Виктор Некрасов - По обе стороны Стены
Обзор книги Виктор Некрасов - По обе стороны Стены
Виктор Некрасов
По обе стороны Стены
По обе стороны Стены
1
В полукилометре от Бранденбургских ворот, на центральной аллее Тиргартена, в английском секторе Берлина, стоит памятник Советскому воину. Стелла, на ней солдат в каске, внизу два танка и двое часовых. Подойти к памятнику нельзя. Он окружен колючей проволокой, высоким сетчатым забором и всякого рода шлагбаумами. Иногда шлагбаумы открываются и пропускают набитый туристами автобус. Медленно, не останавливаясь, проезжает он мимо памятника, туристы щелкают сквозь закрытые окна фотоаппаратами и увозятся к другим достопримечательностям столицы ГДР или «фронтового города», — это в зависимости от того, из какого сектора приехал автобус.
Почему монумент воздвигнут именно здесь, а не в советской зоне, объяснить трудно, но до памятного всем берлинцам дня 13 августа 1961 года к нему можно было подойти, положить цветы, постоять, о чем-то подумать. У меня сохранилась фотография тех «доавгустовских» дней. Кто-то щелкнул нас: меня и нескольких генералов — на фоне памятника. Мы приехали тогда, в 1958 году, каждый в свою бывшую часть на празднование дня Красной Армии. О чем я в тот момент думал — не припомню. Зато хорошо помню, о чем думал в ноябре прошлого, 1977, года, разглядывая, уже из-за загородки, в бинокль, двух советских воинов, застывших у подножья третьего, бронзового…
То, что мир разделен надвое, человечество ощущает уже шестьдесят лет. Чем это кончится, не берусь судить. Но то, что он разделен надвое прочно, надолго и бесстыдно, я окончательно понял, глядя на то, что называлось когда-то Потсдаммерплатц.
Когда-то это был самый оживленный перекресток Берлина (после войны — черная биржа), сейчас это громадный заросший бурьяном пустырь. И Стена. Вернее, две стены — по эту и по ту сторону пустыря. И колючая проволока. И вышки. И пулеметы… Через весь Берлин.
Китайская стена. Отгородиться китайской стеной. Это уже отвлеченное понятие. Говоря так, мы даже и не думаем о той, настоящей, вьющейся где-то там, далеко, по рыжим холмам, тысячеверстной змеей, помним ее разве что по картинкам из Детской энциклопедии. И вообще всё это дела седой древности, какие-то там богдыханы, династии — короче, китайская грамота.
А тут прямо перед тобой, у твоих ног, разрезанный надвое город. В самом центре, в самом сердце Европы. Разрезанный по живому, кровоточащий. В буквальном и переносном смысле.
Бернауэрштрассе… В свое время — штрассе как штрассе, пяти-шестиэтажные дома, внизу лавочки, подъезды, парадные… Сейчас всё снесено. Остались только первые этажи. Замурованные входы, двери, окна. За этим берлинская Стена. Невысокая, метра два-три, на ней колючка, за ней в четыре ряда ежи. Потом опять Стена, колючка. И наконец — Германская Демократическая Республика. Ее столица… Пустынные улицы, конечная остановка трамвая. Людей не видно. Так, изредка кто-то пробежит.
Стена тянется с севера на юг. Очень прихотливо, с изгибами, извивами, выступами, где-то отступая, что-то огибая. Бранденбургские ворота на восточной стороне. Рейхстаг на западной, беленький, отреставрированный, только без купола. Стена примыкает непосредственно к нему. Внутри музей и ультрамодерный конференц-зал, тот самый, в котором, вызывая поток нот с советской стороны, заседает иногда западногерманский Бундестаг.
Стена не только разрезает город, она окружает, душит его со всех сторон. Через леса, холмы, по самому берегу озер. На берегу виллы, особняки, парки, но окунуться в прохладные воды не помышляй — Стена! И по самому озеру тоже Стена, по дну. И проволочные заграждения от берега к берегу. Есть и мост, тоже с загородками и шлагбаумами. Называется «Мост единения» — Einheitsbrücke.
Когда немца спрашиваешь, он, поахав, поохав, скажет: «Конечно, позор, но другого выхода у Ульбрихта не было, поверьте мне, вся Восточная Германия сбежала бы. Берлин-то уж точно…»
Бедный, бедный Маркс…
Впервые я попал в Берлин в 1948 году. Тридцать лет тому назад. Корреспондентом «Литературной газеты». Город был разрушен, но улицы были подметены, ходили трамваи. Витрины забиты фанерой, посередине маленький квадратик стекла, сквозь него можно было разглядеть перочинные ножички, письменные приборы, открытки — их тогда уже было много: Берлин до и по…
Имперскую канцелярию еще не снесли. Броди по приемным, вестибюлям, гитлеровским кабинетам сколько влезет. Стены сверху донизу в автографах победителей. По запаху чувствуется, что руины используются, в основном, как общественная уборная. Мечта каждого солдата была дойти до Берлина и облегчиться на столе Гитлера. Думаю, что подавляющее большинство дошедших мечту свою осуществило, даже не найдя стола. Неподалёку от имперской канцелярии немыслимой помпезности и размеров памятник Вильгельму I. Бронзовые кони, лавры, победы и крылатые гении в таком количестве, что не помню, был ли сам император… Кажется, все же был. Сейчас уже нету.
