Олег Будилов - Далекие острова. Трилогия (СИ)
Сказать было нечего. Я словно очутился в раннем детстве в гимназии, у доски, с не выученным уроком. В голове разливалась звенящая пустота и по спине поползли мурашки.
— Почему вы молчите?
Окружающие успели убедить меня в том, что я вел себя, как герой. Моя совесть замолкла. Иногда, ночью, я вспоминал о том, что из моего взвода выжило всего несколько человек, и мучительно стыдился своего поведения на корабле. Я утешал себя тем, что прыжок в ледяную воду, сам по себе героический поступок, и что долг каждого человека заботиться в первую очередь о себе. «Какого черта,» — думал я, — «Они сами во всем виноваты! Послали нас на верную смерть!» Иногда стыд порождает в нас необоснованную гордыню. Осознав, что мне нечего терять, я высоко поднял голову и громко объявил.
— Мне, нечего сказать.
Адмирал повернулся и уставился на меня. Видимо он давно не спал, глаза были красные.
— Ваш поступок достоин осуждения, — он сделал многозначительную паузу, — За трусость и дезертирство я должен вас наказать.
Он подошел к столу, зачем-то взял перо, повертел в руках и положил на место,
— Но на острове вы вели себя молодцом. Вы потопили вражеский катер и тому тоже есть подтверждения. У меня на столе лежат заявления от людей, которые считают, что вы храбрец.
От моей бравады не осталось и следа, я готов был провалиться от стыда сквозь землю.
— Как я должен поступить, лейтенант?
Я понял, что промолчать нельзя. В такие минуты одно сказанное слово может решить дальнейшую судьбу, и я сказал первое, что пришло мне в голову.
— Отправьте меня на войну, господин адмирал.
Неожиданно Крол рассмеялся. Смех вышел сухой и нехороший.
— Само собой, вы туда и отправитесь, не в санаторий же мне вас командировать. Рана у вас легкая. Только в каком качестве? Разжалованного в рядовые дезертира или офицера? Офицер потому и офицер, что несет ответственность за вверенных ему людей. Офицер на войне отвечает за все. Если он струсил и сбежал, если сдался в плен, если отчаялся и застрелился, он трус, мерзавец и дурак. Только своей волей, своей силой, офицер может сплотить вокруг себя моряков, сможет победить.
Крол закашлялся, вытащил белый платок, промокнул губы.
— А в прочем, — он махнул рукой, — все это лирика. Воевать будете?
— Так точно.
Адмирал спрятал платок в карман, взял со стола, какой-то листок, написал на нем несколько слов, размашисто подписался и отдал мне.
— Значит так. За проявленный героизм, адмиралтейство награждает вас орденом мужества первой степени, с отсрочкой вручения награды на неопределенный срок. За трусость и проявленную слабость я отправлю вас на остров Грос, где сейчас идут тяжелые бои. Вас не будут сменять, Вы будете оставаться на передовой до моего особого распоряжения, Вы будете переведены из десанта в егеря.
Я похолодел. Для десантника трудно было придумать худшее наказание. Меня опустили на самое дно, лучше бы разжаловали в рядовые.
— Я назначаю вас командиром взвода. Вы должны отбыть в расположение десятой баталии егерей.
Адмирал достал из кармана золотые часы луковицей, щелкнул крышкой.
— Катер уходит с четвертого причала через тридцать минут. Идите, а то опоздаете.
— Слушаюсь.
Я отдал честь, развернулся, вышел из кабинета, быстро прошел через приемную и вылетел за дверь.
На улице было шумно, моряки загружали подводы с боеприпасами. Занятые важным делом, они не обращали на меня никакого внимания. Я отошел в сторону, чтобы не мешать, достал папиросу и закурил. Руки у меня дрожали. Я сорвал перевязь и выбросил в урну. Рука почти не болела, хотя теперь это не имело никакого значения. На душе было муторно.
— Здравия желаю, господин моринер-лейтенант. Не могли бы Вы отойти в сторонку, нам проехать надо? — пожилой моряк вежливо осклабился.
— А куда едешь?
— На причалы, патроны грузить.
— Подбросишь до четвертого причала?
Моринер почесал затылок, сдвинув мятую фуражку.
— До четвертого не могу, до второго могу.
— Годится. Только мне надо вещи из казармы забрать, подождешь?
— Если быстро, — неуверенно протянул он.
— Покури пока, — сказал я, угостил моряка папиросой, бегом добрался до казармы, схватил ранец, скатку и вернулся к подводам.
На четвертом причале было пусто. Катер уже загрузили, и команда была на борту, ожидая разрешения покинуть порт.
Я прошел по сходням мимо вахтенного, нашел капитана и предъявил предписание. Капитану было около пятидесяти лет, был он маленького роста, очень худой, с узким загорелым лицом. Форма на нем висела мешком и была вся в каких-то темных пятнах.
