Андрей Марченко - Литерный эшелон
А он куда-то сбежал.
Уже бы сидел, да ждал бы своего череда. Ну, в самом деле: не все равно ли, на каком кладбище лежать?
Но о пропаже, как и положено было, доложил начальству, становому приставу. То, что это побег было ясно по отсутствию чемодана, ранее пылившегося на комоде.
О побеге следовало доложить еще выше, дабы перехватить беглеца в Толстом Носу или Енисейске, но телеграфная линия уже с неделю была повреждена, а телеграфисты по причине беспробудного пьянства не могли ее починить.
Становой же пристав торопить их не стал: не велика беда. Пока беглец из этого края выберется – может и помрет. Ну а если и не помрет, так пусть перед смертушкой на солнышке погреется. Не жалко-то солнышка…
Только Высоковский помирать не торопился.
В Енисейске он сошел на берег, на конспиративной квартире получил не очень фальшивый паспорт на имя мещанина оренбургской губернии.
После вернулся на пристань, но сел не на хлебный пароход, который уже ушлепал вверх по течению. Он купил себе билет на оказавшийся очень кстати в Енисейске пароход купца Сибрякова «Святитель Николай».
Пароход пошел резво – при машине в пятьсот лошадиных сил это был самый быстрый корабль на всю реку с притоками.
Лишь у Казачинских порогов пришлось сбросить скорость, потушить котлы и стать на буксир труеру «Ангара», чтоб тот безопасно протащил две версты «Святителя Николая» через опасные воды.
Затем был Красноярск, в котором Высоковский снова сошел на берег, и направился к железнодорожному вокзалу.
Там встал в очередь к билетной кассе.
– Матка Боска!.. – ругался будущий пассажир перед ним. – Это же сколько денег! Потеряли стыд вместе с совестью! Дайте мягкий до Хабаровска…
***Пашка в это время смотрел на перрон из окна – билет он себе взял один из самых дешевых, в вагон с лавками жестким. Ехать предстояло далеко, путь ожидался нелегким.
Локомотив дал гудок, машинист двинул рычаг, кочегар в топку добавил еще немного угля.
Путь начинался.
А вернее – продолжался.
Погрузка
Станция была знаменита тем, что при кузне здесь одно время прислуживал настоящий медведь.
Кузнец подобрал в лесу еще медвежонка, растил его, поил молочком. Рассудил, что медведи – родичи собак, а иные собаки, как известно, лучше некоторых людей. Посему сначала посадил зверя на цепь.
Затем, вероятно, вспомнил известную, игрушку, где деревянные старичок с медведем попеременно бьют по деревянной же наковальне.
Кузнец стал натаскивать зверя помогать в кузне. Взрослеющий медвежонок легко качал воду ручным насосом, мехами раздувал огонь.
Даже удалось научить его несложной работе молотобойца: кузнец легоненьким молоточком бил по изделию, а затем медведь припечатывал обозначенное место кувалдой. Впрочем, ввиду повышенной мохнатости косолапый переносил жару плохо, находясь долго в кузне норовил накосолапить и тюкнуть кузнеца по темечку кувалдой.
Но кузнец не унывал – все равно с медведя был прок. Особенно это стало ясно после того, как он задрал одного воришку и двух цыган, собиравшихся увести у кузнеца единственного мерина.
Порой на ярмарках необычный дуэт давал представления, показывал короткие сценки из кузничной работы. Почтенная публика была в восторге, платила за зрелище мелкой монетой и своим вниманием. Медведю же льстил интерес обывателей и, особенно, сладости.
Только однажды на большой ярмарке на дрессированного медведя глаз положил владелец балагана.
Долго ли – коротко, но за медведя сторговались.
А что, – рассуждал хозяин – медведей много, а ассигнации на деревьях не растут.
Впрочем, деньги не принесли счастье ни медведю, ни его бывшему владельцу. Кузнец стремительно и бесповоротно спился, по пьяной лавочке упал в колодец да свихнул шею.
Косолапый же в цирке свою давнишнюю наклонность осуществил – прямо на представлении влупил зазевавшемуся дрессировщику молотом по голове. Дрессировщик тут же на арене испустил дух, медведя через пару минут пристрелили из револьвера.
Публика же аплодировала и требовала повторить номер.
Но ко времени появления литерного эшелона могила кузнеца поросла травой, крест на его могиле сгнил да упал. О медведе помнили уже только старики, не впавшие в старческое слабоумие.
