Олег Будилов - Далекие острова. Трилогия (СИ)
Первая суета после посадки улеглась. Офицеры и моринеры в кубриках, вскрывали сухой паек. Я не препятствовал. Мы ушли из казармы без завтрака, а к столу местные повара пригласят нас не раньше восьми. Мне есть не хотелось. Я расположился в кресле и попытался подремать, но сон не шел, я все еще был сильно возбужден. Я вспоминал наш путь на корабль, Эн с детьми, заброшенный причал и свое первое впечатление от корабля. Я всегда доверял своей интуиции. Она много раз выручала меня, но сегодня я не чувствовал ничего. Помню, что «Грозный», как-то сразу мне не понравился. От него веяло неясный беспокойством. В разгар войны, десантным кораблям перестали присваивать имена, а просто давали номер. Многие «Быстрые» и «Смелые», восстанавливались, перекрашивались и получали вместо имени безликую цифру. Их славная или позорная история стиралась и начиналась заново.
В дверь постучали.
— Открыто.
В каюту протиснулся десантник из третьего взвода.
— Господин супер-лейтенант-моринер, Вас просят на палубу.
Я быстро встал и, громко хлопнув дверью, вышел из каюты. Ненавижу неожиданности. Тем более в походе.
Возле лестницы на верхнюю палубу, меня перехватил Бад. Он ухмылялся.
— Там на причале кое кто появился. Надо тебе посмотреть.
На палубе было людно. К экипажу, занимающемуся своими делами, присоединились наши моринеры и командиры взводов, передо мной расступались, давая дорогу. Моринер-лейтенант Мас, стоявший у самого борта, уперев руки в бока, громко сказал:
— Зачем сюда пригнали этих убогих, причал подметать?
Кто-то засмеялся.
На причале стоял взвод егерей. Они затравленно смотрели на корабль, на собравшихся на палубе десантников. Форма на них была новая, белая, она еще не успела полинять от пота и частых стирок, ремни и патронные сумки тоже были новые, хоть на парад. У трапа стоял совсем молодой лейтенант. Видимо некоторые насмешки долетали до него, потому что юное загорелое лицо было красным и нахмуренным. Я не сразу узнал адъютанта адмирала Крола. В егеря брали тех, кто по здоровью не годился в нормальные войска. Они никогда не участвовали в десантных операциях, обычно их использовали для охраны объектов или обороны береговых линий. Моряки, в особенности десантники, относились к ним с презрением, называли тухлятиной, крысюками и швабрами.
— А ну, прекратить галдеж! — рявкнул я и смешки закончились. Повернувшись к моринерам, я скорчил недовольную гримасу, — Вам заняться нечем? Марш по кубрикам, закрыться и сидеть тихо. Командирам взводов проследить и через двадцать минут ко мне на инструктаж.
Я повернулся спиной к десантникам давая понять, что разговор окончен и услышал сзади, удаляющийся топот.
Я подошел к сходням.
— Здравствуйте Муки! Что Вы здесь делаете?
Узнав меня, бывший адъютант, просиял, бегом поднялся по трапу, отдал честь и протянул мне предписание.
— Здравия желаю, господин супер-лейтенант-моринер! Командирован к Вам для дальнейшего прохождения службы.
Это было плохо. Это было нарушением штабной логики. Никогда в десантные, тем более разведывательные операции, не отправляли егерей. Я никогда не считал эти войска вторым сортом и однажды даже воевал в баталии егерей, но отправляться с ними в дальнее плавание мне совсем не хотелось. Я внимательно прочитал предписание. Подписи, печати, все правильно. Какого черта. При захвате островов десантники погибали сотнями, поэтому в наших подразделениях вырабатывалось особое презрение к смерти и к тем, кто отсиживается в тылу. Во время войны егерям тоже досталось, но кто об этом помнит сейчас. У меня мало людей и я не откажусь от пополнения, но два подразделения, не питающих большой любви друг к другу, могут сильно усложнить поход. В замкнутом пространстве, когда людям будет нечем заняться, подобное соседство может вызвать, если не бунт, то по крайней мере беспорядки.
Рядом возник флотский лейтенант, — Пополнение?
— Да, — я передал ему бумаги, — мне нужен еще один кубрик, желательно на другой палубе.
Моряк сокрушенно покачал головой, — Не получится. Все свободное место занято грузом, потому что трюмы забиты углем. Есть свободный кубрик рядом вашими десантниками, переборка в переборку.
— Ничего не поделаешь, — я вздохнул, — загоняйте егерей туда. Мой заместитель Вам поможет.
— Бад! — сказал я, — погрузи егерей и найди каюту для Муки.
— Есть! — Бад взял под козырек, он ухмылялся.
Неожиданно я разозлился. В том, что происходит на этом корабле я не видел ничего веселого.
