Вадим Вознесенский - Механист
— Если кратковременно — смог бы… теоретически.
Такой ответ Венедис не устраивал.
— Мне нужен долгосрочный эффект, Инженер. А с использованием еще каких-нибудь механизмов?
Каких-нибудь — Вик закатил глаза к потолку. Смотреть там было особо не на что — традиционные метки для медитаций и пятна копоти.
Шелковая лента, отрез сорочки Венедис, например, да пара металлических роликов, медный котелок, кусок колючей проволоки для токосъемников, проводников и обмоток, стеклянный сосуд, соленая вода для электролита, дерево в качестве диэлектрика… из таких подручных материалов можно было соорудить грубый артефакт-осциллятор, способный озадачить любого видока в радиусе доброй сотни метров.
Настолько грубый и настолько озадачить, что это не останется без внимания. А для простейших фильтрующих каскадов понадобится что-нибудь поэлегантнее колючей проволоки.
— Не пойдет, — вздохнула девушка. — Вот в этом ваша, механистов, слабость. Зависимость от вещей.
Вик имел по этому поводу собственное мнение, но спорить не стал — зато эффективность любого механизма практически не зависела от фазы Луны, пятен на Солнце или менструального цикла его владелицы. И это как раз Венди просила прибегнуть сейчас их к помощи.
— Можно сходить к местному кузнецу, — предположил Вик, — но не думаю, что…
— Исключено.
Венедис охватила ладонями голову и взъерошила волосы. По всему выходило, что она нервничает. Любопытно.
Но Вика больше интересовал другой вопрос. Приполярье было слишком холодным местом, и задерживаться здесь не хотелось.
— Так ты об этом хотела поговорить?
— Не совсем. — Девушка закусила губу. — Обстоятельства изменились. Если ты не можешь помочь, то… сейчас некоторые слова не стоит произносить. Даже мысленно. В плетении предначертанного…
Старьевщик шумно выдохнул. Историй, связанных со знамениями и откровениями, он не любил. Невозможность озвучить мысли — не повод нарушать договоренности. Нет разговора — нет проблем.
— Для начала хотелось бы получить расчет. — Вик потер большим пальцем об указательный. — А так как ничего больше мне предложить не могут…
Девушка нервно рассмеялась и резко села на кровать, та жалобно скрипнула продавленными пружинами.
— Кретин! Неужели ты не чувствуешь… ах да, куда тебе… механист! Ты очень плотно увяз в этом деле! Ты уже ни черта не случайный попутчик!
— С чего бы?
— С того. — Венди принялась судорожно копаться в сумке на своем боку. — Думаешь, мне доставляет удовольствие смотреть на твою постную синюшную рожу? Обидно, конечно, немного, что ты такая скотина неблагодарная. Да и глаза б не видели!
Она наконец нашла, что искала, и бросила Вику блокнот в обложке из незнакомой шероховатой кожи:
— Смотри, там закладка!
Старьевщик развернул книжку, дивясь тонкости и белизне бумаги, и уставился на рисунок — круг, весь исчерченный штрихами и знаками. Затем скривился — его на такие фокусы ловить было бесполезно:
— Гороскоп что ли?
— Умный, да? Скорее — хорарная космограмма. Обрати внимание, как расфокусированы проекции планет на эклиптику — это множественная реальность. Асцендент тройной — а вершин максимум должно было быть две, понимаешь? И ни одного прямого отрезка…
Вик зевнул, прикрывая рот кулаком.
— Скучно, да? — участливо поинтересовалась собеседница. — Я в астрологии не так сильна, как хотелось бы — только пару узловых точек и жребиев здесь разобрала. А из трех участников только одного можно персонифицировать по более-менее определенному в схеме прошлому. Одного, механист, именно того третьего, которого там вообще быть не должно. Глянь на следующей странице — я его день и место рождения прикинула. И заодно напряги извилины — тебе эта космограмма ничего не напоминает?
Изображение походило и одновременно сильно отличалось от виденных Виком раньше гороскопов. Нервное, схематичное, размашистое и аморфное, не обремененное геометрической точностью движений его автора. Если кривизна направлений не случайность, а результат, например, множественности векторов вероятности, то расшифровка рисунка — задача невыполнимая. А ведь эта картинка действительно уже где-то попадалась ему на глаза.
Старьевщик, демонстративно плюнув на палец, перевернул страницу блокнота. Каллиграфические столбики цифр, аккуратные сноски и незнакомые символы. Если предыдущий неряшливый рисунок и эти выкладки сделаны одной и той же рукой, то при совершенно разных обстоятельствах. Вик посмотрел на итог вычислений, в глубине души зная результат. И почти не удивился, убедившись в безошибочности значений, потому что он уже понял, где видел это изображение.
