Андрей Марченко - Литерный эшелон
– А что тут делать-то?.. – спросил Сабуров. – Уже все сделано вашим же юнкером. Закопать покойницу. И дело с концом.
– В Петербурге знают… Генерала я не спас на Чукотке, отряд потерял, да и тут такое…
Данилин пожал плечами:
– Меня, конечно, не спрашивают…
– Вот именно! – отрезал Грабе.
Был он в дрянном настроении. Но Сабуров махнул рукой:
– Да полно вам! Что дети. Пусть говорит. Мы тут все взрослые люди. Некоторые даже офицеры. Говорите, Андрей Михайлович, говорите…
– Аркадий Петрович, а помните, вы меня на Чукотке спасли? Если б меня чукча прирезал, что было бы?.. Я бы шпионку не нашел бы, и вы бы сейчас полагали, что все идет распрекрасно. А она бы шифровки слала бы в Берлин.
Сабуров хохотнул:
– А ведь он прав!
Но Грабе отмахнулся от этого как от несущественного. Немного подумав, сказал:
– А давайте, господа, прощаться…
Остальные не сразу поняли, о чем это Грабе сказал. Но тот похлопал себя по кобуре.
– Надо же… Пистолет забыл в лагере. У кровати на ночь положил – вдруг что… Хорош офицер, даже без оружия. Михаил Федорович, а одолжите-ка свой пистолет?
– Не дам, – буркнул Сабуров.
Кратко Грабе взглянул на Пахома. Тот молча сжал свою берданку сильнее, дескать, попробуй, отбери.
Тогда Аркадий Петрович повернулся к Данилину, протянул руку:
– Андрей Михайлович… А позвольте ваш «Наган»?..
– Не позволю.
– Это приказ, господин подпоручик.
Данилин скосил глаза на Сабурова. Тот только отвел взгляд: отменить приказ непосредственного начальника он не мог.
Андрей со вздохом протянул «Наган».
– Не поминайте лихом, господа… Ну а если помянете – что за беда. Мертвые сраму не имут.
Затем резко развернулся и ушел в соседнюю комнату, где уже лежал труп докторессы.
Закрыл за собой дверь.
Трое сидели молча – ждали грохота выстрела.
Вместо этого из-за двери слышалось пронзительная тишина. Затем – сухой щелчок, словно один механический андроид отпустил щелбан другому. Осечка. После – некоторое молчание. Еще один щелчок. И ряд подобных, азартных, один за другим…
Позже снова тишина. Раздумье. Скрип двери.
На пороге стоял Грабе.
– Да что у вас за патроны! – возмутился он. – Застрелиться – и то нельзя…
– Чай, наверное, попал… – попытался оправдаться Андрей.
Сабуров кивнул:
– С возвращением, Аркадий Петрович! Хватит вам дурью заниматься – дел еще полно…
***Андрей вышел на улицу, едва не налетел на спешащего и все проспавшего Латынина.
– Это очень неприлично, что вы так поступили! – обрушился он на Андрея. – Вы должны были сперва сообщить мне, а потом слать телеграмму!
– Согласно уставу, я доложил своему вышестоящему начальству… – пояснил Андрей.
Латынин махнул рукой, спросил:
– Где они?
Данилин указал на дом. Градоначальник поспешил туда.
Андрей же спустился вниз по проулку, к тому самому голому дереву. Отломал от него веточку. Та и вправду была жива. Это было удивительно, но последнее время Данилина окружали куда более удивительные вещи и события.
Из дома появился Попов. В руках он нес какую-то книжку. Позвал Андрея:
– Смотрите как интересно!
Из книжки он вырвал лоскуток бумаги, достал зажигалку…
Лоскут сгорел мгновенно в яркой вспышке.
– Немецкий шифроблокнот! – пояснил Попов. – Страницы пропитаны какой-то дрянью, как бы не селитрой – сгорает в мгновение ока!
– Не пойму я… – признался Андрей.
– Чего же?
– Соорудить симпатические чернила для докторессы не представляло никакой сложности. Она могла купить в местной лавке любые химикалии из тех, что имелись в наличии. А даже если ничего не подойдет, можно написать письмо, к примеру, молоком или лимонным соком. Или даже мочой… Отчего она просто не писала письма. А она вот возилась с передатчиком, с генератором?
– Так местность здесь сомнительная! Все под надзором! Начала часто письма слать – так сразу попала бы под подозрение. А что если письмо попадет по адресу? Ведь наверняка напутают, потеряют, а то и отнесут его туда, куда очень бы не хотелось. Может, стоило ранее попытаться выписать почтовых голубей. Но пока их сюда довезут – половина подохнет. Пока произойдет что-то существенное оставшиеся или помрут или забудут дорогу. Ну а того, кто все же доживет, слопают на подлете к Волге. И это в лучшем случае…
– А пианино это сюда тащить проще?..