— Прекрати ухмыляться, — зло сказал я, — рядовым сидеть по кубрикам, никого не выпускать. После того, как погрузятся егеря, всех младших офицеров ко мне.
Ругаясь про себя, я спустился в каюту и закрыл дверь. Нужно было успокоиться. Я достал толстую сигару из тех, что купил перед отъездом и закурил. Ароматный дым заполнил гостиную. Я сел в кресло и задумался.
После того, как нас сняли со Скалы, я две недели пролежал в госпитале. Из моей груди, плеча и спины удалили четыре осколка, и выписали с рукой на перевязи. Мне выдали новую форму, потому что старая была изорвана и прожжена в нескольких местах. Обо мне написали в трех газетах и два раза сфотографировали. Все меня считали героем, угощали выпивкой, и я сиял, как начищенная пряжка. Знакомый адъютант, а после случившегося у меня появилось множество самых разных знакомых, сказал, что меня решили представить к ордену. Нашу морину расформировали, и я целыми днями валялся в пустой казарме на койке, ждал назначения и награждения.
На четвертый день, рано утром, меня вызвали к адмиралу Кролу. Я явился в штаб, который теперь размещался в местной гимназии, длинном двухэтажном здании с колоннами и балконом, и доложил о своем прибытии адъютанту. Через двадцать минут меня пригласили войти. Адмирал расположился в бывшей учительской. Это была просторная комната с двумя широкими окнами, с книжными стеллажами, заставленными учебниками, удобным кожаным диваном и двумя столами придвинутыми друг к другу. Когда я вошел, адмирал что-то писал. При моем появлении он оторвался от документов, отложил перо, снял очки, потер переносицу, на которой остался красный след от оправы и близоруко прищурился. Я отрапортовал и вытянулся по стойке смирно. Какое-то время адмирал молча разглядывал меня, по птичьи наклонив голову набок, и наконец спросил:
— Вас зовут Бур?
— Так точно.
— Вы родом с острова Хос?
— Так точно.
— Значит мы земляки.
Крол принадлежал к старинному дворянскому роду. Детей у него не было и, после смерти адмирала, династия должна была прерваться. Я хорошо знал его родовое поместье. Старинный кирпичный одноэтажный дом стоял на холме, окруженный высокой чугунной решеткой. Детьми, мы с братом любили гулять по дороге, идущей мимо. За оградой росли яблони и сливы.
— Скажите, почему Вы остались на острове, а не уплыли вслед за кораблями?
— В шлюпках не хватило место для всех.
Адмирал нахмурился и покачал головой
— Эту красивую историю я уже слышал. Вы знаете, что существует донос на Вас? Там в подробностях описано, как Вы бросили своих починенных, как прыгнули за борт и попытались спастись вплавь. Говорят, что Вы выбросили личное оружие?
Крол все так же, внимательно смотрел на меня и ждал ответа. Он был похож на старую, неуклюжую цаплю.
— Я приказал своему взводу покинуть корабль, — промямлил я, пытаясь сообразить, кто мог видеть меня в тот момент, когда я срывал с себя патронную сумку и прыгал в море. Наверно это был Гум. Проклятый доносчик. Но ведь я крикнул: «Покинуть корабль», значит формально отдал приказ. Я кашлянул, чтобы потянуть время и продолжил оправдываться, — я не мог бы плыть с карабином, поэтому выбросил его, но револьвер я не бросил.
Крол понимающе закивал, я поймал его заинтересованный взгляд и отвел глаза.
— Перед тем, как покинуть корабль, вы посадили своих людей в шлюпки?
— Нет, — тихо ответил я.
— Вы приказали им покинуть корабль и вплавь добираться до ближайших островов?
— Нет, — еще тише ответил я, — я, просто, приказал покинуть корабль.
— Говорите громче, — жестко сказал адмирал, — я не слышу.
— Я приказал покинуть корабль, — повторил я.
Крол отвернулся, прошел к окну и уставился во двор.
Я с тоской огляделся по сторонам.
— Значит Вы сказали «спасайся кто может», бросили личное оружие и прыгнули за борт?
Сказать было нечего. Я словно очутился в раннем детстве в гимназии, у доски, с не выученным уроком. В голове разливалась звенящая пустота и по спине поползли мурашки.
— Почему вы молчите?
Окружающие успели убедить меня в том, что я вел себя, как герой. Моя совесть замолкла. Иногда, ночью, я вспоминал о том, что из моего взвода выжило всего несколько человек, и мучительно стыдился своего поведения на корабле. Я утешал себя тем, что прыжок в ледяную воду, сам по себе героический поступок, и что долг каждого человека заботиться в первую очередь о себе. «Какого черта,» — думал я, — «Они сами во всем виноваты! Послали нас на верную смерть!» Иногда стыд порождает в нас необоснованную гордыню. Осознав, что мне нечего терять, я высоко поднял голову и громко объявил.
