Владимир Свержин - Гнездо Седого Ворона
— Он хорош.
Подоспевшие селяне, еще совсем недавно затеявшие охоту на такую неподъемную добычу, испуганно закивали головами.
— Вы, четверо, — скомандовал Наставник Боя, находя в толпе бывших учеников, — отнесите к лекарю.
Недавно вернувшиеся из Бунка парни, едва услышав знакомый с малых лет командный голос, привычно бросились выполнять приказ. Каждый из них знал, как Старый Бирюк обходится с теми, кто, не приведи, Ноллан, замешкается или, страшно подумать, посмеет ослушаться. После его науки служба в Бунке казалась отдыхом от трудов праведных.
— Как звать-то его? — засуетился депутат, представляя, как нелегко будет наладить отношения с незнакомцем.
— Очухается — скажет. — Старый Бирюк повернулся спиной к собравшейся у ворот толпе и зашагал к своему жилищу.
— Мог бы хоть поблагодарить нас, — буркнул глава селения. — Что за человек!
* * *Торжище в Трактире было обильней, чем обычно. Изъяв на поле боя оружие и боеприпасы, комендант счел задачу выполненной, и, едва ушли солдаты трофейной команды, тьма стервятников накинулась на трупы, стаскивая обувь, отстегивая фляги, ища, чем можно поживиться. Это было их законной добычей, и ни новоявленный шериф, ни сам Трактирщик слова бы не сказали торжествующим победителям.
Нынче добыча лежала на прилавках. Рядом с поношенными штанами легко было найти забавно тикающую коробочку для определения времени, совсем как та, что носил сам лейтенант. Съехавшиеся со всех концов Дикого Поля караванщики, удивленно покачивая головами, ходили меж рядами, приценивались, цокали языками, торговались до хрипоты, желая как можно выгоднее прикупить чужестранную диковинку. Воистину, содержимое тороков, снятых с коней противника, могло обеспечить безбедную жизнь удачливым падальщикам вплоть до самой зимы.
— Вот он, — один из солдат формируемого гарнизона указал на широкоплечего мужчину, разглядывающего длинные бусы из прозрачного желтооранжевого камня, что привозили из Питербунка.
Мужчина был высок, статен и, очевидно, силен, однако на широком поясе, охватывающем его живот, не было видно даже плохонького ножа — явный знак рабского положения.
Бойцы патруля двинулись было вперед.
— Нет! — остановил их командир. — Подождем, покуда выйдет с торжища. Примем на улице.
— А если попробует скрыться?
— Приятели его уже попробовали, — хмыкнул старший.
— Но этого Нуралиев велел, кровь из носа, взять живьем.
Начальник с двумя полосками тесьмы поперек линялого погона обернулся к подчиненным:
— Ты — бегом к коменданту, скажи, что нужно подкрепление. Пусть закроют выход из рынка в сторону моста. А мы втроем будем его туда выдавливать. Будьте осторожны и не стреляйте без крайней нужды!
Один из солдат козырнул и стремглав бросился к выходу с базара, расталкивая прохожих, шумно выражающих свое неудовольствие.
Раб продолжал внимательно разглядывать теплые, будто наполненные утренним светом камни, словно больше ничто в этом мире его не интересовало.
Эта картина несказанно обнадежила командира патруля. Двое соплеменников объекта наблюдения, остановившиеся в доме торговца Исмаила, оказались столь умелыми и свирепыми бойцами, что взять их живьем не было никакой возможности. Когда в помещение ворвались солдаты, только и удалось, что не дать одному из них на последнем издыхании заколоть дрожащего от ужаса купца.
Но этот вроде бы настроен благодушно, да и то сказать — теплый камень из Питербунка — немалая редкость. Живущим за Срединным Хребтом не то что видеть, но и слышать вряд ли о таком доводилось.
Старший патрульный и сам бы не знал, когда бы в Павловбунке, в кабинете Самого, не висела картина, выложенная этим камнем — величайшее сокровище!
— Давайте-ка рискнем, — он заговорщицки глянул на подчиненных. — В общем, проходим сзади, вроде как мимо идем. Я прыгаю ему на шею, вы хватаете за руки, валим его и вяжем на месте.
— Может, подождем все-таки подкрепления? — неуверенно спросил один из солдат, глядя на верзилу.
— Да не боись! Что мы, втроем его не одолеем? Он же один, и без оружия! Ладно, слушай команду: за мной, когда скажу «начали», хватайте разом, ты — за левую руку, ты — за правую.
