Евгений Филенко - Гигаполис
– Хорошо. У тебя есть с ними связь?
Вместо ответа достаю фонор-карту.
– Передай «кайманам»: заложники рассредоточены по одному на этаж. Но и охраняют их по одиночке.
– Не очень-то умно, – вворачиваю я.
– Нет иного выхода. Террористов мало. Периодически совершается обход постов. Кажется, некоторые этажи заминированы. Создается впечатление, что они сознают свою обреченность и надеются только на чудо – что вы вдруг ни с того ни с сего пойдете на полное удовлетворение их требований. Ну, а если не пойдете – они готовы взорвать отель вместе с собой. Вообще это стыдно – позволять террористам беспрепятственно проникать в самый центр города…
– Молодец, – щурюсь я. – Голова. Умный, как утка. И плаваешь, как утюг. Потом сделаешь втык нашему директору.
Он прикусывает язык. И сконфуженно молчит, пока я передаю Тарану полученные сведения.
– Понятно, Малыш, – говорит тот. – Оставайтесь там, где сидите.
– Передай еще, – встревает Улька. – Доктор Брустер содержится на пятнадцатом этаже, тренажерный зал. Доктор Брасс – на семнадцатом, люкс 1701. Бригадный комиссар Лонг – на двадцать первом, в буфете. Эти подонки подмели всю жратву, но пьют аккуратно и только пиво… Один представитель мэрии сидит под замком в подсобке двадцатого этажа, другой, по моим предположениям, выступает в качестве живого щита при главаре, и тот таскает его за собой повсюду.
– Спасибо, комиссар, – отвечает Таран. – Теперь-то мы их сработаем всухую.
– Улька, – говорю я. – Откуда ты все знаешь… ну, про то, кто где содержится?
– Секрет фирмы, – скалится он. – Нам тоже досаждали террористы. И я на всякий случай выучил хинди. Сегодня пригодилось.
Я стаскиваю с себя опостылевший белый сюртук, распускаю его на полосы и увязываю пленника, как ржаной сноп. Он по-прежнему в отрубе, от него разит прелым волосом и мочой. Улька тем временем приоткрывает дверь в коридор. Мимо нашего номера беззвучно пробегают «кайманы». Сейчас их не менее десятка.
– Вооружись, комиссар, – говорю я. – Еще ничего не кончилось.
Улька ухмыляется и ловит на лету переброшенный мною «волк».
– Дерьмовая машина, – замечает он, примеривая ган к своей руке. – Я предпочитаю «швессер-магнум».
– Ясное дело, – киваю я. – Вы, прибалты, всегда были пижонами.
Я достаю пачку «Бонда». Мы молча закуриваем.
– Гоша, – наконец нарушает он тишину, и видно, что затевать этот разговор ему ох как непросто. – Я честный человек. Может быть, не всегда смелый… Поэтому не стану лгать и притворяться. Я не знал, что ты выжил в той заварушке. И оттого не искал тебя, чтобы оправдаться.
– А я выжил. Хотя мне достались все пули, что мы могли бы поделить на двоих.
– Но к чему оправдания? Я действительно оставил свой пост. Это непростительно, это безрассудно. Однако подлого умысла в том не было!
– Что же с тобой приключилось? Ты испугался? Тебя купили?
– Ты неправ, Гоша. Я повторяю, была глупость. Сумасбродство. Я и предположить не мог, что боевики отважатся на прорыв именно на нашем участке и в тот момент, когда я отлучусь с поста! Но я не испугался. Разве тогда я походил на труса? Это сейчас, с годами, я уже не такой бравый молодец. Потому что всякий человек, обзаведясь детьми, начинает думать о том, кто будет их растить и ставить на ноги, если не он сам…
– У тебя есть дети? Поздравляю. Я не знал.
– Откуда тебе было знать? У меня двое – мальчик и девочка. У меня красивая жена. Свой дом. Теперь ты приедешь ко мне и все увидишь собственными глазами. Но не о том речь… Я не испугался и меня не купили. Все гораздо проще и банальнее. Помнишь нашу последнюю с тобой хозяйку?
– Конечно, помню. Звали ее, кажется, Фатима.
– Да, прекрасная вдовушка с бездонными очами… Уже позднее я не раз думал: может быть, все было подстроено? Может быть, она нарочно пришла ко мне в рощу, чтобы я занялся с нею и просмотрел десант боевиков?
– Выходит, тогда, в роще, ты ее трахнул?!
У меня глаза на лоб лезут. А господин комиссар Маргерс делается пунцовым от смущения.
– Зачем ты так, – бормочет он. – Все было очень деликатно и красиво. Но… в общем, ты угадал.
Ай да скромник, ай да моралист! А сколько он мне крови попортил за мои похождения, сколько нравоучений впарил, каких только святых не ставил в пример!
– И пока ты жарил нашу красавицу-недотрогу, боевики проскользнули в мою сторону?
– Именно так и было, Гоша.
– Но как же ты отвертелся перед командованием?..
