Ротмистр Гордеев - Дашко Дмитрий Николаевич

Подполковник выпрямляется и закуривает папироску, выщелкнутую из портсигара.

– Это были хунхузы.

– Почему вы так решили? – удивляюсь я.

– Кони подкованы на китайский манер, – объясняет офицер мне, как первоклашке. Судя по виду Николова, он с этим согласен.

Что-то не вяжется у меня в голове с этой версией.

– Сергей Красенович, но ведь гильзы исключительно от японских «арисак»… Есть несколько от наших трёхлинеек, значит, часовые всё же успели сделать несколько выстрелов по напавшему неприятелю. Неужели все хунхузы поголовно были вооружены японскими винтовками?

– Не вижу противоречия, Николай Михалыч. Японцы активно используют китайских бандитов, настроенных против нас, и не жалеют денег, чтобы вооружить их своим оружием, – говорит Николов.

Мне что-то слышится в кустах недалеко от паровоза. Странный жалобный звук на самой границе слышимости.

– Господин подполковник, вы слышите?

Николов прислушивается.

– Да, определённо, какой-то звук в тех зарослях. Давайте проверим.

Достаём револьверы и аккуратно раздвигаем кусты. Там залитый кровью седой мужчина в промасленной куртке. Он еле слышно стонет, воздух с хриплым бульканьем вырывается сквозь сомкнутые губы.

Железнодорожник открывает глаза, его мутный поначалу взгляд при виде нас с Николовым несколько проясняется.

– С-свои… – шепчет он.

– Свои, свои, – успокаиваю раненого. – Ты-то сам кто?

– Букреев Василий Трофимыч, помощник машиниста.

– Куда тебе прилетело?

– В голову…

– Потерпи, я тебя сейчас осмотрю.

Внимательно осматриваю залитые кровью седины Букреева. В рубашке мужик родился: пуля только скользнула по черепу, содрав клок кожи с волосами. Крови потерял много, но кровотечение остановилось, и большого риска для жизни нет, разве что местная антисанитария. Отделался контузией.

– Сергей Красенович, далеко ли ваша фляжка с волшебным напитком?

Николов протягивает мне флягу. Подношу её к губам Букреева, тот делает глоток, ещё один, и ещё… Крякает.

– Эх… хороша, зараза…

Букреев розовеет и оживает на глазах. Бог с ним, с рулём, надо попробовать, что же там такое волшебное во фляжке у контрразведчика.

Прикладываюсь, делаю глоток.

Эх-м-м-а-а!!! От же ж зараза какая – духовитая, крепкая, ароматная! Такого мне даже в прежней жизни пить не приходилось, хотя Лёха Шейнин был не дурак до разнообразных алкогольных экспериментов.

– Что это, господин подполковник? – еле выталкиваю из себя слова, в которых вязнет мой собственный язык.

– Это ракия, ротмистр. Добрая болгарская ракия.

Ох же ж… Надо отдышаться, а потом поинтересоваться у господина подполковника: нельзя ли мне из его запасов такую же фляжечку вкусную для особых случаев по снятию стресса?

Поднимаем с Николовым Букреева и вместе с ним выбираемся из кустов. Пока ведём, помощник машиниста несколько сумбурно рассказывает о нападении. Они увидели красный сигнал семафора и начали экстренное торможение – сработали на рефлексах. И тут их обстреляли. Машиниста убило почти сразу. Сам Букреев получил удар в голову и потерял сознание. Видимо, он выпал из кабины паровоза, и нападавшие просто не обратили на него внимания, сочтя за покойника. А он уже потом, придя в себя, смог заползти в кусты и там снова лишился сознания.

– Только ведь, господа хорошие, – лепечет Букреев, – никакого семафора тут отродясь не бывало. Никак дьявольское наваждение.

Переглядываемся с Николовым.

– Можете показать, любезный, где этот семафор наблюдался?

Букреев тычет рукой чуть подальше по насыпи. Семафора там и правда нет, но… Смутно знакомые ощущения демонической ауры, почти такой же, как та, что совсем недавно мы видели с Николовым во время схватки с рокурокуби в борделе Сяо Вэй.

Николов тоже всматривается в следы ауры и соглашается с моими выводами:

– Видимо, рокурокуби поднял на нужную высоту красный фонарь, а поездная бригада приняла его за останавливающий сигнал семафора.

