Маньчжурия. 1945 - Калинин Даниил Сергеевич
Каратели – в лучшем случае.
Мы поднялись, осторожно проследовали вперед, готовые ответить автоматным огнем на каждый вражеский выстрел. Но выстрелов не последовало… Чан провел нас еще немного вперед, не дойдя до цепочки убитых японцев пары десятков шагов, и приблизился к небольшому, неприметному деревянному домику. Переводчик постучал – постучал определенным набором ударов, очевидно, показывая, что «свои».
– Здесь живет проводник. Она знает город куда лучше меня и заранее получила задание разведать все огневые точки японцев в округе…
Я согласно кивнул, но после удивленно переспросил:
– Она?
Чан не успел ответить. Дверь открылась, наружу осторожно высунулась проводница, радостно улыбнувшись при виде нашего переводчика, после чего с еще большим восторгом воззрилась на нас… И немедленно поклонилась.
Я мимолетом отметил японскую каску и плащ не по размеру, после чего зацепился взглядом за необычно красивое лицо девушки – красивое какой-то неповторимой восточной изысканностью плавных линий и нежно-персиковым оттенком кожи.
– Линь, нам необходимо выйти к станции без лишнего шума.
Чан обратился к незнакомке на русском – и та ответила также на неплохом русском, пусть и с легким, добавляющим ей колорита акцентом:
– Следуйте за мной, товарищи!
Девушка легко двинулась вперед, не обращая внимания на мертвых японцев, и вскоре свернула в проулок. Мы последовали за проводницей, а я невольно подумал, что Линь стоит спрятать позади… Но прежде чем я успел ее подозвать, девушка юркнула в другой проулок, после еще в один… А затем мы неожиданно оказались на широкой улице, заполненной беженцами.
Позади все горит, а впереди, в районе железнодорожной станции, уже гремят выстрелы. Похоже, в хаосе боя и наступления сразу нескольких частей с разных концов города кто-то более везучий уже прорвался к путям… Причем саму улицу, похоже, взяли под контроль. Я разглядел спешно двигающуюся впереди группу наших пехотинцев, не обращающих никакого внимания на беженцев.
По улице мы проследовали не более пятисот метров, после чего Линь указала на очередной поворот, поспешно предупредив:
– Там окоп пулеметчиков! Но их можно обойти, я проведу.
Девушка действительно указала окольный путь через дворы. Осназовцы обошли с тыла неплохо замаскированную огневую точку, контролирующую короткую улицу со двора углового дома, стоящего на противоположном конце квартала. Кроме того, на чердаке этого самого дома расположился снайпер, застигнутый врасплох взрывами гранат и короткими очередями ППШ… Вся боевая операция заняла не более пяти минут.
И вновь Линь повела нас за собой, грамотно обходя узлы обороны японцев. Довольно быстро мы миновали район торгашей, а за ним деревянные хибары бедноты… Оставшиеся китайцы уже вовсю вывешивали на своих домах все красное, что было дома. В нашем успехе здесь, похоже, не сомневаются!
Пересекая очередную улицу, я заметил, как группа наших бойцов штурмует огневую точку, закидывая самураев гранатами.
Еще одна группа красноармейцев выскочила прямо на нас:
– Братцы, свои, русские! Не стреляйте!
– Не стреляем!
– Что на железке?
– Зубами вцепились, – отрапортовал взводный лейтенант. – Там уже наши мотострелки и танкисты прорвались.
– Спасибо, товарищ! – я с чувством хлопнул его по плечу. – Береги себя!
Ведомые Линь, мы проследовали узкой, петляющей улочкой еще с полкилометра. Звуки выстрелов, включая грохот пальбы танковых пушек, по мере нашего движения нарастают все сильнее.
Наконец, проводница указала рукой на появившиеся впереди железнодорожные пути:
– Станция!
Японцы превратили железнодорожную ветку, пересекавшую район железнодорожной станции, в очередной оборонительный рубеж. Здесь окопались охранный полк японской армии и отряды военной жандармерии. Их пулеметчики и снайперы заняли позиции в зданиях вокзала и гостиницы, держа под обстрелом широкую полосу отчуждения по обеим сторонам железной дороги. Наши штурмовые группы залегли, но огонь легких минометов не смог выкурить пулеметчиков из этих прочных зданий. Стрелковый батальон понес ощутимые потери – это понятно по многочисленным телам наших бойцов.
