Андрей Посняков - Отряд
- А ты, я вижу, в огненном бое разбираешься?
- Не то чтобы разбираюсь, а уж это-то вижу.
- А что еще видишь? Смотрю, у тебя книжица… Разрешишь взглянуть?
Митька усмехнулся, протягивая приказчику обгорелого Рабле, коего с вечера таскал с собою, пока Прошка зашивал свой прохудившийся заплечный мешок.
Иван взял в руки книгу, пролистнул…
- Ого! - воскликнул он с нешуточным удивлением. - Латиница. Чья речь?
- Французских немцев.
- И ты… ты ее понимаешь?
Митрий скривился, словно от зубной боли:
- Не, просто так таскаю! Конечно, понимаю. Правда, не все.
- Откуда у тебя эта книга?
- Так… Купец один подарил.
Отрок не стал вдаваться в подробности, слишком уж навязчивым показалось ему поведение приказчика, прилип, можно сказать, как репей.
- Ты волком-то не смотри, вьюнош. - Ушлый Иван сразу заметил сменившееся настроение собеседника. - Я ж не просто так спрашиваю, а для твоего же блага. На службу-то ко мне пойдешь?
Митька хмыкнул:
- А куда теперь деться?
- Верно мыслишь! - хохотнул приказчик.
- Только ты еще так и не объяснил, что делать надобно. В чем служба-то состоять будет?
- Уже состоит, Дмитрий! - Иван рассмеялся. - Вот из вопросов и ответов на них и состоит.
Отрок покачал головой:
- Чудно! Только знай: я один, без Прошки…
- Прохор, кажется, молотобоец? - быстро перебил Иванко. - По крайней мере, он именно так говорил.
- Да, молотобоец, - подтвердил Митька. - И еще - добрый кулачный боец. За Большой посад постоянно стоит, супротив наших, введенских.
- Боец, значит? - Приказчик явно обрадовался, даже потер руки. - Славно! А ну-ка, зови его сюда.
- А чего его звать? - Митрий засунул в рот два пальца и, свистнув, махнул рукой. - Эй, Прошка! Давай сюда, дело есть.
Сидевший у костра Прохор как раз жарил на прутиках только что выловленную рыбку - окуней или хариусов. Услыхав зов, закрутил рыжеватой башкой, словно ошпаренный.
- Да не вертись, Проша, - засмеялась сидевшая рядом на еловом лапнике Василиска. - Эвон, с реки Митька зовет.
Прохор поднялся на ноги:
- Ну, пойдем, коли зовет.
- Ну нет! - Во многих вещах Василиска разбиралась куда лучше молотобойца, вот как сейчас. - Не пойду, тебя же зовут - не меня. Да и не один там Митька, с приказчиком этим… - Девушка еле заметно вздохнула. - А ты иди, Проша, иди. Я за рыбкой-то пригляжу - ужо к вашему приходу изжарится. Вон, и Анемподист-инок из лесу выходит, все веселее.
- Ну, смотри сама…
Иванко-приказчик и Митька сидели на камнях на берегу реки, невдалеке от брода. Чуть выше по течению, в небольшом омутке, обозные затеяли купаться, а пониже, у плеса, мыли и поили коней. И вроде, казалось бы, у реки было светло, уж, по крайней мере, светлее, чем в лесу, однако, отойдя от костра, Прошка долго привыкал к нахлынувшей вечерней мгле, синей и неожиданно теплой.
- Пойдешь ко мне на службу, Прохор? - едва юноша подошел, негромко поинтересовался Иван.
- На службу? - Прошка хмыкнул. - А ты кто хоть такой?
- Да говорил же, холмогорского гостя Еремея Хвастова приказчик и компаньон.
- Кто?
- Компаньон - это, Проша, слово такое, - пояснил Митрий. - Означает, что они с купцом дела ведут вместе.
- О, хорошо объяснил, - обрадованно поддакнул приказчик. - Так я вам вот что предлагаю - вы на меня работаете, то есть исполняете разные поручения и прочее, а я за это обеспечиваю вам и Василисе спокойную жизнь в Тихвине. Ну, и плачу.
- Что-что? - не поверил Прохор. - Еще и жалованье платить будешь?
- Конечно, - Иван важно ухмыльнулся. - Да не бойтесь, все на оброк не уйдет, вам и самим достанется. Ну, так как?
Ребята переглянулись.
- Только чтобы Ва…
- Да я ж сказал! Все по добру будет.
- Ну, тогда… - Прошка грянул шапкой о землю. - А, по рукам! Э… Только ежели с кузнецом Платон Акимычем Узкоглазовым сладишь!
- Уж с кузнецом точно сладим, - с улыбкой заверил Иван. - Так как, согласны?
Ударили по рукам, расцеловались, как принято. Никто никого в кабалу не верстал, просто холмогорскому торговому человеку Иванке Леонтьеву нужны были на некоторое время порученцы, хорошо знающие Тихвинский посад и округу. Вот за выполнение разовых поручений он и собирался платить.
- А потом что? - допытывался дотошный Митька. - Снова в введенскую кабалу?
- Потом? - Приказчик хитро прищурился. - А потом видно будет!
