Ротмистр Гордеев - Дашко Дмитрий Николаевич

В истории я не силён, помню лишь то, что после опиумных войн Россия в качестве территориальных уступок получила Уссурийский край, хотя с ним всё как-то мутно: вроде как, с одной стороны, он был китайский, а с другой – нет.

Отряд быстро удаляется с места недавней схватки, вытянувшись в длинную цепочку. У Ли Цао всё по последнему слову военной науки: есть передовые дозоры, которые скачут впереди на пару километров, и арьергард. Всего в его маленьком войске около полусотни бойцов.

Всю дорогу не могу избавиться от чувства, что за нами следят. Выработанным ещё в Сирии рефлексом вскидываю подбородок и смотрю в небо. Так и есть, парит «птичка». Предчувствия меня не обманули. Так просто от японцев не уйдёшь, послали по нашу душу демона-наблюдателя. Хорошо, что пока не научили бросать с высоты гранаты или дротики – такие были в ходу ещё во время Первой мировой. Они не только уничтожали живую силу противника, но и производили свист, распугивающий коней.

Руки чешутся снять эту летучую тварь, но где взять винтовку и серебряные пули?! Впереди виднеется редкий лесок, а над ним возвышается невысокая скала, покрытая мхом, и в голове возникает мысль поинтересней.

– Бубнов!

– Я!

– Ко мне.

Унтер на лошади подъезжает ко мне.

– Слухаю, вашбродь.

– Летучего хмыря в небе видишь?

Он смеётся.

– Так точно.

– Можешь задурить ему голову так, чтобы он сдуру в скалу врезался?

– Так ведь демон же, не человек… – неуверенно тянет унтер.

– Это приказ! – Я знаю, как надо стимулировать подчинённых.

– Есть, – козыряет он и немного колеблется.

– Чего тебе, Бубнов?

– Мне б чарочку глотнуть для поднятия сил…

Иронично качаю головой.

– А что, есть?

– Найдём, – веселеет Бубнов. – Не среди наших, так у китайцев.

У китайцев и впрямь находится фляжка с тёплым и мутным самогоном. Я бы такое не стал пить даже под угрозой расстрела, но унтер смело прикладывается к фляжке и делает несколько больших глотков.

– Не захмелеешь?

Он с сожалением отставляет самогонку.

– Никак нет, с такой порции даже ребёнку в голову не ударит.

– Ну-ну, – недоверчиво протягиваю я.

Как бы и остальные мои солдатики не попросили бы о таком допинге. Судя по их лицам и по тому, как многие облизывают губы, есть все основания для тревоги.

– Набрался сил?

Он кивает.

– Тогда верни фляжку хозяину и приступай.

Не знаю, как это работает, но скоро с нашим японским «соколом ясным» начинают твориться чудеса: он теряет к нам всякий интерес и бестолково носится в небе. Заканчивается эта история смачным ударом о скалу. Демон складывает крылья и камнем валится вниз.

– Насмерть? – спрашиваю я.

– А то! В лепёшку расшиб, – гордится собой унтер. – От меня ни одна сволочь легко не уйдёт.

– Объявляю тебе благодарность!

– Рад стараться, вашбродь!

Вместо словесной награды он бы предпочёл ещё разик приложиться к фляжке с самогонкой, но я ж себе не враг!

Итак, мы лишили неприятеля глаз, во всяком случае, на какое-то время. Это немного развязывает нам руки.

Ощутив прилив хорошего настроения, подъезжаю к Лизе: война войной, но ведь можно и немного пофлиртовать. Начинаю подкат с самых невинных фраз и комплиментов. Однако брат раскусывает мою тактику, его и без того узкие глаза сжимаются в щёлочки. Лиза кидает в его сторону строгий взгляд, и Ли Цао внезапно говорит, что ему надо проверить дозоры, что косвенно подтверждает мою догадку насчёт того, кто же тут главный.

Без него становится легче, я начинаю просто трепаться, вспоминая более-менее приличные истории из курсантской молодости и службы, переделывая их в соответствии с реалиями этого времени. Сначала Ли Юаньфэн долго крепится и если улыбается, то самым краешком губ, потом не выдерживает и начинает смеяться. Мне по душе её искренние эмоции. Мы быстро настраиваемся на общую волну. Оказывается, с ней довольно легко.

Потом речь заходит о вещах более серьёзных, и девушка мрачнеет.

– Как появился ваш отряд? – спрашиваю я.

