Курс на юг - Батыршин Борис Борисович

Барон обернулся, нащупывая пальцами правой руки рычажок на протезе. Его спутник потянул из-за пояса револьвер – и вдруг расплылся в улыбке.

– Игнат? Ты, что ль? Какими судьбами?

Греве пригляделся и облегченно выдохнул.

Он тоже узнал преследователя. Конечно же, морской «пластун», как и его телохранитель. Одет в замызганную робу, на голове – бесформенная клеенчатая шляпа, за спиной – перетянутый куском просмоленного каната деревянный сундучок. Ни дать ни взять матрос в поисках подходящего судна.

– Кондуктор Осадчий, я не ошибся?

– Так точно, вашбродь, он самый и есть, – бодро отрапортовал пластун, сделав попытку вытянуться во фрунт. – У меня для вас депеша от господина старшего лейтенанта. Велено непременно дождаться ответа. – И протянул Греве сложенную в несколько раз бумажку.

Барон быстро пробежал ее глазами.

– Вот, значит, как… Выходит, ночная катавасия – это ваших рук дело?

Физиономия унтера расплылась в довольной улыбке.

– А то чьих же, вашбродие! Я сам и динамит раскладывал вместе с их благородием господином старшим лейтенантом и юнкером Лыковым – он у нас по бонбам и взрывам первейший дока. Слыхали, небось, как шандарахнуло?

– Еще бы не услыхать! Я даже с койки свалился, так тряхануло… Что до ответа… Можешь подождать?

– Могу, вашбродь! Тока чтоб недолго, а то мне еще возвращаться.

– В полчаса уложусь. Сейчас мы вернемся на судно, я напишу ответ, а он, – Греве кивнул на спутника, – его тебе передаст.

Осадчий поскреб корявыми пальцами затылок.

– А может, не надо записку-то, а, вашбродь? Здешние городовые после взрыва словно ополоумели, хватают кого ни попадя! Меня трижды останавливали, в сундучке рылись, карманы вывернуть заставили и даже в рыло заехали – чисто драконы… Не вышло бы беды, вашбродь, записочка-то ваша, небось, не для чужих глаз?

– А я так напишу, что никто не догадается.

– Ну, ин ладно… Как прикажете. Подожду, вашбродь.

Вернувшись в каюту, Греве отмахнулся от нетерпеливых вопросов супруги – «потом, любимая, все потом!» – извлек из бюро бумагу и перья, сел писать. Камилла, вытянув голову, заглянула мужу через плечо и была изрядно озадачена, видя, что тот составляет список блюд: заказ в таверну, славящуюся по всему Вальпараисо традиционной чилийской кухней.

Закончив, барон подозвал горничную и погнал ее на камбуз за лимонным соком: «Смотри, пусть свежий выжмут, на твоих глазах чтоб!..»

– Это тайнопись, дорогая, – объяснил он озадаченной супруге. – Заказ в таверну – это только для отвода глаз, а то, что будет написано между строк лимонным соком, никто не увидит, пока не нагреет бумагу. Можно писать и молоком, но вряд ли у нас на камбузе найдется свежее – жара-с… Думаю, чилийцы, даже если записка попадет к ним в руки, не додумаются до подобных изысков!

– А о чем собираешься писать, не секрет?

– Какие могут быть от тебя секреты? – улыбнулся барон. – Сообщу, что у нас все в порядке, что Сережка Казанков в плену, томится в крепости. И пора нам подумать, как будем его оттуда вытаскивать…

Вернувшаяся горничная поставила на стол склянку с соком. Барон взял новое перо и стал заполнять междустрочные интервалы бледными, быстро истаивающими буквами. Закончив, помахал тайным посланием в воздухе.

– Ну вот, осталось отправить письмо на берег, с моим… хм… нукером. Осадчий, небось, заждался. Да тут недалеко, за четверть часа обернется…

И унтер Осадчий и барон напрасно прождали посланца – он не появился ни через четверть часа, ни через час, ни через два. Греве отрядил на берег боцмана с тремя матросами разыскивать пропажу, но те, прошарив допоздна по закоулкам порта и посетив несколько злачных мест, приняв при этом участие в трех потасовках, вернулись ни с чем.

Чили. Вальпараисо

Еще сутки спустя

– Вот, сеньор, держите. – Мануэль протянул Бертону сложенный листок.

Они сидели в знакомой таверне. По случаю сиесты народу здесь было немного, а те, кто был, молча потягивали дрянное чилийское пиво из глиняных кружек и помалкивали.

