на техобслуживание.
— Знать бы, какие тут просторы, я бы не эти пукалки брал, — поделился он гениальной мыслью.
— А чем тебе эти не нравятся?
— Мелковаты, по здешней пакости–то. Вот этот, который двадцать футов… я что–то сомневаюсь, что его проймешь такой ерундой.
— Все бы тебе воевать. Пускай с двадцатифутовыми Эл разбирается. Тем более что–то я не припомню, чтобы у нас было что–то кардинально более крупное. Ну, скаутский штайр где–то валялся, в шкафу без ключа третий год сохнет бенелли…
Мик покосился на Чарли, мирно дрыгающего ногой.
— Было–было.
Так. Это еще что за новости? А то он не знает, что моя мама очень любит приехать без предупреждения, разложить самые неожиданные находки по своему персональному ранжиру и позвонить маме Чарли. Чтобы та, значится, уточнила у сынишки — должен же он понимать во всяких пистолетиках! — куда вставлять невзначай выпавшую коробочку с пульками, дабы ружье не начало стрелять. Был неописуемый случай, когда она не смогла сама сдвинуть коллекционный автоматический гранатомет и пригласила соседей помочь его переставить к окошку, потому как это наверняка такой странный фотоаппарат для съемки звездного неба — мальчик ведь в восемь лет интересовался, где там Большая Медведица. Хорошо хоть, что старикашка со снайперкой в тот день сдавал анализы, и единственной официальной структурой, заинтересовавшейся сорокамиллиметровым дулом, оказался Билли, А потом домой пришел я и, наскоро увлекши родительницу беседой о низкохолестериновой диете, отволок чертову штуковину глубоко в подвал, где она, кажется, ржавеет по сию пору в разобранном на неопознаваемые части виде. С тех пор я стараюсь не держать дома предметов, за обнаружением которых может воспоследовать разбирательство.
— Откуда это было? И где было, что я ни разу об это не споткнулся?
Мик помялся и потыркал пальцем вверх.
— Там. Под кильками.
Ага! Я знал, что СТОЛЬКО килек в природе быть не может.
— Запас карман не тянет, — оправдался фон стесненно. — Там по случаю прихватил раз… другой… и еще разок… В общем, тебе понравится.
