Ротмистр Гордеев - Дашко Дмитрий Николаевич

Понять бы, с какой скоростью движется наш состав? По сторонам насыпи мелькают телеграфные столбы… Стоп! Была же детская задачка по определению скорости по частоте смены столбов. Между столбами примерно полсотни метров. Поезд проходит их… Так-так, где мои карманные командирские часики-луковичка? Есть! Наша скорость около тридцати километров в час. Примерно через полтора часа придётся покидать гостеприимный состав.

Колёса стучат на стыках. Мы с бойцами лежим на крыше одного из вагонов. Лучше плохо ехать, чем хорошо идти, а мы едем совсем не плохо. Интересно, что в вагонах? Свешиваюсь аккуратно с крыши, пока Кузьма держит меня за ноги. Ага, рядом есть закрытое оконце. Подцепляю заглушку. Не с первого раза, но удаётся подцепить. Заглядываю внутрь. Не видать ни зги…

Оглядываю бойцов. Кто тут потщедушней?.. Эх, жаль Акиньшина, тот бы точно пролез… Казаки? Эти все парни дюжие.

Кузьма видит охватившее меня сомнение.

– О чём задумались, вашбродь?

– Кто у нас из бойцов самый щуплый, кроме покойного Акиньшина?

Барабашка чешет в затылке.

– Дык на выбор: Егоров или Рощин.

Оглядываюсь на упомянутых бойцов. А, чёрт, в лохматках наших всё одно не разобрать особенности телосложения.

– Егоров, Рощин, ко мне… ползком.

Подползают. Объясняю задачу – протиснуться через окошко в вагон, выяснить характер груза и доложить.

– Дозвольте первым спробовать, – обращается Егоров.

Рядовой стягивает с себя маскировочную накидку, затем сапоги и форму, оставаясь в одном исподнем. Крестится, ползёт к краю крыши, мы с Рощиным страхуем его за ноги. Егоров изворачивается ужом и ввинчивается в крохотное окошко. Ждём.

– Вашбродь, ящики со снарядами и патронами.

– Бойцы! У кого остались гранаты? – У меня самого одна притырена на крайний случай.

Ко мне тянется тройка рук с гранатами. Надо же, и Сорока неуёмный тут, а ведь сколько поначалу было казацкого гонора. Ничего, совместные трудности сплачивают, это ещё Макаренко знал, воспитывая из своих беспризорников строителей «светлого коммунистического будущего». А что не построили, не его вина.

Так, одну гранату оставляем в качестве неприкосновенного запаса, на самый крайняк. Две оставшиеся и моток бечёвки протягиваю в окошко.

– Ставь растяжки на открытие дверей. На каждую по одной.

– Сделаю, вашбродь.

Минут десять ковырялся. Если вернёмся живыми, семь потов с них спущу на тренировках по скоростной постановке растяжек. И гранат надо в рейд брать побольше… Только где их взять? Самим мастерить, других ответов нет. Если повезёт, то в армейских мастерских – поболе числом, но всё теми же кустарными способами. Промышленность в России традиционно неповоротлива, пока перестроится…

– Вашбродь, готово! Тяните.

Вытягиваем Егорова на крышу. Кидаю взгляд на «луковичку» – времени у нас осталось минут десять. Что ж, не будем тянуть до последнего.

Состав втягивается в поворот, замедляя ход. Ссыпаемся на землю и замираем, оборотившись в травянистые кочки. Выжидаем, пока паровоз с составом скроются из глаз. Вскакиваем и рвём в ближайший лес.

Оказавшись под покровом ветвей и вдали от досужих глаз, провожу перекличку. Вся чёртова дюжина на месте. Ориентируюсь по карте. До линии фронта осталось вёрст десять. Сокращаем это расстояние на пару вёрст, добравшись до края леса и затаившись там перед небольшим китайским селением, главная достопримечательность которого местная харчевня.

Нет, я начинаю понимать муки древнего грека Тантала – иметь в шаговой доступности источник еды и питья и не иметь возможности утолить голод и жажду. Запахи от харчевни идут умопомрачительные. А мы вынуждены подтягивать ремни и доедать последние крохи риса из захваченного накануне провианта наших преследователей.

У полустанка выстроился взвод японских пехотинцев, подводы с мобилизованными местными грузчиками и мобилизованные же носильщики-кули. Состав замедлил ход и остановился, окутавшись отработанным паром.

