Александр Афанасьев - Зона заражения
И так получилось, что амир Ислам вернулся сюда, когда джихад уже закончился, чтобы, согласно традиции, стать главой семьи после гибели своих братьев. Его приняли с уважением, как младшего брата троих старших, славно сражавшихся и ставших шахидами. Его признали амиром, и те из бойцов джамаатов его братьев, что уцелели, пошли за ним и встали в его ряды. Амир Ислам не проявлял усердия в джихаде, зато он первый привез и начал высаживать здесь не обычный, а какой-то культивированный мак с юга Афганистана, с Кандагара, в млечном соке которого было намного больше наркотических веществ, чем в обычном маке. Это дало ему возможность разбогатеть и привлечь в свои ряды много муджахеддинов, потому что было чем платить. К тому же титул «хаджи», полагающийся всякому, кто был в Мекке, и здравость размышлений постепенно вывели амира Ислама на первое место в неофициальной иерархии амиров велайята, а возможно, и всего имарата.
Его здравость проявилась и в том, что он отказался от поста амира велайята и не участвовал ни в каких публичных политических действиях. Амиром стал толстый и неуступчивый Нурулла-хан, но все знали, что его слово – ничто против слова Ислама. Нурулла-хан был узбеком, членом запрещенной ИПУ[64], в свое время его отец бежал вместе со всей семьей в Афганистан, потом в Пакистан, спасаясь от неправедного суда местных т’агутов, но это привело лишь в тому, что Нуруллу-хана не считали своим ни местные, ни беженцы. Кстати, именно поэтому его предложила Шура амиров – ему не на кого было опереться в народе, у него было не так много денег, как, к примеру, у Ислама, и потому он был не опасен ни для кого.
Как бы то ни было сам факт того, что его пригласили за дастархан к Ислам-хаджи, факт того, что за Дар-уль Улюм Наманган постоянно следят, – факт того, что за достарханом сидят авторитетные люди, амиры, часть из которых Ильяс знал лично, а часть – нет, говорила о том, что решения по велайяту принимаются именно здесь.
– Ва алейкум ас салам, – произнес амир Ильяс.
Амиры посторонились, чтобы Ильяс пробрался к своему месту за достарханом. Амиру Ильясу бросилось в глаза, насколько сыты те, кто собрался сейчас за достарханом, некоторые даже отрастили живот. На фоне их он, сухой как палка, казался то ли нищим, то ли аскетом. А ведь сам пророк Мухаммед строго наказывал не уподобляться мушрикам и сам никогда досыта не наедался белого хлеба…
Ислам кивнул, и стоящий за его спиной слуга (этот ритуал, согласно традиции, должен был проделать сам хозяин, но у Ислама-хаджи, видимо, право выразить уважение гостю тоже могло быть передано слуге) совершил положенный в этих местах чайный ритуал. Взяв чайник и пиалу, он налил чай в пиалу, потом перелил обратно в чайник – и так повторил трижды. Потом налил чай в пиалу меньше половины и с поклоном передал севшему за достархан Ильясу. Считалось, что после такой процедуры с переливанием чай станет вкуснее и полностью раскроется, а тот факт, что чая было меньше половины – показывал уважение к гостю. Это тоже местная традиция – чем меньше чая в пиале, тем больше уважение…
Амир Ильяс выпил горьковатый, терпкий чай до дна, показывая уважение к хозяевам. Подставил пиалу, и слуга тотчас налил еще…
Ждать от этого застолья следовало чего угодно. В том числе и того, что чай этот мог быть отравлен – кроме него, никому не налили.
Но ничего не произошло. Амир Ислам кивнул, и слуги начали обносить гостей шурпой – жирным местным супом, наливая его в глубокие пиалы.
– Хвала Аллаху, – сказал Ислам перед тем, как взяться за ложку, – за пищу, и пошли нам нечто лучшее, чем это.
Эти слова совсем не были теми, какие следовало произносить в хвалу Аллаху за пищу. Что же касается лучшего…
Амир Ильяс хлебал вместе со всеми суп, присматриваясь к сидящим за столом.
Амир Навад, более известен как Абу Мухаммад, отец Мухаммада, командир Исламского полка особого назначения. В исламском мире стал легендой, после того как надел на своего сына, учившегося в Англии и прилетевшего на каникулы, пояс шахида и отправил обратно в Лондон. Он покашливает… был отравлен во время проклятого отступления, именуемого аль-никба, катастрофа. От этого же у него редкая, жиденькая борода и нет волос на голове.
Амир Наваб, бывший генерал афганской армии, сохранивший часть своих людей. Людей он сохранил только для того, чтобы почти всех потерять: у него не было опыта партизанской войны, а в обычной войне русские были сильнее. Но как военного его уважали, постепенно ему удалость вернуть уважение и снова сформировать отряд.
