Ротмистр Гордеев - Дашко Дмитрий Николаевич

Амулет!

Заставляю бойцов спрятаться так, чтобы не было видно с воздуха. Очередной крылатый демон проносится над нами и, никого не заметив, забирает вправо. Поднимаемся, чтобы продолжить путь. Всё-таки «лохматки» – полезная вещь, помогают слиться с местностью, иначе бы тварь запалила нас на раз-два.

Спускаемся с сопок на равнину – самый опасный участок пути. До спасительных зарослей гаоляна километра полтора; пока не доберёмся до него, открыты для всех. В спину дул холодный ветер, словно подговаривая ускорить шаг, а то и вовсе побежать, но я замешкался – привычка осторожничать давала о себе знать.

Дорогу к гаоляну перегородила выехавшая с проторённой дороги полусотня японских кавалеристов.

– Мать честная! – сказал за всех мой ординарец.

Всадники заметили на нас, перешли в галоп, засверкали клинки. Я приказал открыть по ним огонь. Дружный залп из десятка винтовок сбросил из седла нескольких кавалеристов и заставил полусотню повернуть назад. Взять нас с наскока у них не получилось. Но и нам от этого было не так уж много толку: путь к нашим оказался отрезан, надо искать другую дорогу, а позади всё ещё двигалась преследующая нас пехота.

– Отступаем, – принял решение я.

Придётся снова отойти к сопкам: идти в атаку на засевших кавалеристов – чистой воды самоубийство, нас перещёлкают как семечки.

В подтверждение моих мыслей из гаоляна зажужжали пули – это конники спешились и стали по нам стрелять. Стоявший возле меня солдат взмахнул руками и повалился. Минус ещё один, с сожалением понял я, но всё-таки приказал проверить.

– Как он?

Кузьма печально склонил голову.

– Преставился, упокой Господь его душу.

Огрызаясь, мы стали пятиться к сопкам. Вылезать из зарослей японцы не спешили: боялись или осторожничали. Изредка постреливали, но, к счастью для нас, мимо.

– Что делать, вашбродь? – спросил Лукашин-старший.

Вопрос, конечно, интересный. Прямо пойдёшь – конец найдёшь, назад пойдёшь – такая же загогулина. В общем, придётся петлять, только это не так уж и просто, когда на тебя наседают сразу с нескольких сторон. Однако, когда ты командир, нужно делать морду кирпичом и изображать абсолютную уверенность.

– Пойдём вдоль сопок. Не отстаём, братцы!

Опасность сблизила меня с солдатами, они чувствовали это и тянулись ко мне, невзирая на чины. Тот же Лукашин-старший успел понюхать пороха не меньше моего.

Все устали как собаки, но желание выжить и прорваться к своим помогало выдерживать интенсивный темп ходьбы.

Где-то позади нас послышалась оглушительная пальба. Я не сдержал улыбки.

– Френдлифайер.

– Что, вашбродь? – не понял шагавший рядом Скоробут.

– Дружеский огонь. Похоже, наши преследователи столкнулись с кавалеристами и, не разобравшись, стали стрелять друг в друга.

– Ну, хай тогда укокошат сами себя! – усмехнулся Кузьма.

– Это вряд ли, однако кого-то да зацепит.

Перестрелка длилась несколько минут, затем наступила тишина. Ох, представляю, как сейчас лаются их офицеры и какой потом будет разбор полётов. А нам на руку любая задержка в стане противника.

Неразбериха среди японцев продлилась достаточно долго, чтобы дать нам шанс уйти вперёд. То карабкаясь по скалистым сопкам, то осторожно спускаясь с риском сорваться в любую секунду и если не убиться, так серьёзно покалечиться (а любая травма существенно снизила бы скорость), мы всё-таки смогли отмахать километров десять в относительном спокойствии и наконец вышли к небольшой долине, большую часть которой занимало озеро, заполненное мутно-жёлтой водой. На берегах рос камыш, вернее, то, что мы привыкли называть камышом, а на самом деле это совсем другое растение.

Солдаты тяжело дышали и уже начали спотыкаться – шутка ли, столько отмахать на своих двоих! Тут даже лошадь протянет ноги.

– Привал, – объявил я. – Лукашин-младший за часового.

Оборотень покладисто кивнул. Он легче нас переносил тяготы похода, даже сейчас легко и как-то грациозно пёр на себе пулемёт. Другой на его месте давно бы высунул язык на плечо.

Я дал себе мысленный зарок отдохнуть минут пятнадцать, а потом снова всех поднять и двигаться дальше. Засиживаться было нельзя. Японцы не роботы, тоже устают, но чем дальше от них, тем спокойней на душе.