Плотный майор-японец в круглых очочках со списком в руках в сопровождении лейтенанта идёт вдоль вагонов, пока кули мастерят из досок самодельные пандусы, чтобы скатить с платформ пушки. Лейтенант снимает пломбы с вагонов, откатывает вбок двери, а майор заглядывает внутрь, сверяясь со списком.

Они доходят до очередного вагона. Лейтенант снимает пломбы, откатывает дверь вбок.

Майор поднимет глаза от своего списка на содержимое вагона. Что за непорядок? Прямо посреди проёма открытый снарядный ящик.

И тут раздаётся громкий стук – сверху на снаряды падает граната.

Грохот взрывов на полустанке был слышен даже в нашем укрытии на краю леса. Громыхало с четверть часа, не меньше. Думаю, что железнодорожный путь разрушен, и на его ремонт японцам понадобится время. Да и взорвавшиеся боеприпасы они уже не получат, не говоря уже о том, что какое-то количество японских военных попали под взрыв.

Ждём ночи, но не дожидаемся. Троекратно свистит сойка – тревога. Мы уже на ногах, ждём только караульных из секретов. Постепенно появляются все. Сорока, свистевший сойкой, кратко докладывает: несколько тэнгу и до взвода японских солдат в пределах визуального контакта прочёсывают лес, движутся в нашем направлении. Если тэнгу, то, скорее всего, это наши преследователи. Неужели мы себя выдали взрывом состава на полустанке?

– Уходим! – командую я.

Рассредоточившись, движемся вдоль края леса. Двое в боковом охранении, ещё двое – в авангарде и арьергарде. Справа и спереди свист соек от передовых дозоров. Первым докладывает Егоров, бывший в передовом дозоре: взвод японцев прочёсывает лес нам навстречу, демонов среди них нет. Окружают?

Метрах в ста от леса какая-то заброшенная халупа: не то кумирня, не то постоялый двор. Мчим туда. За спиной стучат от леса выстрелы. Бегущий рядом со мной справа Рощин спотыкается и кубарем валится на землю. Оглядываюсь, присев на колено. На границе леса мелькают японские стрелки, сухо трещат выстрелы их «арисак». Командует ими молоденький лейтенант, истерично размахивающий офицерской катаной.

Выхватываю наган, тщательно целюсь. Выстрел, второй, третий… Лейтенант падает. Несколько солдат кидаются к нему. Остальные продолжают палить по нам уже без всякой команды.

Перекатываюсь к упавшему Рощину. Тот стонет, на спине по гимнастёрке расплывается кровавое пятно, в углу рта при каждом выдохе пузырится кровавая пена. Плохо дело: ему, походу, лёгкое зацепило. Взваливаю стонущего бойца на себя. Пули свистят вокруг.

Мои бойцы, добежав до укрытия, прикрывают меня огнём. Молодец Бубнов, вовремя отдал приказ. Стрельба со стороны японцев не то чтобы стихает, но редеет.

Хриплю, добегаю до дверного проёма, втаскиваю Рощина внутрь. Он стонет, и с каждым стоном всё сильнее пузырится кровавая пена на его губах, в груди его страшно хрипит. Пневмоторакс. Даже в моё время в моём мире помочь ему было непросто, тем более на поле боя, а уж здесь…

Положение у нас не ахти: патронов в обрез, по паре обойм на каждого, и одна-единственная граната. Приказываю беречь патроны и подзываю к себе Тимофея. Киваю на Рощина.

– Можешь ему помочь?

– Тяжко будет, вашбродь… Но попробую.

Тимофей положил руки на грудь Рощина, закрыл глаза. На лбу его вздулись жилы, лицо побледнело. Хрип в груди Рощина стал стихать. Он закашлялся и выплюнул пулю в сгустке тёмной крови. Дыхание его выровнялось, хотя он был очень бледен.

Тимофей неожиданно стал оседать, заваливаясь на бок, я кое-как успел его подхватить и уложить рядом с Рощиным. Характерник крепко спал. Когда проснётся, надо будет срочно его накормить, и как можно обильнее. Легко сказать, вот только сделать… Провизии у нас с собой не осталось от слова совсем.

– Вашбродь, япошки… – окликает меня Бубнов, выглядывающий в пустой оконный проём.

Пригнувшись, подбегаю к нему, выглядываю. Чёрт! У противника явное пополнение. Три взвода, рассыпавшись в тройную цепь, идут в атаку на наше укрытие. А нас осталось одиннадцать: Рощин и Лукашин-старший пока не в счёт.