Анна Калинкина - Станция-призрак
жертвоприношения чаще выбирали сирот. Все помнили один
случай, когда увели наверх слабоумную дочь пьяницы Тамары.
Тамара еще со времен Катастрофы повредилась в уме и готова
была пить все, что горит. Оттого и дочь у нее получилась не впол-
не нормальной. Верховный убедил Тамару отдать дочь для жерт-
вы — мол, все равно она не жилица, это и врач Николай Федоро-
вич подтвердил. И Тамара вроде сама согласилась, но потом сов-
сем спилась и стала нести что-то вовсе несуразное и непотребное,
говорить крамольные речи. Через несколько дней ее нашли в уг-
лу станции — скрюченную, совсем синюю, но, как объявили по-
том, «без признаков насильственной смерти». Николай Федоро-
вич сказал — выпила что-то техническое, перепутала. Никто осо-
бо не удивился — в таком состоянии Тамара что угодно выпить
могла. Но уж больно своевременно эта смерть случилась.
А им с Крысей вместо матери стала баба Зоя. И заботилась о
них, учила, лечила. Вот только спасти не могла.
Баба Зоя по памяти рассказывала им сказки. В этих сказках
принцессы попадали в беду, но в последний момент их спасали
какие-нибудь дураки или рыцари, а может, рыцари-дураки, кото-
рым не жилось спокойно, которые предпочитали искать опаснос-
тей и приключений себе на все места. Нюта точно знала — на
станции спасать их с Крысей дураков не найдется.
— Крыся, — спросила Нюта, — а что баба Зоя про Тушинскую
рассказывает? Там ведь тоже люди живут?
С Тушинской изредка приходили торговцы, впрочем, с ними
старались все вопросы решить побыстрее. И не вести досужих
разговоров — за этим следили люди Верховного.
— Баба Зоя про это почти не говорит. Сказала, что всякий
сброд там живет, с которым людям и знаться ни к чему. А вот
Галка, повариха, рассказывала, что там республика, правит там
бургомистр Гришка, и будто бы жить там можно совсем неплохо.
К ней приходил один, оттуда, нравилась она ему, вроде даже с со-
бой звал.
— А она что ж?
— Да она тут привыкла. А потом — боится она.
— Что Верховный не отпустит?
— Верховный-то, может, и отпустит, он открыто возражать не
любит. Поулыбается, согласится, а потом, — Крыся понизила го-
лос, — ее мертвой найдут, как Тамару. И скажут — сердечный при-
ступ. А кому охота доискиваться? Не любит он людей выпускать
со станции, чтоб лишнего не растрепали.
— Никто не выйдет отсюда живым, — машинально сказала
Нюта.
— Вот-вот.
Сказанное было похоже на правду. Не зря же Верховный даже
надписи на стенах не стал переделывать, оставил в прежнем виде.
Чтобы все выглядело как обычно — ну, живут себе люди, молят-
ся своим богам, как умеют, кому какое дело. Видно, понимал —
если вскроется то, что он тут вытворяет, по головке его не погла-
дят. Впрочем, вмешиваться было некому, на соседних станциях у
всех своих проблем хватало по горло, не до того было, чтобы
лезть в чужие. Если и дальше так пойдет, скоро они и подавно
окажутся в изоляции и у Верховного будут развязаны руки. А с
внутренними врагами он управляться умеет. Впрочем, что им с
Крысей до этого? Для них все кончится в ближайшие дни.
— А правда, что станцию назвали в честь предводителя рабов?
— Баба Зоя говорит, что станцию назвали в честь стадиона на-
верху, а стадион этот в самом деле назвали в честь раба, который
повел других рабов в бой против хозяев.
— И что с ним случилось?
— Не помню. Кажется, разгромили, схватили и казнили, —
равнодушно сказала Крыся.
Нюта вздохнула.
— Ладно, давай спать. Несколько дней у нас в запасе еще есть.
* * *
Шатер Верховного снаружи был неказистым, а от других пала-
ток внешне отличался разве что размером, зато внутри был убран
затейливо. На роскошных, но замусоленных от времени покрыва-
лах тут и там валялись пестрые подушки в шелковых наволочках,
явно принесенные в свое время из какой-нибудь новорусской
квартиры, но теперь тоже потрепанные. «Да уж, — любил размы-
шлять иногда Верховный, глядя на эти подушки, — как бы ни был
богат их прежний хозяин, это не спасло ему жизнь. Небось, давно
уже и кости его сгнили где-нибудь там, наверху. Возможно, гро-
бом ему стал навороченный джип. Не увез от смерти».