– Это идея нашего отца. Он понял, что японцы не остановятся на Корее и постараются снова захватить Китай, а наша страна хорошо помнит, что такое японское иго. У нас в семье из поколения в поколение передаются предания о жестокости японцев и их коварстве. Мы впитываем их с молоком матери. Отец на свои деньги купил снаряжение для отряда и помог набрать людей. Мы делаем всё, чтобы навредить японцам: нападаем на небольшие гарнизоны, атакуем обозы, устраиваем диверсии в тылу. Кстати, если хотите разбогатеть, можете сдать нас японцам: они за наши головы объявили большую награду. Станете богатым человеком.

– Я подумаю, – киваю я и добавляю: – Шутка!

– Кстати, таких «шутников» было несколько. И каждый из них был наказан за предательство, – с достоинством говорит Ли Юаньфэн.

Я восхищаюсь храбростью этой хрупкой девушки.

– Но ведь война – не женское дело… Как ваш отец мог отпустить вас?

Она фыркает.

– Вы отстали от жизни, штабс-ротмистр. Китайские женщины готовы сражаться за свободу Родины наряду с мужчинами. Разве у вас в Европе не так? Или вы забыли, например, о Жанне д’Арк?

Что называется, туше!

– Почему? – смущаюсь я. – Мы помним об Орлеанской деве и других храбрых женщинах. Просто война… она стала другой, более грязной, что ли…

– Благородство оставило не всех воинов. – Она смотрит на меня так, что я вдруг ощущаю, как кровь закипает в венах. – Вы ведь не такой, как многие.

– Разве?

– Да, в вас какая-то загадка, и я не знаю на неё ответ.

Я вздыхаю и стараюсь перевести разговор на другую тему.

В село, о котором говорил её братец, приезжаем ближе к вечеру. Оно ничем не отличается от других китайских поселений: очень шумное и суматошное. Темнота такая, что не видно ни зги.

– Заночуем здесь, – объявляет Ли Цао. – Японцы не знают, где мы, так что нам ничего не грозит.

Мои бойцы смертельно устали, многие уже еле держатся в седле.

– Хорошо, – соглашаюсь я. – Но рано утром снова отправляемся в путь.

– Будь по-вашему, штабс-ротмистр. Сейчас я договорюсь со старостой, чтобы он нашёл для нас кров и пищу.

Переговоры заканчиваются тем, что под наши нужды выделяют несколько домов. Китайские семьи большие, поэтому приходится буквально ютиться, но для начальства, то есть для Ли Цао, его сестры и меня, находится жилище покомфортабельней. Нас селят на фатере самого старосты, мне выпадает отдельная кровать, и даже с балдахином. Прежде мне тут такие не встречались.

Но сначала – дела! После ужина назначаю часовых, обговариваю пересменки. Ли Цао предлагает поделить дежурство с его бойцами. Подумав, соглашаюсь: мои скоро от ветра падать начнут, а тут хоть какое-то послабление.

Покончив с оргвопросами, иду баиньки. С удовольствием скидываю с себя грязные, пропахшие потом тряпки, разуваюсь – аромат от ног сногсшибающий! Можно газовую атаку устраивать.

Бани нет, но ординарец организовывает тазик с тёплой водой и мылом.

– Эх, не постираться, – вздыхает Кузьма. – За ночь не высохнет. Ну хоть почищу…

Раздевшись догола, начинаю плескаться в воде, чувствуя, как с грязью из тела уходит усталость. Снова ловлю себя на мысли, что за мной наблюдают. Резко оборачиваюсь и вижу застывшую как тень Ли Юаньфэн.

Она не смущается и спокойно выдерживает мой взгляд. Подходит ко мне ближе, отбирает мочалку и ласково проводит ей по моей груди.

– Ты очень красивый, Николай. Тебе это, наверное, часто говорили девушки…

Не знаю, что отвечать: скажу да – обидится, уйду в глухую отрицаловку – посчитает за лгуна. В этом случае надёжнее не говорить, а действовать.

Хочется накинуться на неё, порвать одежды, но я сдерживаю себя. Африканская страсть нравится далеко не всем женщинам, и пусть я чувствую, что Ли Юаньфэн меня хочет, неосторожный порыв может погасить это желание.

Нежными движениями снимаю с неё наряд, нежно целую и, не давая замёрзнуть, на руках отношу на ложе. Опять покрываю поцелуями, но уже всю, с ног до головы, дожидаюсь, когда она вспыхнет, и только тогда перехожу к главному.