Один из бойцов, по фамилии Бузыкин, вдруг поднялся и, пошатываясь, направился к озеру.

– Бузыкин, ты куда? – недовольно окликнул его я.

– Щас, вашбродь, я только водичкой холодной умоюсь, – обернулся тот.

– Хорошо, – кивнул я. – Только не вздумай пить!

– Да я ж понимаю. Не беспокойтесь, вашбродь!

Он подошёл берегу, присел на корточки и… Вода возле него пошла волнами, будто кто-то бросил туда огромный кирпич.

– Бузыкин! – закричал я, но было поздно.

Две мощные перепончатые лапы высунулись из воды, вцепились в солдата, дёрнули на себя и скрылись с ним под водой. Был Бузыкин – и нет его.

– Твою мать! – заорал я, скидывая с себя одежду.

Оставшись голышом, кинулся с клинком к озеру, набрал полные лёгкие воздуха и с разбега нырнул с открытыми глазами.

Тут было на удивление глубоко – я не ощутил дна. Поблизости расплылось красное пятно. Я повернул голову и увидел всплывающее на поверхность тело Бузыкина. Он был мертвее мёртвого.

Амулет предупредил меня о близости врага. Тварь с клювообразной мордой, но уже без крыльев, плыла ко мне, синхронно отталкиваясь ногами как ластами. Она была в своей стихии и считала меня лёгкой добычей.

Ну-ну, посмотрим. Шашка подобно торпеде вылетела вперёд. Демон в последнее мгновение вильнул, уходя от удара. Я даже не зацепил его, так стремительно всё произошло. Первый раунд: ноль – ноль, ничья.

Поняв, что мне не хватает воздуха, я пробкой вылетел на поверхность. Сквозь водную гладь ко мне метнулось бурое пятно. Я не мог видеть, но почему-то знал, что демон сейчас хищно скалит зубы.

Держи, собака! Обхватив двумя руками рукоятку шашки, я мощным толчком погрузил её вниз. Есть! Вода вокруг меня забурлила, окрасилась в знакомый ярко-оранжевый цвет. Не давая твари уйти, я налёг грудью на рукоятку и продолжил давить. Шашка задёргалась, меня стало бросать вместе с ней в разные стороны, но я не сдавался.

А потом всё стихло. Я не чувствовал ничего, кроме звона в ушах и боли в пальцах, которые категорически отказывались отпускать клинок. Не верилось, что тварь мертва, что я победил.

Послышался звонкий шлепок – это преданный Скоробут прыгнул в озеро и плыл ко мне.

– Вашбродь, как вы?

– Всё хорошо, Кузьма! Скотина сдохла. Только Бузыкина жаль.

Я выдернул клинок, руна на нём погасла: шашка напилась крови и снова заснула.

Всплыла уродливая туша демона. Кузьма поглядел на неё и покачал головой:

– Вот же страхолюдина какая! И как вы его не забоялись?

В глазах ординарца читалось уважение ко мне. Похоже, не самый обдуманный поступок резко поднял мои акции среди бойцов. Они видели во мне командира, который готов ради них на всё. Конечно, мне льстило такое отношение, теперь солдаты пойдут за мной в огонь и воду. А попутно голову сверлила мысль: что, если бы демон оказался не один? Вряд ли бы я тогда так легко отделался.

Мы выволокли тело несчастного солдата на берег и, уложив его в небольшую лощину между сопками, заложили камнями. Лукашин-старший сделал из двух веток крест и водрузил его над могилой Бузыкина.

Простившись с товарищем, мы продолжили наш путь.

Глава 11

Третьи сутки мы мечемся по японским тылам, пытаясь скинуть с хвоста преследователей. После того как преследователи нарвались сперва на сюрпризы-растяжки в нашем лагере, а затем попали под перекрёстный кинжальный пулемётный огонь, идти на лобовое столкновение они опасаются. Но держатся у нас за спиной.

По уму им бы привлечь дополнительные силы, блокировать нас в определённом районе, затем прочесать территорию и – опа! – русские разведчики и диверсанты у них на блюдечке с голубой каёмочкой. Но гадать о намерениях противника, не имея почти никаких данных для анализа, – досужее развлечение. Нам надо знать наверняка. Одно понятно: от фронта нас упорно отсекают. И хотя пока потери небольшие, двухсотыми мы потеряли троих, но есть раненые – на наше счастье, легко. Осталось нас чёртова дюжина во главе со мной, командиром.