Петр Воробьев - Разбой
«Сердце не справляется! Кислород прибавь»! – в отрывистом зове Игалука-следующего-за-луной, недавняя радость сменилась беспокойством. «Не могу, насос уже на пределе! Да и нельзя, и так лёгкие старику сожжём»! Икке-победитель-кракена по-прежнему держался у настила, еле шевеля плавниками, и вопросительно поглядывая на целителей. Текки-Пиппе и другие молодые косатки беспокойно кружили в почтительном отдалении от вожака, вспарывая поверхность раздела сред спинными плавниками – прямыми и повыше у самцов, слегка загнутыми и пониже у самочек. К вкусу воды уловимо добавилась смерть.
Глухие удары донеслись из глубины, вперемежку с боевыми кличами стай Теккуири-Менуика-младших-братьев-горбатых-китов и Чугуана-покровителей-выдр. Пееруиа-ловец-летучих-рыб направлял нападение самцов, задавая ритм их ударам. Сочетание безнадёжности ожидания на поверхности и напряжения боя в глубине оказались непреодолимыми для Теиёми, лопасти её хвостового плавника сделали мощное движение вверх-вниз, и молодая самочка устремилась на помощь родителям. Раздалось шипение, наверняка оглушительное вблизи, но рассеиваемое быстро увеличивавшимся слоем воды, отделявшим Теиёми от поверхности. Где-то вверху, над волнами скользнула исполинская тень.
От этих всколыхнутых волн, пошли блики, ещё заметные в быстро темневшей воде. «Теряем его! Эпинефрин и длинную иглу! Быстро»! – потребовал у кого-то голос Игалука-следующего-за-луной.
В глубинах стала различима тень, очертаниями отдалённо напоминавшая китовую акулу. Лопасти её хвостового плавника, которых было намного больше, чем положено, двигались не вверх-вниз, как у косатки, и не влево-вправо, как у рыбы, а крутились друг другу навстречу в два ряда. Косатки слаженно таранили металлический бок, простёганный несколькими рядами дырок, из которых вырывались пузырьки воздуха. В воде липко на язык чувствовалась смесь масла, жабоплава, и ещё чего-то горького и несъедобного. «В середину листов бейте! Где пробоины от иглострела»! – пискливо квакнул висевший в воде чёрный горбатый жабоплав. Будь это настоящая акула, и не безобидная китовая, а белая или остроносая, целью таких ударов было бы перевернуть рыбу на спину, после чего почти безмозглый хищник лишался способности сопротивляться. Но чего хотели добиться косатки нападением на металлическое пристанище Ду-Сани-расточителя-рыбы-мучителя-китов? После очередного тарана, от бока металлической акулы стали отваливаться серебристые чешуеобразные куски, и несколько цепочек пузырьков слились в одну. «Прочную оболочку вмяли»! – заверещал другой жабоплав. – «Сейчас их раздавит»! Искусственная рыба исторгла несколько клубов мутной и вспузыренной воды, примерно оттуда же, где у настоящей рыбы полагалось быть клоаке. Некоторые обитатели моря оборонялись от хищников, намеренно испражняясь. Осьминоги сходным образом использовали чернила – и для защиты, и чтоб сбить охотника с толку вкусом и очертаниями чернильного выброса. Выброс из «подморницы», если использовать для имени устройства относившийся к нему опознавательный клич жабоплавов, вряд ли мог отпугнуть или отвлечь её преследователей. «На всплытие пошла»! – горбатый жабоплав ухватил поплывшего было вверх товарища за один из хвостовых плавников. «Бахомур, куда? Расписание подъёма не про твою тушку писано? Четырнадцать саженей за диалепт, это не просто закон, это закон природы, енотодурище ты кашайское»! «Но там! Там»! – взвизгивал пойманный жабоплав, дрыгаясь и впрямь как какое-то земноводное. – «Рееккири! Ду Сани его прикончить и пришёл, не иначе»! «Косатки вожака защитят! Не дёргайся! Дыши ровнее»! – увещевал тот, кто любил раков. «Как они могут его защитить? Косатка отроду на смертного не нападала»! «Не кипиши, водохлёб медынский»! Подморница двинулась вверх, к волнам и свету, а за ней и охотники стаи Теккуири-Менуика-младших-братьев-горбатых-китов, оставляя горбатых жабоплавов во взмутнённом придонном слое.
Резко выдыхая, Теиёми направила путь к отбрасывавшей блики поверхности, обгоняя воздушные пузыри и ускоряясь. Её тело рассекло границу сред и описало дугу в воздухе. Стрекозы и плавучий остров скрылись, но над волнами висел отдалённо напоминавший косатку очертаниями и расцветкой пузырь, под которым сидели жабоплавы сухопутной разновидности, пушистые и без ласт. «Крепость! Я над Кашайской губой! Подморница всплывает! Это „Тельменец[165]“! Повторяю – это „Тельменец“»! «Ха! Колошенцы говорят, незваный гость хуже тельменца! Кого ж хуже незваный „Тельменец“»? «Откуда эта пробоина? И куда его несёт»?
