Александр Афанасьев - Зона заражения
Он пошел к базару, направо, надеясь затеряться там.
Базар, как и в давние времена, был базаром, правда, раньше тут торговали свои, не было столько чужих, горбоносых лиц. Торговали теперь по-всякому, никаких разрешений не требовалось – плати закят, плати хозяину рынка и торгуй. В самом начале рынка торговали животными, на шкуру и мясо, многие овцы были слепыми, некоторые с уродствами – одна длинная, как такса, другая – и вовсе не пойми что, то ли овца, то ли мохнатая собака. Овцы и козы, а коров больше не было, получали большие дозы радиации, потому что питались травой, на которой оседала радиоактивная пыль, переносимая ветром. Потом радиация переходила и в козье молоко и мясо, которым питались люди, в шерсть, из которой делали одежду, люди болели и умирали, но не знали, что все происходит из-за остаточной радиации. Различные муллы, фанатичные проповедники в чалмах, говорили, что люди умирают в мучениях, потому что недостаточно верят в Аллаха Всевышнего и совершают много греха. Те, кто был немного умнее, считали, что в тщательно проваренном мясе нет радиации, она уходит с водой, которую после варки выплескивали, отдавали собакам. Частично это так и было, зараженность мяса снижалась, но не уходила совсем.
Также тут продавали и вьючную тягловую силу – ослов, мулов, невысоких коренастых лошадок. Некоторые из них тоже были уродцами, в основном уродство заключалось в слепоте. Почему-то радиация действовала именно на глаза, у больных, нахватавшихся радиации животных рождалось слепое потомство. Считалось, что ничего страшного в этом нет, в горных краях слепые ослы и мулы даже ценились, потому что слепое животное не боится высоты. Совсем уродливое потомство, с двумя головами, например, убивали. Его появление считалось свидетельством несчастий, посланных Аллахом.
Дальше базар двоился на две улицы, на одной из них продавали оружие, на другой – рабов. Рабская улица была самая комфортабельная, там была вода и сделали сплошную крышу, чтобы рабы не падали в обморок и покупателям тоже было покомфортнее. Среди продаваемых рабов две трети составляли подростки, попадались дети, женщин не было вообще. Женщины, даже самые некрасивые, теперь очень ценились, и отец иногда по году вел переговоры с разными женихами, придирчиво торгуясь за каждую монету калыма. Даже блудницу продавать в рабство здесь стал бы последний дурак, даже за блудницу можно было выручить немалую сумму.
Рабов продавали с двенадцати-тринадцатилетнего возраста. Раньше было немало рабов, которых угнали в рабство из земель неверных, но теперь таких не было. Взрослые рабы, которых продавали на базаре, – это либо рабы разорившихся хозяев, которые продавали рабов, чтобы свести концы с концами, либо те, кто попал в рабство за долги. Подростки – это местные дети из бедных семей. Страшная правда заключалась в том, что бедняки, имевшие по десять и больше детей, не могли поднять их всех, и кем-то приходилось жертвовать. В цене были девочки, они лучше переносят голод, их можно выдавать замуж, начиная с девятилетнего возраста (а именно таков теперь был разрешенный брачный возраст в халифате), и калым, который можно было получить даже за самую замухрыжку, был больше, чем за взрослого, здорового раба. И вот, чтобы поднять дочерей, чтобы они дожили до брачного возраста, продавали в рабство сыновей. Нормальной являлась ситуация, когда в семье продавали четверых-пятерых, чтобы остальных докормить до взрослого возраста. Кто-то молил Аллаха о том, чтобы его сын попал к хорошему господину, ведь нередко бывало и так, что богатые люди, имевшие рабов, на мусульманские праздники или после каких-то грехов освобождали одного, а то и нескольких рабов, отпускали их на волю. Некоторые молили Аллаха, чтобы этого не произошло, потому что рабов хоть как-то кормили, а если сын вернется домой, это лишний рот в то время как деньги, за него полученные, уже проедены. Бывало так, что одного подростка продавали два и даже три раза.
