Дэвид Хофмейр - Дорога ярости
Он давит на тормоз, и «лонгторн» останавливается с пробуксовкой. Две тени рядом с Адамом тоже останавливаются. Клубится пыль.
– Ты чего? – кричит Сэди.
Адам наклоняется вперед, через руль, и показывает на то, что заметил.
Прищурясь, гонщики смотрят сквозь оседающую пыль и наконец видят это. Зияющую пропасть. Их мотоциклы метрах в пяти от обрыва, уходящего в непроглядную тьму.
Адам слезает с мотоцикла, пинает камешек в пропасть, наклоняется и провожает его взглядом. Камешек беззвучно скрывается из виду. Они ждут, но так и не слышат звука от удара.
– Ущелье, – сообщает Адам.
– Как ты догадался? – спрашивает Сэди.
Адам пожимает плечами.
– Сам не знаю. Как-то почувствовал.
Он идет вдоль края, видит полоску земли, похожую на полуостров, которая выдается вперед, нависая над пропастью. Полуостров уходит чуть вверх: природный трамплин.
– Может, и перепрыгнем. Вон какой большой.
– Нам даже другой стороны не видно, – возражает Сэди.
– Справимся, – щурясь от пыли, бросает Кейн. – Все вместе.
Они отъезжают метров на шестьдесят от края, потом разворачивают мотоциклы и ждут, стараясь хоть что-то разглядеть во мраке налетевшей бури.
– Не думайте, – говорит Кейн. – Прыгайте. Вперед!
Наклонив головы и приникнув к рамам мотоциклов, они рвут с места и мчатся вперед. Мощно. Быстро. Решительно. Все трое одновременно. Стремительно взлетают на полоску земли и прыгают. Всего несколько секунд. Адам моргает. С него течет пот. Другая сторона так далеко, что расплывается перед глазами. Он взмывает вверх, смутно понимая, что вот-вот окажется на краю.
Он чувствует прыжок. Пропасть под колесами мотоцикла. Адам опускает глаза. Внизу ущелье, такое глубокое, что к горлу подкатывает тошнота. Сердце екает. Адам думает о Сэди. Молится, чтобы она благополучно перепрыгнула пропасть.
Он плывет в воздухе. А потом спускается. Летит стремительно, точно камень из водденитовой рогатки. Видит землю. Она неожиданно появляется перед глазами. Словно из ниоткуда. Байк врезается в нее. С бешеной силой. Передним колесом. У Адама от удара перехватывает дыхание.
Он тянет руль на себя, наклоняется в седле, но мотоцикл вырывается из-под него. Адам летит. Ждет, что вот-вот ударится о землю. Боль пронзает его, точно разряд молнии. На него обрушивается темнота. Точно стена из черного железа.
22
Четверг, 7-е число, 04:50+94 часа
Он резко садится. Руку и лодыжку пронзает жгучая боль. В затылок упирается что-то острое, и он оборачивается. Ветка, торчащая из какой-то стены, обвязанная веревками и обтянутая брезентом. Горит свеча. В воздухе разлит какой-то аромат – не то благовония, не то масла. Жарко, тесно. Сердце колотится, во рту пересохло. Адам облизывает губы, дышит часто и неглубоко.
Внезапно он чувствует какое-то движение. Оборачивается, моргает.
В тусклом свете на пороге стоят трое. Похожие на призраков. Кажется, будто воздух в палатке шевелится.
Тот, кто стоит впереди, протягивает к нему руку.
– Прочь! – хрипло кричит Адам. – Я вас предупреждаю. Идите отсюда, или…
– Или что? – человек, который протягивает к нему руку, выходит из тени. Лица его не разглядеть в темноте. Но глаза видно: в мерцании свечи они горят желтым огнем.
– Кейн.
– Он самый. Долго же ты валялся в отключке.
Адам отодвигается назад, нашаривая рогатку за поясом.
– Кто это с тобой?
– Родичи мои.
– Но кто они?
– Накода. Кто же еще?
Адама охватывает ужас.
– СЭДИ! – кричит он во все горло.
Кейн поднимает руки.
– Успокойся. Ей ничто не угрожает. Я же тебе сказал. Это мои родственники.
Не говоря ни слова, незнакомцы, склонив головы, выходят через низкую дверь.
Адам таращится им вслед.
– Так это твои родственники?
– Именно, – соглашается Кейн.
– Значит, ты людоед.
Кейн ухмыляется.
– Ага. Еще бы. Конечно, людоед. Давно надо было тебя порубить на мелкие кусочки. – Он достает нож Ната, делает шаг вперед, и керамическое лезвие блестит в свете свечи. Адам шарахается от него, но ветки юрты толкают его голову вперед.
Кейн со смехом прячет нож в карман.
– Осторожнее!
Адам поднимается на ноги. Острая боль пронзает щиколотку. Вскрикнув, он тянется ощупать распухшую ногу. Пальцы его натыкаются на липкую зеленую субстанцию.