Я сжал зубы, короткими перебежками следуя к командиру батальона. Составы на месте. Но есть ли среди них наш?
– Как обстановка, товарищ майор?
– Зашкерились, твари, по полной, – сплюнул рослый, крепкий комбат в сторону. – Не можем подобраться. Мосты на Эхэ япошки взрывать не стали. Подогнали бронепоезд – представляешь, капитан?! Откуда только взяли…
Впереди действительно грохочут полевые крупповские трехдюймовки. Я вначале и не поверил своим ушам, но оказалось, тренированный слух меня не подвел. Хоть и устарели пушчонки, принятые на вооружение в начале двадцатого века, но повоевать на заключительном этапе Великой Отечественной им все же удалось, когда немцам пришлось подгребать со складов и консерваций все, до чего руки дотянутся… Собственно, как и у нас в 1941-м.
Главное, мост японцы не взорвали. Значит, есть шанс, есть. Оставляют самураи дорогу для заветных снарядов…
– Вы-то с какой части и какими силами? – запоздало уточнил майор.
– Мы – фронтовая разведка…
Я достал документы, быстро показал их комбату, после чего продолжил:
– И в распоряжении у меня ОСНАЗ, снайперы. Можем помочь подавить огневые точки. Только изобразите атаку, пока бронепоезд на простор не вышел и всех нас здесь не раздолбал.
– Разведку боем, что ли, предлагаешь, капитан?!
Майор аж поменялся в лице. «Разведка боем» только звучит браво, а на самом деле роты и батальоны, что во время Отечественной получали задачу ее провести, автоматически превращались в подразделения смертников, чьи жизни расходовались на то, чтобы выявить вражеские огневые точки…
Я терпеливо пояснил:
– Встать. Пробежать десяток метров от силы. Залечь. После пусть ваши пулеметчики хорошенько прижмут японские расчеты, а мои снайперы заткнут японских. У меня бойцы с флотскими «светками», скорострельность высокая…
Майор, немного подумав, протянул мне руку.
– Василий Головко.
Я крепко ее сжал, поняв, что это и есть ответ:
– Вот и встретились мы с тобой, тезка! Вы только дайте мне пяток минут рассредоточить снайперские пары и патронов автоматных подкиньте.
– Добро…
Ровно пять минут спустя над путями раздался зычный крик комбата:
– Батальо-о-он! За мной!
– Урааа! – дружно прогремело над станцией.
Бойцы действительно совершили короткий, десятиметровый рывок – увы, не без потерь. Но прежде всего активизировались снайперы, и тотчас включились бойцы Володи; часто защелкали их самозарядки, уверенно выбивая врагов каждой пулей… Одновременно началась дуэль пулеметчиков. Поначалу японцам удалось подавить пару наших расчетов (все же самураи облюбовали надежные, хорошо укрытые позиции), но как только на них перенесли огонь наши снайперские пары, вражеский огонь заметно ослаб.
Майор воспользовался моментом и тотчас поднял батальон уже в настоящую атаку. Упали несколько бойцов, но большинство стрелков сумели перемахнуть сразу несколько путей подряд, сближаясь с противником… Рванули в атаку и мои бойцы, стреляя по вспышкам, а метров за тридцать пять до японцев мы залегли за бровкой земляного полотна, словно за бруствером, принявшись тренированно метать в самураев эргэшки.
Сжав усики и свободно вытащив предохранительную чеку за кольцо, я отпустил спусковую скобу, быстро проговорив про себя «двадцать два, двадцать два», после чего метнул гранату к японцам. Время замедления РГ-42 от трех до четырех секунд, а бросил я ее с секундной задержкой… Так что рванула она, едва коснувшись земли.
– А-а-а-а!!! – кто-то закричал от боли, получив свою долю осколков.
С задержкой метают гранаты и прочие бойцы моей группы. Эргэшки взрываются каскадом, едва ли не полноценной канонадой, доставая самураев за их укрытиями…
После такой артподготовки я был уверен, что уцелевшие японцы покатятся назад, но нет, враг оказался достаточно стоек, чтобы ринуться в самоубийственную атаку, пытаясь, скорее, сохранить лицо, свою «честь», густо замаранную военными преступлениями.