Здесь, в блокноте, была только копия. Подробная, точная и сильно уменьшенная. А оригинал, начерченный на окровавленном полу беспалыми культями, уже, наверное, превратился в пепел на берегу безымянной таежной реки. Фрагмент, которого касалась рука мертвеца, Вик помнил отчетливо — до сих пор сознание будоражил легкий привкус отвращения.
Все могло быть подстроено. И картинка, и трупы — все, вплоть до встречи с Моисеем. А в гороскопах Старьевщик разбирался, мягко говоря, поверхностно — Венедис даже не стоило утруждать себя терминологией. Вик легко отдал бы любые сомнения на откуп своей мании преследования, если бы не два момента. Во-первых, масштаб предполагаемой комбинации делал сомнительной выгоду даже от такой неординарной личности, как механист. С самооценкой у Вика было все в порядке — как правило.
Хуже было другое. В школе будущих янычар сознательно лишали прошлого. Вплоть до имени — Масуд, кажется, тогда звали Вика. А после — Палыч растолковал, как помогает просчитывать поступки и последствия знание узловых событий из его жизни. С помощью тех же гороскопов. Одним словом, дата и место рождения Старьевщика не присутствовали ни в одной метрике или анкете. И узнать ее Венди просто не могла. Или могла?
Ровные столбцы цифр определенно не нравились Вику. И играть чужие расклады было не в его правилах. Тем более — присутствовать персонажем в шедеврах, созданных мертвецами.
Он закрыл блокнот и бросил его Венедис:
— Что это меняет?
Девушка пожала плечами:
— По большому счету — ничего, я думаю. Просто ты теперь в опасности.
— Ага, — согласился Старьевщик. — Можно уже бояться?
Все, что случалось с ним до этого, оказывается, было увеселительной прогулкой.
— Не обязательно. Но я, похоже, нуждаюсь в твоей помощи.
О, это правильные слова. Простые и правильные — подвигающие безумцев в одиночку бросаться на легионы. Вик окунается и вязнет, как насекомое, в янтаре карих глаз. Давно механист не велся на магию, против которой бессильны любые амулеты.
И сейчас не поведется.
Разве что так — немножечко. Чтобы подыграть. Все-таки приятно, когда на тебя так смотрят…
А после Старьевщик слушает речи Венедис о том, что ситуация с точки зрения распределения сил теперь практически «обнулена» и находится в состоянии «дрожащего равновесия». И можно бить, и можно бежать, но неизвестно, что принесет больше пользы, а поэтому энергетически выгодно просто ждать, когда реальность сама проявит себя.
Не обозначаться. Не сотрясать эфир. Залечь на грунт — что бы это ни значило. И единственное, что не нарушит хрупкого баланса, — это проявления имманентной магии механиста.
Вик вяло барахтается в бархатном взгляде, понимая, что устал, что не дело так напрягать израненный организм, а залечь и не сотрясать — лучший из возможных вариантов поведения. Но также он знает: некоторые аспекты его колдовства отнюдь не имманентны — они грубы и неразборчивы. И еще — сейчас, пока не поздно, этой ночью, не обращая внимания на усталость, боль и протесты тела, он должен сделать нечто не имеющее с чарующей магией механизмов ничего общего.
И сделать это в одиночку. Потому что карие глаза — это прекрасно, но все еще может быть и совсем по-другому. Все может быть просто подстроено.
А когда судьба проявит себя встречей с чудовищем, истинным автором и исполнителем того страшного рисунка, Вик должен противопоставить что-то серьезнее десятка керамических пуль и палаша с вынутыми оберегами. Пускай это будет и не безотказный в умелых руках механизм — Старьевщик не брезгует никакими средствами, методами и союзниками. Неважно, кто окажется тем чудовищем — неизвестный маньяк, видутана Ясавэй или, если уж все подстроено, сама Венедис. Вик его убьет — если реальности будет угодно.
— Спроси у трактирщика — пускай принесет какую-нибудь раскладушку. И натянет ширму, вот здесь. — Венди указала межу, определяющую для нее личную зону. — Предупреди — ужинать я выйду в зал, сам поешь на кухне. И можешь отдыхать.
В такой глуши граница между прислугой и нанимателями не соблюдалась с таким рвением, как на цивилизованных территориях. Речь не шла о сне в одной постели, но трапезничать за одним столом было делом привычным. Удивительным показалось бы скорее обратное. Но говорить об этом Вик не стал — ужинать он все равно собирался в другом месте.
![Роберт Хайнлайн - Чужак в чужой стране [= Чужой в чужой земле, Пришелец в земле чужой, Чужак в стране чужой, Чужак в чужом краю, Чужой в стране чужих]](/uploads/posts/books/116183/116183.jpg)