Патруль двинулся между прилавками, словно производя обычный дежурный обход, лениво разглядывая выложенные как попало вещи и вещицы. Раб закончил разглядывать нитку драгоценных камней, наклонился к сидящему на корточках у разложенного товара купчине, должно быть, желая обговорить цену.
— Внимание, — прошептал начальник патруля. — На…
Обутая в кованый сапог нога «раба» врезалась в промежность одного из солдат. Каменная нить обвила горло командира, чужак крутанулся, подхватывая его на плечо, подставляя дергающееся в конвульсиях тело под удар третьего стража порядка. Еще секунда — мертвое тело упало с его спины прямо на импровизированный прилавок. Руки гвардейца Пророка сомкнулись на затылке и нижней челюсти второго нападавшего, резкий поворот, хруст шейных позвонков…
Толпа вокруг взвыла от неожиданности. В углу, где располагались загоны торговцев двуногими мулами, послышались щелчки затворов, но впустую. «Раб» ударом с носка в челюсть свалил ошалевшего от ужаса торгаша и, срывая автомат с удавленного мертвеца, ринулся прочь, резко шарахаясь из стороны в сторону.
— Уйдет, уйдет! — гомонил народ.
Ограда торжища была уже совсем близко. Несокрушимый приготовился схватиться за ее верхний край и перемахнуть с привычной легкостью, когда что-то чрезвычайно крепкое ударило его поперек спины, валя наземь. Боец резко перевернулся, готовый выстрелить, но зажатая в чьих-то руках доска врезалась в переносицу, гася свет.
— Посторонитесь! Посторонитесь! — кричал Нуралиев, протискиваясь сквозь толпу, пинающую распростертое тело. — Да расступитесь, я сказал!
Лицо гвардейца было разбито в кровь, но в остальном он не слишком пострадал. Скрюченное тело, руки, прикрывающие бока и голову от ударов. Такому не научишься в мирных селениях. А рядом, опираясь на доску, стоял Библиотекарь, разглядывая свою жертву.
— Ловко вы его! — завязывая руки пленника хитрым узлом, растерянно пробормотал лейтенант.
— Я тут хорошее дерево подыскивал для книжных полок, — словно оправдываясь, произнес Хранитель Знаний.
— Ловко! — еще раз повторил комендант, поднимая с земли пленника. — Давай, шевели поршнями!
* * *Спасенные так и не поверили, что он вычислил это место, разглядывая прихваченные штурманом полетные карты. Те, кого Седой Ворон привел на затерянную в горах погранзаставу, кричали и плакали от радости, не веря своим глазам, когда после трех дней скитаний увидели на крошечном плато среди отвесных скал каменную стену с бойницами. Над древней массивной кладкой возвышалась сваренная из труб конструкция, обшитая стальными листами. Оттуда, бдительно обнюхивая ущелье с протоптанной в неведомые времена караванной тропой, ведущей к перевалу, проходимому в летнее время, торчал длинный хобот тяжелого пулемета.
Обезумевшие от счастья люди вывалили прямо на контрольно-следовую полосу, рискуя попасть под шквальный огонь пограничников. Кто знает, как бы повернулись события, когда бы не четкие команды Седого Ворона, когда не замешательство начальника заставы.
Тот уже который день безуспешно пытался восстановить связь со штабом погранотряда. Связи не было. Никакой, ни с кем. В тот же день вдруг ни с того ни с сего онемело всегда бравурное радио, и телевизор, в прежние времена не радовавший четкостью звука и изображения, теперь окончательно погас.
Отрезанные от мира полсотни бойцов и трое молодых офицеров ломали головы, силясь понять, что происходит. Информация отсутствовала напрочь, лишь горы порой вздрагивали, будто спящие псы, срывались камнепады и снежные лавины, да отдаленный грохот не оставлял сомнений, что связь пропала неспроста.
Затем появились беженцы. Сначала со своей территории, а теперь вот и с этой стороны. Они старались забраться как можно выше в горы, твердя об огромной волне, смыкающейся с небом и обгоняющей автомобили на дорогах.
Застава приняла всех.
С той поры минули годы. Начальник заставы уже присматривал место для третьего кольца периметра, — первые два не могли вместить разросшееся население Заставы. А Седой Ворон, хоть и числился правой рукой и первым советником командира, старался не вмешиваться в дела управления, всегда, как вот сейчас, занятый возней с отобранными им мальчишками.
* * *Окрик был резкий, хотя и негромкий. Седой Ворон вообще не любил громких звуков и крайне редко повышал голос, разве только, когда нужно было докричаться до кого-то вдалеке. Но его слова обжигали куда острее любого крика.
— Закрой глаза. Закрой, и не смей подглядывать!