– Это могла быть упокоенная нами Джу, Сергей Красенович?

Николов размышляет несколько мгновений, затем отрицательно мотает головой.

– Вряд ли. Демоны многое умеют, но раздваиваться не могут даже они. Нападение на состав произошло перед бойней в борделе. Где-то за пятнадцать-двадцать минут. При всех её нечеловеческих качествах Джу просто не успела бы добраться отсюда до заведения Сяо Вэй. Эта или этот рокурокуби был вместе с нападавшими на состав.

По следам видно, что в том месте, где машинисты увидели красный семафор, стояли несколько человек.

– У китайцев есть что-то подобное рокурокуби?

Николов ворошит свою память, отрицательно мотает головой.

– Нет. Это исключительно японский продукт.

– Неужели хунхузы потерпели бы в своих рядах постороннюю женщину-демона?

– Николай Михалыч, уверяю вас, рокурокуби бывают не только женщинами, но и мужчинами.

Передаём раненого помощника машиниста на попечение усатого унтера. А нас опять ждёт скверная местная дорога и трясущийся на каждом ухабе автомобиль.

До сгоревшего склада с боеприпасами и зимним обмундированием добираемся где-то за полчаса. По пути ещё раз выпрашиваю у подполковника фляжку с чудодейственным напитком.

– А как же запреты вашего мира? – смеётся он.

Ракия вышибает из меня весь стресс, и прав оказался Николов: опьянения не остаётся, так что процессу управления автомобилем выпитое у железной дороги никак не мешает.

От склада остались рожки да ножки – обломки брёвен взрыв разметал во все стороны. Что не сделала взрывчатка, довершил огонь. Чёрные сплавленные груды, бывшие когда-то зимними шинелями, сапогами, портянками и прочим обмундированием, дымятся до сих пор.

– Погибло имущества на стрелковую дивизию, – докладывает Николову немолодой полноватый подполковник Селиверстов, начальник погибшего склада.

Слушаю внимательно, но сам в разговор не лезу. Пусть Николов работает. Он всё-таки профи, Шерлок Холмс в погонах.

– А боеприпасы? Каков ущерб?

– Примерно на неделю позиционных боёв.

– Значит, на два-три дня активной обороны или наступления.

Подполковник мрачно кивает, сморкается.

Не иначе как ответочка от японцев прилетела за наш рейд по их тылам…

– Кто-то выжил?

– Часовой. Рядовой Хмарин.

– Опросить его возможно?

– Можно попробовать, хотя он после происшедшего малость… – Селиверстов делает затейливый выверт ладонью.

Николов смотрит на меня, я пожимаю плечами. А что? Не мне такие вопросы решать.

Николов поворачивается к начальнику склада.

– Где мы можем с ним переговорить?

– Да хоть здесь, – разводит руками Селиверстов и тут же обращается к одному из солдат: – Лукичёв! Приведи Хмарина.

Лукичёв козыряет, исчезает и через пару минут возвращается, ведя под руку молодого солдатика лет двадцати с совершенно седой шевелюрой. Глаза у Хмарина совершенно шалые, несколько расфокусированные, а штаны в районе гульфика и ниже хранят на себе явственные следы сильного испуга, да и запашок от Хмарина соответствующий.

Негоже, конечно, брезговать несчастным Хмариным, но дышать нам с Николовым приходится через носовые платки. И опять я сожалению, что мой платок не надушен, уж больно ощутимое амбре.

– Вы бы хоть отмыли бедолагу, – морщится Николов в сторону Селиверстова.

Тот разводит руками с сожалением:

– Я распоряжусь, но придётся обождать.

– Ладно, потерпим. Не думаю, что разговор займёт очень уж много времени.

Николов поворачивается к Хмарину.

– Расскажи нам со штабс-ротмистром, что же тут приключилось?

Хмарин молчит, только косит глазом в сторону развалин склада. Зубы его начинают выстукивать барабанную дробь. Того и гляди завалится в обморок от накативших воспоминаний.

– Рядовой Хмарин! Смир-на! – неожиданно ору я ему прямо в ухо.

Шок действует. Хмарин вытягивается по стойке смирно, выпячивает грудь, пытается даже есть нас с Николовым глазами.

– Отвечать кратко и ёмко. По сути!