Он отводит взгляд.
– Это было непросто, Гоша. Но я отвертелся.
Я пускаю тлеющий окурок ракетой в приоткрытое окно.
– Если это правда, Уля… если ты мне сейчас не лепишь скульптуру…
– Я христианин, Гоша, – торжественным жестом он поднимает ладонь. – Пусть меня покарает Господь, если я лгу.
– Ладно тебе, – ворчу я. – Мало того, что меня боевики посекли в капусту, так он еще и даму свел с конюшни…
Я могу еще какое-то время строить суровое лицо и винить его во всех смертных грехах. Это ничего уже не значит. Я счастлив. Мне хочется обнять этого хлыща и не отпускать от себя ни в какую чертову Латвию. Судьба вчера отняла у меня друга. Но ей хватило совести вернуть мне старый долг.
Отворачиваюсь к окну, окунаю свое горящее лицо в струи вонючего сквозняка, прилетевшего сюда с грязных заводских окраин Гигаполиса… Господи, чего я только не нафантазировал за эти годы, каких догадок не насочинял, каких страшных кар ему не насулил! А как просто все разъяснилось! Просто – и смешно. Окажись у него любое иное оправдание, ни за что бы не простил. Но роща и прекрасная вдовушка…
Черные силуэты дальних небоскребов, испещренные точками окон, делаются размытыми, плывут и колеблются в моих глазах. Пустяки. Теперь все можно стерпеть.
– Ты… кобель балтийский… Я люблю тебя.
– Гоша…
Спеленатый зарф некстати вдруг начинает сучить ногами, извиваться и мычать.
– Заткнись, ты, – говорю я без большой злости.
Толкаю его ботинком в задницу, и он затихает.
Мы стоим с Улькой, положив руки на плечи друг другу, уткнувшись лбами, и у нас, у здоровенных тридцатилетних мужиков, прошедших все круги ада, заляпанных кровью с головы до ног, на глазах – чистые детские слезы.
И мы не сразу слышим, как с легким шорохом открывается входная дверь.
13. Иван Зонненбранд, по прозвищу Зомби
… Должно быть, минуло не более минуты. Обнаруживаю себя лежащим книзу мордой на неприятно теплом полу. У меня проломлен лоб, и мозг тягучими каплями изливается наружу. Мой драгоценный, уникальный мозг. Или мне так кажется?.. Вдобавок ко всему, я кастрирован, потому что на месте полового аппарата пульсирует слиток раскаленного металла, прожигая мой пах до самых кишок.
Эта гадюка меня взяла. Как и обещала. В таком состоянии я не способен к сопротивлению. Даже в устной форме.
Сначала вижу ее босые пятки. Что ж, на вид пятки как пятки. Кто мог предвидеть, что они у нее из легированной стали? Черт возьми, я и мог, и не только мог, но и обязан был, как профи, а не дешевый шкет, впервые ломанувшийся на дело… Мучительно завожу глаза, чтобы хоть как-то оценить обстановку. Она уже почти одета и возится с последними застежками на платье. Поразительное свойство всех женщин – одеваться в мгновение ока… Но не следовало бы мне сейчас вспоминать о женщинах, ибо чертов слиток немедленно поддает жару.
Выясняется, что она меня не обманула. Помещение наполняется крепкими мужиками в припорошенных дождиком цивильных костюмах. Небось, бегом драли на помощь своей шлюхе из какого-нибудь схрона…
– Класс, – говорит один из них, нагибаясь надо мной. – Шикарно сработано, Индира.
Меня подхватывают под мышки и пытаются усадить. Но я так и норовлю завалиться набок. Сидеть невозможно. Лежать, впрочем, тоже. Я инвалид, наполовину покойник. Причем на лучшую половину. Зомби в точном смысле этого понятия. Хотя лоб против ожиданий оказывается цел, и мозг на месте. Это славно, он еще послужит мне нынче.
– Адвоката мне, – трудно выговариваю разбитым ртом. – Всех засужу…
– Разумеется, – синие глаза этой змеищи обращаются в щелки. И она дословно повторяет мои же слова: – Позже… Когда мы выясним суть вашего задания.
– Я никого не убивал… На мне крови не было и нет… Все прочее – словесные угрозы, пустой треп, в суде недоказуемо…
– Вы можете встать? – почти участливо спрашивает один из мужиков.
Падаль. Смешно ему, что девка завалила такого динозавра, как Зомби. Раззвонят теперь по всему Гигаполису.
– Сейчас увидим.
Ноги подкашиваются, и я повисаю на руках. Меня дотаскивают до кресла и пытаются придать той рухляди, какую я нынче из себя являю, устойчивую форму.
– Врача бы ему, – роняет кто-то.
– Врача мне… – с благодарностью подхватываю эту удачную мысль. – Умираю!..
Самое время разыграть обморок. Скрупулезно следую тому сценарию, который всего полчаса назад предлагала мне госпожа старший инспектор… как ее?.. Флавицкая.