Ненадолго погрузившись в воду после прыжка, Теиёми вновь рассекла волны спинным плавником. Вместо такого же плавника, из негибкой спины подморницы-«Тельменца» торчал нарост из металла, тоже показавшийся из воды. Перед наростом высилось непонятное приспособление. Из открывшегося в наросте отверстия, к нему подбежали по хребту подморницы три жабоплава, один почему-то с металлическим отростком вместо одной из верхних конечностей, и тут же принялись направлять трубкообразную часть приспособления в сторону настила с целителями. Те совершенно не обращали внимания на происходившее рядом – Игалук-следующий-за-луной приник ухом к боку Рееккири-белой-тени-быстрого-охотника-сокрушителя-лодок, ещё пара жабоплавов снова склонилась над своими устройствами, а Шварнедь-останавливающая-кровь стояла на краю настила, исторгая непонятный негромкий звук, полный тоски. Капли воды почему-то стекали из её глаз. Подплыв поближе, Теиёми вновь ощутила вкус смерти. «Всё»! – Игалук-следующий-за-луной слабо хлопнул передней конечностью по воде. В многообразии звуков, доносившихся до Теиёми с разных направлений и дальностей, чего-то не хватало. Молодые косатки обменивались беспокойными кличами, к ним присоединились и охотники. Приспособление на спине «Тельменца» лязгнуло, один из жабоплавов под пузырём в воздухе чем-то затрещал в ответ, чуть позже, металл подморницы зазвенел, несколько маленьких, но очень быстрых предметов пронзили водную поверхность, два жабоплава недружественной стаи упали в воду и стали погружаться, оставляя за собой расплывавшиеся кровавые следы, а третий сделал резкое движение, отчего приспособление громко кашлянуло, и из его трубчатой части вылетело что-то продолговатое, со свистом волоча за собой быстро удлинявшийся тонкий хвост. Предмет пролетел над настилом и упал в воду. «У гарпунной пушки – сам Ду Сани! Стреляй, что смотришь! Сейчас он разрывным зарядит»! – квакнул кто-то из-под воздушного пузыря. «Зарядку переклинило»! Одновременно, Теиёми поняла, каких звуков вдруг недостало в мире. Ритм неровного дыхания вожака больше не смешивался с шипением вставленной в его дыхало трубки, и неуверенное биение сердца Рееккири-белой-тени-быстрого-охотника-сокрушителя-лодок затихло. Прозвучал клич Пееруиа-ловца-летучих-рыб – не гордый зов матёрого самца, а жалобный вопль детёныша, отбившегося от стаи. Непроизвольно наполнив голос тонами потери и страха, Теиёми принялась вторить отцу. Вместе с ними закричали и другие косатки, только Икке-победитель-кракена молчал. Он повернулся, вырывая из бока целительскую иглу с кишкой, и, кровоточа, поплыл к «Тельменцу». Киекке-убийца-ската направился за ним.
Косатка никогда не нападала на жабоплава. Это не было просто неподобающе – такого вообще никогда не случалось. Но Икке-победитель-кракена и Киекке-убийца-ската с разгона выскочили на металлическую спину подморницы, помогая себе грудными плавниками, щёлкнули челюстями, и под потерянные крики стаи разорвали Ду-сани-расточителя-рыбы-мучителя-китов надвое, как морского льва-недомерка.
Глава десятая. Над Морем Тьмы Островов
– Тьма… хтонический безгласный зов…
Холод… ветер с древних ледников…
Страх… пронзительный предсмертный крик…
Камень… руны старше первых книг…
Холодно небо, огонь жарко пышет,
Нагльфар всплыл под воронов кличи.
Битвы призыв, бури порыв –
Меч вздымай и бейся, пока ты жив!
Хриплый, старательно прокуренный, любовно пропитой рёв Врума штурмана слился в странной гармонии с высоким и чистым пением Кьело́ потешницы. Электроскрипка Адусви́нты исторгла заключительный клёкот агонии, не до конца потонувший в хлопках и воплях – не в силу неблагодарности слушателей, а по причине их нехватки: путешественников через Море Тьмы Островов в этот перелёт оказалось примерно на треть меньше, чем обычно. Стали слышны обычные звуки – приглушённый свист ветра, электрическое гудение и щелчки оборудования, и могучая рапсодия питаемых жаром атомного распада турбин. – Хорошая песня, за душу берёт, – определил незнакомый К#ва́ре[166] женский голос. – Вот я тя щас возьму за душу, – радостно-плотоядно посулил в ответ мужской.