— Располагайтесь, где хотите, — устало сказал он, — трюм и каюты забиты грузом, так что лучше всего оставаться на палубе. Я скажу, чтобы Вам принесли кофе. Есть хотите?
— Нет, благодарю.
— Ну, как хотите, — он потер красные глаза, — вторые сутки без сна, чертова заварушка.
— Что там на Гросе? — спросил я.
— Ужас, — ответил капитан и ушел на мостик.
Через десять минут нам дали сигнал и катер вышел в море. Я устроился на корме, на сложенных грудой мешках. Юнга принес мне кофе в фарфоровой чашке с отколотым краем. Я лежал на тюках, пил горячий кофе и смотрел в небо.
До Гроса мы добрались к полудню. Небо над островом было затянуто дымом. Небольшой городок горел. Сначала мне показалось, что на острове не осталось не одного целого здания, но потом я понял, что это не так. Мы причалили к бетонному пирсу, заставленному ящиками и бочками. Я простился с капитаном и спрыгнул на причал. Патрульные объяснили мне, как добраться до штаба десятой баталии, и я зашагал в город. Заблудиться здесь было невозможно. В городе была одна центральная улица, она тянулась с севера на юг и была прямая, как стрела. Все серьезные учреждения и конторы находились с правой стороны, а магазины, ателье, прачечные и рестораны с левой. Местное население попряталось по подвалам, потому что город обстреливали вардовские корабли. По улицам сновали егеря и с удивлением смотрели на мою новую десантную форму. Штаб разместился в здании мэрии. Почти все стекла в доме были выбиты, у парадного подъезда лежал разбитый, перевернутый фиакр.
Я спросил у часовых, где могу найти командира, и они отправили меня на второй этаж.
В большом кабинете, за массивным столом красного дерева, сидели два офицера. Егерь-капитан, большой и грузный, что-то ел из мятого поцарапанного котелка, второй, высокий блондин, егерь-лейтенант, еще совсем молодой, по-домашнему развалившись в кресле, читал старую газету. На столе стояли еще котелки, лежали, какие-то бумаги и двуствольный егерский штуцер. Стекол в окнах не было и ветер свободно играл рваными светлыми занавесками. Пол был усыпан обломками штукатурки. Офицеры оторвались от своих дел, и с интересом уставились на меня.
Я козырнул.
— Моринер-лейтенант Бур прибыл для дальнейшего прохождения службы.
— Десантник? — спросил лейтенант с газетой.
— Так точно.
Капитан отставил котелок, вытер ладонью рот и махнул рукой.
— Давайте предписание.
Я вручил ему бумагу.
— Садитесь, — он указал на пустой стул.
Я сел.
— Почему десантник? Почему к нам?
— Провинился.
— Понятно, — капитан улыбнулся, — добро пожаловать. Меня зовут Рум. Я командир десятой баталии. Это Сеф, мой начальник штаба, — лейтенант с газетой кивнул, — Ваш взвод сидит в окопах на южной окраине. Как у Вас с оружием?
— Револьвер.
Рум недовольно хмыкнул и повернулся к начальнику штаба.
— Проводишь его?
— Провожу.
Сеф встал, сложил газету и бросил на стол, взял штуцер и улыбнулся, — пойдем устраиваться.
Мы спустились на первый этаж и вышли на улицу.
— Обстреливают нас каждый день, — рассказывал Сеф, — Большие потери. В вашем взводе осталась половина состава. Варды пытаются высадиться, а мы их обратно в море скидываем, так что Вы вовремя.
— Какая у меня задача?
Сеф пожал плечами.
— Задача? Постарайтесь, чтобы ваших людей не убило во время обстрела и отбивайте все атаки. Вот и все.
Мы прошли город насквозь и стали спускаться к морю. Раньше здесь были красивые золотые пляжи, но теперь весь берег был изрыт окопами и воронками, и затянут колючей проволокой. У самого берега в воде плавали мертвецы, их никто не убирал. Мой взвод располагался на левом фланге. Над нами, на вершине холма, в вишневом саду, стояла батарея 37-ми мм орудий.
Мы спустились в траншею. Взвод, почти в полном составе, сидел в блиндаже. Блиндажик был хлипкий, всего в один накат. Егеря, в основном взрослые дядьки за сорок, чумазые и не бритые, расположились прямо на полу. Я сразу узнал все последние новости: подкрепления не будет, полевую кухню разбомбило, поэтому третий день едят сухие пайки, горячее питание обещали подвезти к ночи. Табака не было, так что мои папиросы разошлись почти мгновенно. Егеря воевали уже несколько месяцев, пообтерлись и потеряли способность чему-либо удивляться. Мою десантную форму они восприняли, как само собой разумеющееся, порадовались, что я успел побывать в бою, и рассказали, что во взводе за неделю уже убило двух необстрелянных офицеров.