Тиргартен напоминал Арденнский лес 1918 года. Среди обугленных стволов то тут, то там белели безголовые, безрукие мраморные курфюрсты и принцы. На колонне в центре Зигесаллее, воздвигнутой в честь победы на Францией в 1871 году, — французский флаг.
А в воздухе, один за другим, каждые три минуты — «Боинги». Воздушный мост, Luftbrücke. Это были дни знаменитой берлинской блокады.
И все же это был город. Разрушенный, нищий, задушенный блокадой, но по нему можно было ходить, ездить в метро из одного конца в другой. Только по надписям на мостовой ты понимал, что переходишь в другой сектор — английский, американский, французский. Да по тому, что в киосках тех секторов газет и журналов было побольше.
Сейчас Стена…
Два города. Два мира. Совсем рядом. Мир обмана и попранных прав (новая, насмерть разящая рубрика «Правды») и мир истинной демократии, раскинувшейся от самой Стены до Тихого океана. И на всем 65-километровом протяжении этого, сделанного из бетона чудовищного сооружения — кресты, кресты, кресты… Под ними те, кого настигла пуля восточного пограничника или автоматической самострельной установки.
Всё вместе взятое это называется миролюбивой, последовательной политикой. И делается она руками тех, кто некогда водружал знамя над Рейхстагом. Ну, не тех, а их сыновей, внуков… Берлин, 17 июня… Будапешт… Прага…
Об этом я думал, разглядывая в бинокль двух советских ребят, стоящих в почетном карауле у памятника Победителю.
Недалеко от Фридрихштрассе, возле контрольно-пропускного пункта со странным названием Чекпойнт-Чарли, почти прилепившись к стене, — музей, самый интересный из всех, что я когда-либо в жизни видел. Музей берлинской Стены.
Нет, это не точно. Музей — это нечто тихое, спокойное, с анфиладами зал, дремлющими в углу сторожихами, собрание чего-то прекрасного, чем человечество может гордиться. Здесь же наоборот — нечто постыдное, человечество позорящее. На двух этажах тесного помещения, бывшего, очевидно, когда-то магазином, собрано с любовью и ненавистью всё, что связано с событиями 13 августа 1961 года.
(Я живо представляю себе картину — Ульбрихт у Хрущева. На столе пол-литра. Беседуют. «Что делать, Никита Сергеевич? Бегут!» — «А ты их за фалды!» — «Не удержишь!» — «Мы вот удерживаем, а нас, смотри, сколько». — «А наших не удержишь, хоть стеной окружай». — «Гениально! Молодчина! Когда там у тебя твой юбилей? Орденишко подкину…»)
Я никогда не думал, что фотографии могут произвести такое впечатление. Честь и хвала тем, кто снимал. Сняты не только факты, мгновения: люди кидаются из окон, выбрасывают детей (внизу, правда, пожарники), спускают вниз каких-то старух — нет, удалось схватить самое важное, самое поразительное — психологию всех этих событий, лица, лица, лица… Особенно ГДРовских пограничников. Удивляешься, откуда столько злобы, ненависти, тупости. Но вот один, совсем молоденький, пожалел малыша, которого разлучили с родителями, и растянул колючую проволоку, чтобы тот мог проскочить. Но застукало начальство и… Вот этот момент и заснят.
Другой парень. Постарше. Пытался перебраться через стену. Подстрелили. Целый час пролежал, обливаясь кровью, пока его вытащили уже мертвым. А в окнах люди, смотрят, молчат, боятся…
Люди в окнах. Это целая история. Скоро эти окна замуруют. Последний взгляд на то, что видел целую жизнь. Улица, дом, газетный киоск.
Стена неумолимо шагает через всё. Разрезает пополам усадьбы, дома, участки. Западная часть дома сохранилась, восточная разрушена. Здесь всё сносится подряд, проходят бульдозеры. И на фоне этого плакат, обращенный к западному берлинцу: «Обернись! Твой враг за твоей спиной. Он проиграл последнюю войну, а теперь хочет, чтобы ты шел и умирал за него». Убедительно!
А вот и дорогой наш Никита Сергеевич. Смотрит на стену и ухмыляется. Молодцы, молодцы, показали им кузькину мать! А вокруг морды, рыла, одно другого тупее. На другой фотографии Косыгин. Как всегда, уныл и печален, ухмылочки никакой, не то что бы стыдно, но и радости, думаю, не ощущает.