– Мои ребята прогулялись за бельгийцем от самого пирса и в ближайшем переулке – чик! – И провел рукой по гортани в недвусмысленном жесте. – Ловок оказался, гаденыш. Прежде чем его завалили, успел загнать Хорхе под ребра эту железяку. – На столешницу лег, тяжко звякнув, длинный, слегка изогнутый кинжал. – А Хорхе, между прочим, лучше всех управлялся с навахой, таких мастеров в самой Мексике не сыскать!

Бертон примерил клинок к руке, провел кончиком пальца по лезвию.

– Оружие кавказских горцев, – вынес он заключение. – Отличный баланс, превосходная заточка. Редкая вещь, особенно в этих краях.

– В Аргентине такие тоже не в ходу, – согласился с начальством чернявый. – Я и подумал: вдруг вам будет интересно?

– Ты прав, мне интересно. – Бертон сощурился, разглядывая клеймо, выбитое на клинке у рукояти. – Так… Двуглавый орел… Надпись: «Златоустъ. Оруж. Фабр.». Русские?

Мануэль пожал плечами.

– Кинжал, изготовленный на казенном русском заводе, таскает при себе бельгийский матрос? – Англичанин аж причмокнул от удовольствия. – Любопытно, весьма любопытно… Кстати, вы хоть догадались спрятать тело? Не нужно, чтобы тут вынюхивала полиция.

– Обижаете, сеньор! Прямо там с пирса и спустили. Я нарочно велел Хорхе вспороть трупу живот, чтобы не всплыл. А то, знаете, как это бывает: раздуется от газов…

– Без подробностей, – поморщился Бертон, разворачивая бумажку.

Конечно, выпущенными кишками его не удивить, странствуя по арабскому Востоку и Индии, он насмотрелся всякого, но кому понравится выслушивать подобное от заведомого мерзавца?

– Так, что тут у нас? Три порции «кальдийо де конгрио»… три «пайла марина»… Что за ерунда?

– «Кальдийо де конгрио» – это морской угорь, запеченный с томатами и луком, излюбленное чилийское блюдо, – охотно пояснил Мануэль. – А «пайла марина» – суп из мидий, асцидий и лосося. Там еще большой «пастель де чокло», кукурузный пирог с мясом и два кувшина красного. У этого бельгийца, или кто он там, губа не дура!

– Заказ в таверну? – Англичанин недоуменно повертел в пальцах записку. – И только?

– Да, не повезло тому малому, сеньор. Отправиться кормить рыб из-за такой ерунды – такого никому не пожелаешь!

– Погоди… – Бертон разгладил листок, посмотрел его на свет, потом провел под носом, шумно втягивая воздух. – Что-то тут… Ага! Ну-ка сбегай к хозяину, попроси у него горячую сковороду. Только чтобы чистая, без жира. Смотри мне!

– Сковороду? – Брови у чернявого полезли на лоб. – Но, сеньор, к чему?..

– Ты еще здесь? – Бертон коротко глянул на собеседника, и того словно ветром сдуло.

Требуемый предмет появился спустя несколько минут. Бертон разгладил письмо, положил его на скатерть, накрыл платком и принялся водить по нему сковородой, словно горничная утюгом, когда гладит хозяйские сорочки… Чернявый, вытянув шею, наблюдал за этими манипуляциями. Владелец таверны тоже приглядывался к действиям посетителей из-за своей стойки – что это там затеяли подозрительные клиенты?

Англичанин отставил сковороду в сторону, взял теплый листок. Между чернильных строк проступили другие, бурые, написанные бисерно-мелким почерком.

– Секретное послание, сеньор? – жадно спросил Мануэль. – В жизни такого не видел! И как это вы только догадались?

– Тайнопись, сделанная лимонным соком, – объяснил англичанин. – За сутки запах не успел выветриться, вот я его и уловил. Этот господин придерживается классических методов шпионажа. Весьма неосмотрительно с его стороны…

Он еще раз перечитал текст.

– Выходит, русский моряк с торпедеры и те двое с «Луизы-Марии» как-то связаны?..

– Чего-чего?

– Ничего. – Англичанин извлек портмоне и бросил на стол три желтых кругляша. – Тебя это не касается. Вот, получи за работу. А своих бандитов предупреди: будут болтать – отправятся вслед за ним.

– Ясное дело, сеньор! – Чернявый ловко сгреб со стола соверены. – Не сомневайтесь: растолкую доходчиво, каждому, чтоб до кишок дошло! А мне-то дальше что делать?