Зато он, бывший завлаб в дышавшем на ладан НИИ, может те-
перь валяться на этих подушках, раздумывая о превратностях
судьбы. А все вокруг только и ждут знака, чтобы тут же испол-
нить его желания.
Убранство дополнялось парочкой бронзовых светильников,
которые зажигались только в торжественных случаях — электри-
чество приходилось экономить, старенький генератор не мог
обеспечивать все потребности. С потолка свисали несколько ки-
тайских вееров, в углу стояла статуя собакоголового бога. Не сов-
сем подходящий антураж, конечно, но приходилось довольство-
ваться тем, что удавалось найти сталкерам.
Звякнул бронзовый колокольчик у входа — робко, неуверенно.
— Да, входите, кто там есть, — сказал Верховный. — А, это ты,
Миша.
В шатер протиснулся худенький лысоватый человечек в потер-
том свитере и защитного цвета брюках. Верховный молчал, ждал.
Пришедший, присев на корточки, тоскливо оглядел веера и све-
тильники, покосился на профиль Верховного — хоть на медали
выбивай, добавить еще лавровый венок — будет вылитый Юлий
Цезарь. Верховный был одет по-домашнему, в сером махровом
халате, позаимствованном, скорее всего, там же, где и подушки.
— Чего ты хотел, Миша? — мягко спросил Верховный.
— Да я-то ничего... — неуверенно начал вошедший. — Меня
Зоя просила поговорить с тобой, Юра.
— Ах, Зоя, Зоя, — с ласковой укоризной произнес Верхов-
ный. — Что-то много она стала позволять себе в последнее время.
— Хоть ее-то не трогай, Юра! — тоскливо вскричал челове-
чек. — Ладно, считай, что я и сам поговорить хотел. Ведь так не
может дальше продолжаться.
Верховный изобразил недоумение.
— О чем ты? Я что-то не пойму.
— Ты прекрасно все понимаешь, Юра. Эти девочки... зачем они
умирают? Ведь ты сам не знаешь, что делать, Юра, ты так же ни в
чем не уверен, как все мы, только скрываешь это. Прекрати эти
ненужные жертвы, эти бессмысленные убийства, а то...
— А то — что? — переспросил Верховный. — Ты угрожаешь
мне, Миша? Не думал я, что у нас до этого дойдет. Ты же зна-
ешь — стоит мне крикнуть, и охрана от тебя мокрого места не ос-
тавит.
— Не пугай, Юра. Если ты хочешь, если ты посмеешь меня
убить — убивай, мне все равно. Я скажу тебе, почему ты не мо-
жешь остановиться. Если сейчас ты посмеешь признаться людям,
что столько девочек угробил напрасно, они тебя разорвут в кло-
чья. Это тупик, Юра. Мы не можем остановиться, но и жить так
дальше невозможно.
Верховный молчал. Когда он заговорил, тон его был совсем
другим.
— Миша, Миша, ты просто устал. И я тебя прекрасно понимаю.
Вспомни, сколько лет мы знаем друг друга, и ты всегда мне верил.
Почему же сомневаешься теперь? Ведь мы с тобой сто раз уже об-
суждали и пришли к выводу — правильно предсказать дату конца
света удалось лишь индейцам. Значит, и в остальном они были пра-
вы. Конечно, у нас масштаб не тот, но мы ведь делаем все, что в на-
ших скромных силах. Как говорится, чем богаты... И ты ведь согла-
шался со мной, что нужно отказаться от прежних богов, которые
все равно не сумели спасти человечество. И что наша религия все-
сильна, потому что она — единственно верная. Синтез верований
индейцев и древних славян — ведь и они поклонялись Солнцу. Ведь
только мы, Миша, мы одни во всем метро еще и задаемся глобаль-
ными вопросами о судьбах мира, мы здесь последний оплот духов-
ности. Только мы в состоянии еще как-то поддерживать мировую
гармонию. Все эти красные, синие, зеленые, коричневые — им не до
того, они только между собой грызутся, самолюбие свое тешат. Да-
же в Полисе заняты не тем, хотя могли бы все проанализировать и
сделать те же выводы, это ведь на поверхности лежит. Не напрасны
наши жертвы, Миша, поверь. Помнишь, как ты восхищался моей
гениальностью, когда я доказал, что через сорок два года после Ка-
тастрофы наступит уже полный и окончательный... конец света.
И спасутся лишь избранные. Те, кто правильно понял происходя-
щее, сумел верно истолковать знамения свыше. То есть мы.