Выкручивались, как могли. Способом спасти ребенка от голодной смерти было отдать его в духовное училище (там, помимо «духовной» пищи, давали и физическую) или отдать авторитетным амирам. Многие амиры, заботясь о молодом пополнении, держали лагеря в горах, там они выращивали молодую поросль джихада. Попадая туда, ребенок не видел никого, кроме инструкторов и амира, он воспитывался в полнейшей собачьей преданности господину. Но продать мальчика амиру было делом опасным, потому что некоторые амиры, уже от подросших молодых волков джихада в качестве последнего доказательства верности и преданности требовали принести голову родного отца. И приносили…
Рабов на продажу продавали обычно не сами хозяева, а перекупщики. Сами хозяева не могли стоять на базаре, кроме того, перекупщики были опытными в этом деле, за небольшую плату они принимали раба на продажу, у них были откупленные места на рынки, они знали, как подготовить раба к продаже, чтобы тот выглядел сильным и здоровым, и сколько давать ему воды и еды, чтобы раб не умер от голода и жажды, но и чтобы не слишком тратиться. На рабских рядах рабы были прикованы к длинной, идущей через все ряды железной поперечине, взрослые рабы продавались открыто, подростки, если у них не было уродств, закрывались чем-то вроде палатки, савана. Последнее нужно было для возбуждения интереса – помимо тех, кто искал раба для работы, рабские ряды навещали и те, кто любил «игры с мальчиками», бача бази. Пахло потом, кардамоном, мочой, горластые торговцы зазывали, хватали за руку любого, кто заглядывал на эти ряды, настойчиво требовали взглянуть на новый товар… и потому амир Ильяс решительно свернул в другую сторону. Там продавали инвентарь для работы, детали для починки двигателей и оружие.
Последнее продавалось вместе с другим нужным металлоломом, потому что никакой особой разницы между деталью для мотоциклетного мотора и винтовкой не было, если не считать цену. Выбор был откровенно бедным. В фильмах про халифат, которые снимались на той стороне, показывались здоровенные бородатые моджахеды, не жалеющие патронов для старых «калашниковых», разъезжающих на автомобилях с крупнокалиберными пулеметами. На самом деле все было не так. Оружие было признаком моджахеда, обычный человек редко мог себе позволить оружие. Автомат был роскошью, и редкий моджахед продаст свой автомат, даже если будет голодать – кровников немало, уважения к тому, кто продал свое оружие, нет – могут и в раба обратить. Обычный же человек, купец, скажем, у которого есть деньги, покупал дешевый самодельный пистолет или револьвер, плод труда безвестных оружейников-самоделов. Сделанные из дешевой стали, они выдерживали в лучшем случае пятьдесят выстрелов, но для самообороны большего и не надо, самооборона – это не бой вести. Иногда также покупали ружье, самое простое и примитивное, гладкоствольное – помимо защиты жилища, оно было добычливым, и позволяло охотиться на птицу и мелкую дичь. Винтовка, даже не снайперская, а обычная охотничья – признак роскоши, патроны стоили очень дорого. Для охоты простые люди пользовались силками, капканами, часто луками и копьями – вот почему и то и другое на оружейных рядах было представлено в большом количестве. Были и автоматы, и винтовки, и ружья, иногда не похожие ни на какие конструкции цивилизованного мира, плод умелых рук безвестных оружейников, решивших показать свое мастерство… собственно, само-то оружие стоило недорого, дорого стоили патроны. Их производство не наладишь в подпольной мастерской, их не купишь у коррумпированного полицейского или продажного афганского сорбоза, их надо везти издалека, из-за Периметра. И получаются они очень и очень недешевыми.
У амира Ильяса был пистолет. Причем настоящий, хороший пистолет. Назывался «Грач», он снял его с трупа убитого русиста. Сейчас он был у него под рубахой, давил на спину, напоминая, что он здесь и готов защитить хозяина. Но амир решил, что, если за ним наблюдают, неплохо бы и сбить их со следа. С этой целью он свернул к одному из проржавевших от времени контейнеров, где торговали железом и оружием.
– Почем? – ткнул он в небольшой, напоминающий старый советский «макаров» пистолет. На щечках из дорогого дерева была вырезана шахада.
Бородатый здоровяк поднялся со своего топчана в контейнере, где он прятался от палящего солнца, вышел к покупателю.
– Тридцать динаров, господин…
– Тридцать динаров за эту железяку? – сказал амир Ильяс. – Побойся Аллаха. Она и трех динаров не стоит…
– Трех динаров! О Аллах! – Здоровяк картинно взмахнул рукой, словно призывая Всевышнего в свидетели, и тут же тихо и быстро сказал: – Вам отдам бесплатно, шейх. За вами следят.
– Пять динаров, – громко сказал амир Ильяс и тоже понизил голос. – Сколько их? Ты их знаешь? Кто они?
– Двадцать динаров! – сказал здоровяк. – Один стоит спиной к вам, за три места. Смотрит в зеркало.
– Семь – кто он?
