Николай Гуданец - Полигон
Она откровенно заигрывает с ним и даже назначила свидание на завтрашний вечер, хотя у нее есть любовник. Впрочем, судя по файлу прослушивания, этот тип обращается с ней без лишних нежностей и церемоний.
Повернувшись с боку на бок, он внезапно передернулся при мысли о том, что не далее как вчера ее влажный пухлогубый рот покорно ублажал другого мужчину. Она опустилась на колени перед креслом, коротко звякнула пряжка ремня, грубая ручища по-хозяйски легла на ее затылок. Почему-то Кину мерещилось, что волосы у нее русые, коротко стриженные. Он знает, что она проделывала вчера, у нее толстые лодыжки, почему же его так сильно влечет к ней, почему он готов сам сесть в то самое кресло, раздвинуть колени, сгрести ее голову ладонью, повелительно задавая ритм. Он хочет еще раз услышать это скользкое шлепанье губ, которые с прихлюпом всасывают воздух в мгновенных передышках, но уже не из компьютерных акустических колонок.
Неожиданно для себя он понял, что вовсе не чувствует ни малейшего отвращения, более того, жаждет вонзиться в ее рот, наверняка зная, что совсем недавно она послушно смаковала семя другого мужчины. Странно устроен человек, подумалось ему, ведь это всего лишь шелковистые слизистые оболочки, к ним ничего не прилипло, всего лишь выделения предстательной железы, в которых мельтешат живчики. Почему-то свое собственное семя не вызывает ни малейшего отвращения, в отличие от чужого. Если вдуматься, животное начало в человеке представляет собой сплошной нонсенс от начала и до конца. Точнее говоря, безнадежная путаница начинается, когда биологическое сталкивается с душевным. И то и другое напрочь лишено логики, а в результате абсурдность возводится в квадратную. степень.
Ну кто сказал, что это грязь, спорил он сам с собой, а даже если так, пусть грязь, да, пряная и сладкая, остро дурманящая грязь, ну и пусть, ему нет никакого дела до ханжеских условностей и предрассудков.
Ворочаясь в измятой постели, он старался трезво разобраться, почему Стасия кажется ему запачканной и почему именно это разжигает его сверх всякой меры, вопреки совершенно алогичной подспудной брезгливости. «Доступная девка, — сказал он себе, — шлюха, подстилка. Наплевать, я хочу ее именно поэтому, именно так».
Есть отбивные из молодого корнеозавра и спать с косвенной сотрудницей — далеко не самое заманчивое времяпрепровождение. Эта промелькнувшая в его мозгу фраза показалась вдруг необыкновенно смешной, и Кин едва не расхохотался в голос.
Что за чепуха лезет в голову, думал он, ерзая щекой по нагревшейся противной подушке, какая выматывающая неотвязная тяжесть давит на мозг! Перед глазами возникли пышные ягодицы официантки, туго обтянутые форменной юбкой. В паху нарастало горячее томление, он слишком долго не имел женщины после разрыва с Ринтой и теперь изнывает от густого прилива желания, грубого и властного зова плоти. Какая разница, даже если эту соблазнительную ирлеанку подсовывают ему, тем веселее.
Он возьмет ее иначе, не в рот, иначе. После церемонных тягучих нежностей, после дразняще вкрадчивых ласк вдруг стать грубым и резким, зарыться пальцами во влажный мех, навалиться всем телом, услышать горячечный самозабвенный стон. Впиться в рот оскверненный вторжением недавнего предшественника, проникнуть жадным языком туда, где вольготно бесчинствовал извергающий семя чужой член. Будоражащая липкая мерзость, он хочет изваляться в ней, не осязаемой и нелепой, а в конце концов, чего еще ожидал, она не девочка, и у нее наверняка было много мужчин, почему же его так задел тот файл прослушивания, доводилось ведь слышать и кое-что похлеще…
Ему так нравились маленькие крепкие грудки Ринты, а у Стасии пышные груди, думал он, пышные груди косвенной сотрудницы, грязной девки, шлюхи, до чего же хочется стиснуть их ладонями, привалившись грудью к ее спине, разразившись хлесткими толчками, вминая живот в ее упругие ягодицы. Раскоряченный красный ящер извивается, влажно льнет хвостом к набрякшему паху, забавно есть отбивные из косвенных сотрудниц и пить вино с имперским агентом, хотя почему он так уверен, что Харагва шпион, из перехваченного донесения следует обратное. Кажется, он сходит с ума, он бредит, ну и наплевать, к черту. Она не будет ему отсасывать, он засадит ей так крепко, что доведет до исступления. Пусть она отведает его длинной крепкой силы, проникающей до самого конца, поддевающей упругий изгиб в глубине, отчего женщины шалеют, исходят в крике восторга и сладкой боли. Навалившись всей тяжестью, он распластает ее, стонущую, а потом приподнимется на руках и заглянет в перекошенное лицо с зажмурившимися глазами.