– Это примочка, – поясняет Кейн. – Мелко порезанные листья со слюной. Помогает от боли и синяков. Ты сильно приложился. Хорошо, что, кроме щиколотки, ничего себе не повредил.
Кейн протягивает ему бутыль, выдолбленную из тыквы-горлянки. Адама так и тянет выбить ее из рук Кейна, но жажда мучает его, как дикий зверь. Он выпрямляется, берет воду и пьет, пока Кейн не отбирает у него бутыль.
Тыльной стороной руки Адам вытирает рот и смотрит на Кейна. Похоже, тот ничуть не пострадал. Адам переводит взгляд на свою левую руку. На ране свежая повязка. Он поднимает ладонь и нюхает бинт. От него пахнет травой и древесным дымом. Боли нет.
– У накода мощные снадобья, – не сводя с него глаз, поясняет Кейн. – Они зашили тебе рану.
Адам смотрит на него.
– Видел бы ты тот прыжок, – продолжает Кейн. – Ты сам-то помнишь?
Адам качает головой.
Но он все помнит. Урывками. Как пулей вылетел на трамплин, прильнув к раме мотоцикла. Как сгруппировался у кромки обрыва. Как направил мотоцикл вперед и вверх, взмывая в воздух. Как привстал в седле и как потом вытянулся всем телом, отрываясь от земли. Сперва чувствовал вес тела. Потом парил в невесомости. Под ним только темнота. Потом ударился о землю. И больше ничего.
Кейн бросает Адаму его гоночный костюм, и Адам одевается, повернувшись к Кейну спиной. Вместе они, пригибаясь, выходят из палатки и щурятся от призрачного света. В воздухе по-прежнему висит пыль. Еще не рассвело, и в полумраке маячат расплывчатые силуэты.
По лагерю из дюжины юрт ходят люди, каких Адам прежде не видывал. Мужчины, голые по пояс, худощавые, загорелые, вымазанные коричневато-желтой грязью. Головы у всех прикрыты: кто в уборах из перьев, кто в широкополых шляпах. Руки выше локтя обхватывают золотые браслеты. На плечах у них висят длинные полые трубки из темного дерева. Женщины в платьях и разнообразных головных уборах – кто в перьях, кто в шляпах. Вид у них такой же угрожающий, как и у мужчин. У них на спине тоже длинные трубки.
Адам, моргая, таращится на незнакомцев.
– Что это у них такое?
– Духовые трубки. Бесшумное оружие. Поражает цель за двести метров. На шестидесяти убивают наповал.
Адам качает головой.
– Ничего себе. Представляю, что бы сказал Нат.
– Привет, – раздается голос за спиной.
Адам быстро разворачивается. И видит улыбающуюся Сэди. Голова у нее перевязана. На виске проступает пятно крови.
Адам инстинктивно тянет к ней руку.
– Больно?
Сэди еле заметно отстраняется.
– Ничего, заживет.
Кейн смотрит на Сэди. Потом на Адама.
– Пойдем, покажем шаманке твою руку. – Он указывает куда-то на северо-восток. – Выезжаем на рассвете. Нам вон туда.
Он ходит среди накода. Те здороваются с ним, поднимая руку ладонью вперед. В утренних сумерках они похожи на привидения. Кейн отвечает на каждое приветствие. Подходит к группе молодых мужчин, похожих на тени, которые ставят юрту вдали, на краю лагеря.
Адам провожает его глазами и снова качает головой.
– Это безумие.
– Они кочевники, – поясняет Сэди.
– Они дикари!
– Я тоже так думала, но… они умеют лечить… – Она дотрагивается до перевязанной головы, потом указывает на его руку: – Болит?
– Сэди, ты сошла с ума! Ты разве не слышала, что о них рассказывают?
– Да все я знаю. Я ведь тоже сперва разозлилась. Вышла из себя. Орала на них. Кейну меня даже держать пришлось. А потом пришла она, эта женщина из племени накода. Кейн называет ее шаманкой. Смотришь на нее, и…
– Они людей едят!
– Я боюсь не меньше тебя. Поверь. Но… не знаю, что-то мне подсказывает, что им можно доверять. Они не опасны. Просто они другие. Может, все эти истории про них – ложь. – Голос ее звучит напряженно, так, словно Сэди пытается убедить не столько Адама, сколько саму себя. В глазах ее читается любопытство, смешанное со страхом.
Адам ничего не отвечает. Он наблюдает за накода. Мужчины носят охапки хвороста, обвязанные веревками, глиняные горшки, деревянные миски с корешками и ягодами. Женщины сидят на квадратных плетеных матах с длинными трубками на коленях и мастерят из твердых стебельков пустынного мятлика тонкие, как иглы, стрелы.
Что-то привлекает внимание Адама. От юрты к юрте переходит женщина. За ней семенит стайка детишек без головных уборов. Дети как дети – смеются, верещат, задирают друг друга. Но все-таки что-то в них не так. Адам приглядывается, убеждая себя, что это ему не снится.
