Сергей Абрамов - Медленный скорый поезд
— И провожаем, — сказал Шухрат.
— То есть? — Начальник поезда не понял своего дружбана.
— Знаю я эти группы… Они там безбашенные все, пальцем спусковой крючок нащупают и — по окнам, по стенам короткими очередями, упаси Бог… Соединись с Ишимом, Пахом, отмени группу захвата, Христом Богом прошу, отмени на хрен. Пусть все оцеплено будет, пусть пассажиров и провожающих с перрона прогонят в здание вокзала… Не надо стрельбы. Сами, сказал, справимся. И свое оружие тебе никто не отдаст, уж поверь на слово, если сам никак не дотумкаешь…
— Согласен с Шухратом, — сказал Пастух. — Бескровный исход — это прелестно, но если бандиты станут стрелять, придется отвечать. Нам придется. И только нам. Где отвечать, как, из чего?.. Будем сидеть и ломать бошки — обсидимся и обломаемся. Сколько у нас стволов?.. Навскидку — четыре штуки. Я, Стрелок, Шухрат, товарищ начальник поезда, — худо-бедно, но все четверо вооружены. Наверняка у кого-то что-то еще про запас заныкано. Все умеют стрелять. Так пошли! Чего сидеть и куковать, пока они к нам сами не явятся?.. Но разведка необходима. Пусть даже поверхностная, наспех.
— Кто пойдет? — спросил Шухрат.
— Из нас — никто, — ответил Пастух. — С нашими рожами и габаритами — да в разведку по вагонам. Обосраться и не встать… Женщина пойдет…
Марина, до сих пор даже звука не подававшая, встрепенулась:
— Я пойду…
— Ага, — сказал Пастух, — мухой прям… Сидеть и не возникать. Есть у меня толковая женщина на примете… — Встал с полки, открыл дверь купе. — Всем ждать. Это приказ. И вам, товарищ Пахом, уж не обессудьте. А я ненадолго…
Задвинул за собой дверь и пошел по вагону. Знал — куда.
Проводница, имени которой Пастуху спросить не довелось, сидела у себя в купешке и что-то черное шерстяное вязала на спицах.
— Родная моя, — сказал Пастух, вторгаясь в казенное пространство и задвигая за собой дверь, — вы меня уже выручали, так мне все мало и мало. Не поможете ли еще разик?
Она подняла глаза от вязанья, глаза были красные от недосыпа, что профессии ее приличествовало, спросила спокойно:
— А что надо-то?
— Всего-то и прогуляться, — улыбнулся Пастух. — По вагонам. И будто бы по делу идете.
— А по правде, значит, не по делу… — очень понимающе протянула, отложила на приоконный столик вязанье. — И это мне надо, а?
— Не обижу, — сказал Пастух и выложил на столик красную пятитысячную бумажку. Попробовал доубедить: — Не в деньгах дело. Если все пойдет по нашей раскладке, все живы останемся, все до Москвы доедем. Но все и должны поучаствовать в том, чтоб раскладка справедливо легла, а не как ни попадя. Улавливаешь значимость момента?.. Да что я тебе мозги компостирую! Ты сама видишь и понимаешь, что в поезде происходит…
— Я понимаю, — сказала проводница и встала. — Мне идти по всем вагонам и просто смотреть? Или что-то я должна увидеть… что-то такое… так, да?.. Такое, например, как те мужики, что в наш вагон прорваться хотели?..
— Ладно мыслишь, — одобрил Пастух. — На них в оба глаза гляди, только сама не подставляйся. Ты идешь по составу, ты здесь работаешь, тебе не по фигу то, как пассажиры себя ощущают… Ты, полагаю, пассажира с билетом от пассажира… с чем?.. ну, скажем, с нехорошими мыслями отличить навскидку сумеешь?..
— Сумею, — сказала проводница. Встала, формешку оправила. — Не надо со мной, как с детенышем. Я ж не слепая, не глухая, по башке не битая. Понимаю, кого высматривать. Шесть лет уж как проводницей, а это — та еще школа… Так я пошла, командир?
— Мирного тебе пути, — искренне пожелал Пастух.
И сел на ее полку.
А она пошла. Затянула тихонько:
— На тот большак, на перекресток уже не надо больше мне спешить… Жить без любви, должно быть, просто…
Песенка эта негромкая и хорошая, а еще и к месту — про любовь-то, быстро-быстро отдалялась. А там и вагонная дверь хлопнула, закрылась. Пастух вышел в коридор из купе проводницы, тихонько дверь прикрыл. И песню докончил:
— …но как на свете без любви прожить…
Не в себе себя чувствовал. Вообще не любил провожать людей в опасный путь, хорошо подготовленных людей, вооруженных до кончиков ушей, а тут — на тебе: просто проводница. Главное секретное оружие — шпилька для волос. И ведь пошла, сама пошла, слова встречь не сказала… А он даже имени ее не помнил, за весь долбаный путь не запомнил или вообще не знал. Жизнь — *censored* конченая!.. Ну да ладно, Бог, как водится, не выдаст, свинья не съест, а конченая *censored* все не кончается и не кончается, что в принципе радует. Так что и на сей раз прорвемся…
А имя проводницы узнать надо. Вот вернется она минуток этак через двадцать — двадцать пять, узнаем имя и хорошо запомним.