Экий бред, в самом деле, что за пьяная муть носится в уме, ну и пусть носится, коли не спится, он не обязан докладывать об этом рыжей психиатрической стерве Буанье. Появление ящеров предвещает массовку, они резвятся на траве, у ящеров течка, у него депрессия, самоубийством кончать не велено. Переспать с молодой игривой женщиной — один из лучших способов прогнать дремучую тоску и обрести вкус к жизни. До сих пор ему косвенных сотрудниц не подкладывали, что ж, интересно бы попробовать, наверно, в этом есть такая же ледяная завораживающая лихость, как в совокуплении с проституткой. Это лучше, чем бояться войти в дверь отведенной ему убогой квартирки.
Какие сволочи, они всерьез намереваются выставить его сумасшедшим. Он, Элий Кин, совершенно нормален, нормальнее некуда, только вот мир, кажется, свихнулся.
Усмехнувшись при этой мысли, он встал с кровати, пошел в туалет. Долго ждал, пока спадет эрекция, наконец справил малую нужду, мельком вспомнив о Харагве и красотке над унитазом. Часы показывали всего лишь четверть второго, а казалось, он провел целую ночь в терзаниях полусна-полубреда. Плохо дело, нервы развинтились, и взять себя в руки не получается. Все-таки надо спать, постараться уснуть, уснуть… Улегшись, он еще немного поворочался в постели, затем как-то вдруг провалился в темное сплошное забытье и проснулся от громкого стука.
— Кин, что с вами? — обеспокоенно звал его Ронч, колотя в дверь кулаком. — Кин, отзовитесь!
— Сейчас, иду, — хриплым спросонья голосом откликнулся Кин.
Обернув бедра полотенцем, он босиком прошлепал к двери, отворил ее и впустил своего телохранителя.
— Извините, я проспал, — смущенно признался он.
— А я уж подумал, не случилось ли чего…
— Все в порядке, Ронч, садитесь, пожалуйста. Сейчас я приведу себя в порядок, минутку.
Ронч не спешил присаживаться.
— Должен сказать, вы крепко меня напугали, — заявил он, неторопливо расстегивая на груди бронекостюм. — Стучу, стучу, а в ответ ни звука.
Кин почувствовал какую-то неуловимую перемену в его манере поведения. Похоже, бравый симпатяга Ронч, отменный служака с крохотным пятнышком в личном деле, стал чуточку фальшивить. А собственно, с какой стати Кин ему должен доверять?
Ведь вот как просто это делается — быстро и внезапно вошедший в комнату человек выхватывает икстер, дуло в лоб, выстрел, голова вдребезги. В руку трупа убийца вкладывает оружие и аккуратно, по одному, подгибает мертвые пальцы, чтобы на рукояти остались следы кожного сала с папиллярными узорами.
Глядя в ясные голубые глаза невозмутимого квадр-офицера, Кин содрогнулся, панический страх смерти нахлынул необоримо. Он сомнамбулически шагнул назад, едва не потерял равновесие, вцепился в спинку стула.
— Что это с вами? — спросил Ронч.
— Ничего. Плохо выгляжу, да?
— Смотрите как-то странно…
Крепко потерев лицо ладонью, Кин встряхнулся, стараясь отогнать наваждение.
— Это я просто кошмарный сон видел. Еще не отошел от него, честно говоря. Насмотрелся на здешних гадин в подвале, всю ночь они мне снились. Бр-р-р… — Он передернулся.
Ронч задумчиво разгладил указательным пальцем усы.
— Вы не обижайтесь, Элий, только вид у вас, прямо скажу, не ахти.
— Ничего особенного, не обращайте внимания, — пробормотал Кин и нагнулся, доставая из чемодана свежее нательное белье. — Вчера крепко выпил с Харагвой, только и всего. Вино вроде хорошее было, а похмелье мерзейшее.
— Может, вам стоит обратиться ко врачу? Помните, вчера Буанье вам предлагала…
— Нет. Ни за что, — вырвалось у Кина.
— Ну как знаете. Я бы на вашем месте попросил у нее каких-нибудь таблеток.
Не отвечая, Кин направился в ванную, принял обжигающе ледяной душ и растерся полотенцем. Вернувшись в комнату, он стал надевать мундир. Из деликатности Ронч сделал вид, что разглядывает горную панораму за окном.
— Ящеров на склонах еще прибавилось, — сказал он, не оборачиваясь. — Раза эдак в полтора, если не вдвое. Теперь они пляшут без передышки. Помните, вы смотрели на их танцульки возле Плешивой горы через прицел?
— Конечно, помню.