Путешествие закончилось благополучно. На следующий день, к вечеру, впереди показались луковичные купола Успенского собора Большого монастыря. Тихвин!
- Ну, добрались, слава Богу, - облегченно перекрестился Прохор.
Митька усмехнулся:
- Не радуйся раньше времени, паря! Еще как здесь все сложится-то.
Торговый тракт незаметно перешел в широкую улицу Большого посада, тянувшуюся до Соборной площади. Оранжевое солнце клонилось к закату. Колокола многочисленных церквей благовестили к вечерне.
- А сегодня ведь твоей заступницы день, сестрица, - посмотрев на Василиску, улыбнулся Митрий. - День святой мученицы Василиски. Соловьев пойдем слушать? - Это отрок спросил просто так, разговора ради - уж конечно, не до соловьев сейчас было, хотя как раз в этот вечер, на Василиску-мученицу, молодежь ходила слушать соловьев - примета такая была: «От Василиски до соловьев близко».
Проехав до Соборной площади, обоз остановился у амбаров, но разгружаться пока не спешили, ждали в очереди к весовой-важне да заплатить мыто. Государев дьяк Мелентий сразу поехал к архимандриту и теперь задерживался: то ли осматривал деревянные монастырские стены, то ли имел с архимандритом долгую беседу. Иванко, кстати, вызвался сопровождать дьяка. Ушлым парнем оказался этот приказчик - вовсюда лез, все высматривал, ну оно и понятно, торговый человек живет с выгоды.
А закат был чудесный, ярко-оранжевый, пламенеющий, отражающийся в слюдяных и стеклянных окнах блистающими сполохами пожара. Густо-голубое небо оставалось светлым, а наступающий вечер - спокойным, тихим и теплым. Пахло сладким клевером и сосновой смолой. В соборной Преображенской церкви и в соседней церкви Флора и Лавра как раз окончилась служба. Народ повалил с вечерни, густо, не торопясь, наслаждаясь закатом и тихим вечерним теплом. Разодетые в расшитые опашни и ферязи, словно бояре, осанисто шествовали по домам именитые тихвинские гости-купцы: Самсоновы, Некрасовы, Остратовы, Корольковы. В окружении жен, чад, домочадцев и слуг, они, словно нож в масле, скользили в толпе постоянно кланявшихся прихлебателей и знакомых.
- Доброго здоровьица, Яков Прокофьевич!
- Бог в помощь, Иван Еремеич!
- Счастия и удачи, Епифан Кузьмич!
Купцы знали себе цену - шли гордо, лишь изредка кивали знакомцам, правда, когда шли мимо таможни, все, как один, приветствовали нового таможенного монаха, поставленного заместо прежнего, умертвленного неведомыми лиходеями Ефимия.
Увидев нового таможенника, Пронька опустил глаза и вздохнул, видать, неспокойно было на его душе - помнилось, что Ефимий-то был убит при его, глупня, посредстве. Интересно стало парню: а как вообще, хоть что-нибудь прознали по сему разбойному делу? Может, новый таможенник что слыхал?
Митька-то с Василиской сидели себе неприметненько на возу, опасаясь попасться на глаза введенским людям, а вот Прохор решил-таки дойти до таможни. Силен был молотобоец, враз дорожку проложил сквозь многолюдство, уже до самой важни дошел, вот и таможня, рядом - да не тут-то было!
Чья-то сильная рука схватила парня за плечо. Тот обернулся, готовый в один момент нанести хороший удар, от которого неведомый наглец покатился бы вверх тормашками, занес кулак… И тут же застыл в страхе, узнав в наглеце старого своего хозяина Платона Акимыча Узкоглазова.
- Ты что же это от меня сбег, Проня? - нарочито ласково произнес Узкоглазов. - Али я тебя не кормил, не лелеял?
- Да не сбег я, - Прошка передернул плечами. - Просто у Сарожи налетели тати.
- Тати? - Платон Акимыч недобро усмехнулся. - Ну-ну, говори, говори…
- А я ведь и еще кое-что могу рассказать, - с угрозой напомнил Прохор. Ведь это Платон Акимыч поручил ему ударить таможенного инока, и никто другой. Так что и нечего тут теперь выпендриваться. Ишь - беглым обзывает.
- Ла-адно, Проня. - Узкоглазов осклабился, силясь изобразить на бородатом лице самую радушную улыбку. - Пошутил я. Разве ж мы с тобой чужие? Рад, рад, что вернулся! Дай обниму.
Обнялись, чего уж. Прохор и напрочь позабыл про заключенный с холмогорским приказчиком договор, рад был, что все по-прежнему будет… Нет, все же вспомнил!
- Платон Акимыч, дозволь с дружками парой слов перемолвиться, а уж к ночи на твой двор приду!
- С дружками? - подозрительно прищурился Узкоглазов. - Что там еще за дружки? Поди, беглые?
А ведь угадал, псинище!
- Не, Платон Акимыч, - Прошка ухмыльнулся. - Нешто можно с беглыми-то дружиться? Я быстро сбегаю… К ночи приду, а с утра поди и работать?