Остальных он не знал, они были моложе его и моложе амира Ильяса, но, судя по тому, что они присутствовали за столом, они и были новым костяком этого места, благоухающего оазиса посреди моря страданий. Это дети, иногда даже и внуки тех, кто сражался на пути Аллаха и принял свою шахаду сразу или умер в мучениях от последствий лучевой болезни или отравления зарином потом. Они если и видели джихад, то из тыла, потому что были слишком малы. Они не лежали на холодных камнях, не вслушивались с тщательно скрываемым ужасом в далекий гул самолета – именно с самолетов распыляли зарин и другие ОВ, не смотрели в глаза тем из моджахедов, кто вызывался идти на верную смерть, чтобы могли уйти остальные. Они живут здесь, в крепостях, с рабами и наемниками – и им уже неинтересно, что сказал пророк Мухаммад про бедных, про нуждающихся. Им даже джихад не особенно нужен.
У них совсем другая жизнь. Цвета красного мака и артериальной крови…
На второе подали плов, ели плов при помощи тонких лепешек, отрывали от нее кусочек, брали им плов и ели.
– Почему ты пренебрегаешь моим столом… – сказал амир Ислам, заметив, как мало ест гость. – Разве тебе не нравится то, что стоит на столе, и то, что мы едим?
– Благодарю, я сыт… – коротко отозвался Ислам.
– Опасайся излишеств в вере точно так же, как и недостатка, – нравоучительно поднял палец амир Ильяс. – Помнишь, что ответил пророк Мухаммад тем троим гордецам, один из которых сказал, что не знается с женщинами, второй – что всю ночь стоит на намазе, третий – что все время постится. Он сказал: я тот из вас, кто лучше всего знает, что хочет от нас Аллах, пощусь и разговляюсь, я совершаю ночной намаз и ложусь спать, и я женат[65]. Те же из вас, кто не приемлет мою сунну – те не со мной. Не пренебрегайте же тем, что разрешил вам Аллах.
Амир Ильяс покосился на живот сидящего рядом человека. Очевидно, что он не утруждал себя постом и не знал ни в чем недостатка…
– Мой отец хорошо говорил о тебе, Ильяс, о твоей храбрости и твоей гордости на поле боя, – сказал один из молодых. – Почему же ты затрудняешь себя лишениями и удалился от дел? Джихад идет до сих пор…
– Я не знаю тебя и потому не могу судить, верно ли сказал твой отец.
– Я Мохаммад ибн-Шарип. А мой отец – амир Джелалуддин Шарип, да примет его шахаду Аллах…
Ильяс знал амира Шарипа, и очень хорошо. Он ушел в Сары-Чин[66] вместе с еще пятью десятками братьев, которые знали, что станут шахидами, но пошли на это для того, чтобы ослабить давление русских на фронт.
Сам Ильяс был в составе военной шуры амиров, когда принималось решение об этом безумном прорыве. Все они понимали, что кто-то из них должен встать и сказать: я пойду и поведу людей. И Шарип встал и сказал…
– Твой отец был уважаемым моджахеддином и амиром моджахеддинов, – сказал Ильяс. – Он стал шахидом на пути Аллаха и каждый из нас, из тех, кто в то время входил в Шуру, мечтал оказаться на его месте. Но прав ли ты, рассчитывая на его заступничество перед Аллахом в час суда? У твоего отца много тех, за кого ему следует заступиться. И о каком джихаде ты говоришь? Я не слышу звука выстрелов, да и на джихаде мы не ели так сытно…
– Ва… – сказал амир Ислам, приходя на помощь тому, кого попросил начать разговор. – Ты отстал от жизни, брат… Джихад меча, который мы вели во имя Аллаха с русистами и прочими кяфирами, далеко в прошлом. Теперь мы ведем другой джихад…
Небольшой пакетик шлепнулся на стол, на нем были три цифры – 999.
– Какая красота, да, брат…
– Они называют это белая смерть! – сказал Мохаммад ибн-Шарип.
– …это и есть наш новый джихад против кяфиров. Джихад, перед которым не устоит ничто…
– Ведь белая смерть дана самим Аллахом, чтобы казнить неверных!
Амир Ильяс тяжело посмотрел в глаза всем собравшимся, затем остановил свой взгляд на Исламе.
– Зачем ты позвал меня, Ислам? Чтобы искусить этим? Чтобы показать, как ты живешь? Думаешь, за деньги можно купить хороший иман? Думаешь, в час Суда деньги откроют тебе дверь в рай? Скорее ими будет вымощена твоя дорога в ад.
Амир Ильяс ткнул пальцем в пакетик.
– И вот этим тоже.
Молчание прервал истошный крик павлина.
– Алим Абу Икрам, – сказал амир Ислам, – считает, что его ученость, которая, кстати, более чем сомнительна, и есть то достоинство, которое оправдает его в глазах Аллаха и откроет перед ним врата рая. Напротив, это его единственное достоинство и больше у него достоинств нет. Сидя за этим столом, ты упрекнул нас в том, что мы ведем джихад не так, как то полагается. Да, частично твой упрек справедлив, но сказал ли ты то же самое алиму Абу Икраму, сидя за его столом? Что ты сказал про его джихад?