– Не проще. Зато действеннее… Хотя вот сейчас… Сугубо не повезло им…
Последний день «Ривьеры»
«Уголек» ушел от лагеря и скоро вернулся еще с двумя баржами.
Подвел по течению их ближе к лагерю: короткое сибирское лето подходило к концу. В верховьях уже шли дожди – в реке заметно добавилось воды.
Экспедиция подходила к своему закату. Все, что можно было извлечь из корабля, было предварительно сфотографировано, описано, уложено в аккуратные коробки. Коробки сии арестанты отнесли на баржу…
Подпоручик Шульга отбил в столицу последнюю телеграмму, разобрал и упаковал передатчик, снял с дерева антенну.
Затем сама тарелка была разобрана. Сие изначально представлялось Грабе невозможным. Но Беглецкий сделал необходимые чертежи, выписал из Санкт-Петербурга несколько переделанную бунзеновскую горелку…
Инопланетный металл, оказался тугоплавким, но не до такой степени, чтоб его нельзя было разрезать.
– А что тут такого? – говорил Беглецкий. – Все равно ей не летать. Нам проще построить свой, нежели этот отремонтировать.
– В самом деле?.. – заинтересовался Грабе.
– Истинно вам говорю!.. У меня уже имеются некоторые свои мысли. Если вам любопытно…
– Безумно интересно. Впрочем, отложим…
Для перевозки отсеков инопланетного корабля использовали как летучий кран – дирижабль.
Дома разобрали, бревна, составлявшие их ранее, сложили в безобразные поленницы, ученые заняли свои места в каютах дирижабля.
С удивлением Андрей узнал, что он отправляется не с грузом, а с учеными.
– Планы меняются, – сообщил Грабе. – Летите в Петербург.
– Почему? – ахнул Андрей. – Но раньше…
Хотя мгновением позже подумал: это ведь здорово.
– Раньше вы должны были сопровождать Марию Федоровну, – пояснил Грабе. – Теперь в том надобности нет…
– Передадите мой меморандум генералу Инокентьеву.
И штабс-капитан подал увесистую папку, запечатанную сургучом.
Андрей подумал, что это все, но ошибся.
– Если с дирижаблем начнется коллизия… Крушение…– пояснил Грабе. – Тогда папку вы должны уничтожить. Лучше сжечь. Возьмете с собой штормовые спички.
– Но Михаил Федорович воспрещает брать на борт…
– Это приказ.
Андрей кивнул.
***Арестанты опасались расстрела, но свои страшные пулеметы Попов чуть не демонстративно отправил на буксир.
От этого кандальные, недавно думавшие поднять мятеж, приутихли, у них появилась надежда, что опять повезет.
Затем их повели к реке, будто к баржам.
Место на борту будто было, и каторжников это не встревожило.
Они двинулись будто даже с охотой…
Давным-давно еще во времена мамонтов, здесь проползал ледник, он тянул в себе огромную каменную глыбу, которая словно гигантский плуг вспахала землю. Затем, на той стороне реки, которой тогда еще не было, ледник отчего-то остановился, а после и растаял. Камень остался лежать где-то там, в лесах.
Дорога из лагеря шла через тот самый овражек, что остался от ледника и камня.
Арестанты проходили его десятки раз, и подвоха не заметили, когда охрана пропустила колонну вперед.
Будто у выхода из оврага их ждали другие конвоиры, но вдруг грянул револьверный выстрел. Казаки, предупрежденные ранее, спрятались, залегли, кандальные переглянулись. Какие мысли у них промелькнули в ту последнюю секунду – никто не знал.
Громыхнул взрыв. Овраг наполнился смертью, арестанты рухнули, посеченные осколками камней. Выстрелы винтовок довершили дело. Раненых было немного: с борта дирижабля Андрей расслышал лишь три выстрела.
Потом грохнул еще один взрыв, обрушивший стены оврага. Арестанты оказались похоронены.
Андрей прислушался к себе: никаких чувств не было. Хотя, может быть, это старость? Сердце черствеет?
Паче, ученые, собравшиеся на палубе дирижабля отнеслись к расправе иначе.
– Убивать – нехорошо! – заявил Беглецкий.
– Даже если они убийцы? – полюбопытствовал Сабуров, разглядывая остатки лагеря в бинокль.
– Тем более – тогда ведь люди не увидят между вами разницы! Убивать – негуманно!
– Негуманно – заставлять человека смерти ждать. А ежели человека к казни приговорить, и в тот же вечер пустить пулю в лоб – то, что за печаль?.. Или убить нежданно-негаданно. А эти ведь давно… Со смертью обручились…