Пастух искренне не знал, на что посылал женщину. Формально — ни на что страшное, опасное, замысловатое. Экая проблема! Прошла местная вагонная проводница по чужим вагонам, может, подружку повидать захотела, коллегу по профессии, время свободное выдалось — а оно и вправду выдалось: проводница-то читала себе спокойненько в купе, отдыхала от дневной или ночной беготни. А тут — Пастух. Ну, сговорил ее сходить по составу и вправду навестить кого ни то из коллег — рутинное дело вообще-то. Она и пошла. За пятихатку-то — кто ж не сходит?! Минут пятнадцать — в один конец, минут пять — десять полялякать с коллегой, а еще пятнадцать — назад в свое купе, где ее Пастух перехватит…
Все чисто, все тип-топ, никаких опасностей для фигурантки нет, ан чего-то Пастуху не нравилось. И «чего-то» это относилось не к возможным рутинным событиям на повагонной прогулке женщины, а к чему-то, чего Пастух не шибко-то и понимал сам.
И сам себя резко одернул: утри сопли, Пастух! Ты — на деле, и оно не терпит сомнений и тем паче соплей. Утри их и усмирись. И дама работает не бесплатно, не хотела бы — не пошла бы…
Он встал с полки и вышел в вагон. Купе проводниц было, как и заведено, крайним. Из середины вагона, из коридора крикнул Стрелок:
— Кого пасешь?
— Женщину здешнюю казенную, — ответил Пастух. — Вот-вот подойти должна… — Вроде как оправдался невольно, нехотя, а все же, все же.
— Лизу, что ли? — спросил Стрелок. Он в отличие от Пастуха знал ее имя и скорее всего никакими комплексами в общении с ней не заморачивался. — Толковая тетка, — вроде как подбил бабки Стрелок, — что ни поручи, пусть хоть и по мелочевке, все сделает тип-топ. Она ж мастер спорта по стрельбе, чемпионкой Москвы была…
Пастуха информация малость ошарашила.
— А чего ж она по неделям от Москвы до Владика мотается?
— Ребенок у нее больной, дочь, в третий класс ходит, мать-старуха кушать просит, ну и так далее… короче — денежки требуются. Она и берет, когда дают.
— А ты откуда знаешь?
— А я люблю разные вопросы задавать. Мне отвечают. Кто хочет. Лиза девушка молчаливая вообще-то, но вот ведь отвечает, ей выговориться иной раз надо…
— Это тебе она выговаривается?
— А хоть бы и мне. Я, Пастух, кроме как стрелять, еще и слушать умею. И выводы делать.
Разговор плавно свинтился. Стрелок свое выговорил, а Пастуху, как он сам разумел, стоило малость подумать. Не о судьбе бедной проводницы, конечно, но о судьбе ее альтер эго, умеющего, как выясняется, профессионально стрелять. Оружия в заначке Пастуха за время путешествия малость поднабралось — от плохих-то людей чего ж не взять полезное. А лишние руки — они ведь не всегда лишние. Так уж и тем более к блеклому карандашному портретику проводницы Лизы, словесно набросанному Стрелком, стоило приглядеться. Ехать им еще и ехать. До Ишима — два с лишним часа стучать колесами…
— Спасибо за уместную инфу, — сказал Пастух Стрелку, — курочка, как говорится, по зернышку… И кстати! Если уж ты такой человекознатец, как утверждаешь, то нам стоило бы оглядеться по сторонам и подсобрать вокруг толковых и полезных людей.
— Так тут, почитай, две трети поезда собрать можно, — засмеялся Стрелок, — толковых-то… А вот полезных… Не спешишь ли, Пастух?
— Спешу, — согласился Пастух. — Времени у нас — кот наплакал, а зверь этот скуп на слезы. Ты прав, собирать — некогда. Но предупредить пассажиров надо.
— О чем предупредить? О том, что твой Слим… или кто там еще к веревочке подвяжется?.. небольшими ударными силами… совсем небольшими, согласись!.. хотят… — Он примолк на миг и сразу продолжил: — Они вообще-то одну Марину хотят. С потрохами. И тебя до кучи — выпотрошенного. Или пристреленного — это уж как Слим решит. А людей у Слима не так уж и много. Тех, что я видел, не то пятеро, не то — с перебором! — шестеро навскидку. Плюс Слим. Это что, нам много? Нас, если считать начальника поезда и остальных, уже — кулак. А те пассажиры, что не в кулаке, — так они жить хотят. Они, когда время подвалит, сами вооружатся. Поневоле… Послушай меня, Пастух, не умножай сущности, оставь все как есть, и зуб тебе даю коренной — не получится в поезде войнушки… Вон, кстати, Лиза идет. Спроси ее…