Потому, когда на поржавевших рельсах запасного пути лязгнул буферами и остановился состав – это сразу стало местной сенсацией.
Местные мальчишки сбежались смотреть мощный «декапод» в голове состава. И машинист, сидящий у себя в будке, на детскую радость давал гудок. Тот был такой силы, что у непуганой здешней птицы порой останавливалось сердце.
Потом паровозик поменьше притащил несамоходный кран. Затем утром над станцией раздался еще один гудок: по реке «уголек» тащил две баржи.
Счастье детворы стало просто безмерным…
Но ненадолго.
Прибывшие на барже казаки оцепили станцию, всех посторонних отогнали. В шею вытолкали даже здешнего убогого Яшеньку. Далее кран оттащили на середину моста, «декапод» на встречный путь вывел эшелон. На открытые платформы стали перегружать, то, что привезли баржи.
Работали быстро, почти без разговоров. Ни машинисты с кочегарами, ни крановщик вопросов не задавали: перед тем, как прибыть сюда, с ними была проведена беседа. Жандармский офицер, который и сам не совсем понимал что происходит, учтиво провел экскурсию по местной каторжной тюрьме. Познакомил с бытом каторжан особенно первого разряда – осужденных без срока или на срока же огромные.
После выразил надежду на взаимопонимание и сообщил, что именно в эту тюрьму попадут его собеседники, если проболтаются о том, что увидят…
Поэтому на месте прикомандированные старались ничего не видеть. Отводили взгляд от ящиков, от непонятных кусков железа.
Ближе к вечеру погрузились. Капитан буксира сдал командование суденышком вновь прибывшему капитану и занял с экипажем купе в пассажирском вагоне. Он отбывал на новое место службы – пока для него неведомое…
«Уголек» повел пустые баржи вверх по течению. Кран отволокли куда-то на восток.
«Декапод» дал прощальный гудок, ему с реки ответил уходящий на юг «уголек»… И через четверть часа на станции стало пусто – литерный эшелон ушел…
Петербург
В пять вечера «Скобелев» пришвартовался к причальной башне в Гатчине.
На земле прибывших встречал генерал Инокентьев. Каждому сошедшему на землю ученому он жал руку, улыбался и благодарил.
Данилин привычно был последним, и когда до него дошел черед, улыбки и любезности у генерала закончились.
– А… Поручик… – генерал выглядел явно уставшим. – Прилетели.
– Вот. Аркадий Петрович просил… Приказал вам передать.
Андрей протянул пакет. Генерал его принял с легким кивком и будто собрался удаляться.
– Э-э-э… попытался остановить его Андрей.
– Что вам?
– Я, верно, отбуду в новый лагерь к Аркадию Петровичу?..
– А где этот лагерь расположен, вам известно?..
– Никак нет.
– Куда вы отправляться намерены?
– Туда, куда вы мне прикажете.
– Это верно… Ну так отчего вы спешите?.. Завтра приходите на службу, и мы все обсудим.
Он похлопал Андрея по плечу и, сжимая пакет, ушел к своему авто.
В город Андрей возвращался на автобусе со всеми вместе.
Было отчего-то грустно.
Уже в темноте зашел в свою квартирушку, что на Васильевском острове.
Там было шумно и накурено. Оное помещение Данилин снимал вскладчину с артиллерийским подпоручиком. Номинально они прожили в одной комнате почти год, что не мешало Данилину остаться почти незнакомым с «сокамерником» – как они друг друга в шутку называли.
На полуноте замолчала гитара, присутствующие барышни напряглись, насторожились: новый парень, молодой, военный,
– О! О-о-о! Андрюха приехал!.. Штрафную пропаже!
В стакан давно немытый плеснули дрянного вина.
Андрей не отказался: с дороги хотелось пить и першило в пересохшем горле.
– Где тебя носило, дружище?
– В Туруханском крае был, Кеша.
Константин изображал радость, но та была скорее ложной: этой ночью у него были планы на эту комнату и смазливую швейку… Впрочем, что за беда: этот Данилин вполне удобный сосед: за год совместного жительства в квартире провел менее месяца. В остальное время артиллерист был хозяином целой квартиры за полцены.
Барышни приуныли: хорош кавалер, нечего сказать. Эк как его судьба не любит, куда загоняет.
Взаимно Андрею было наплевать на барышень.
– Кеша… Я, пожалуй, прилягу. Вы… Гуляйте… А я… Завтра мне на службу.
Андрей тут же стянул сапоги и прилег за ширмой.
Усталость тут же затянула его в крепкий сон.
