Эйдзи Микагэ - Пустая шкатулка и нулевая Мария. Том 6
– …А.
Шагнув на нее, я вижу грех.
Грех Аи Отонаси… нет, Марии Отонаси.
Это,
это –
– …
…
…
…
Я рухнул.
На мгновение я потерял сознание.
Я кричал? Нет, наверное, я и на это был не способен?
Я размышляю о том, что только что увидел.
Это был не самый серьезный из тысяч грехов, что я видел, и не самый жестокий. Но серьезность греха и все такое прочее не очень связаны с той болью, которая этот грех сопровождает; уровень боли, которую я испытал, был таким же, какой испытала она, когда совершила свой грех, и к объективной тяжести греха это никакого отношения не имело.
Вот, значит, как тогда страдала Ая Отонаси?
Жалящая боль, словно тысяча ножей вонзилась мне в сердце, глазные яблоки плющат плоскогубцами, пальцы отрывают один за другим, кишки бросили в блендер, гвозди вбивают в каждую пору моего тела, и плюс ко всему еще каждый квадратный сантиметр кожи в огне. Ее грех – как расплавленная сталь, которая и мое тело постепенно плавит.
Какого черта?
Мои руки трясутся, глаза выпучены от шока.
Она –
Она несет такой груз все это время?
– …Гх!
Я с трудом поднимаюсь на ноги и смотрю на Аю Отонаси.
Чтобы сделать ее [повелителем], сперва я должен временно сделать ее [рабом]. Для этого мне надо проглотить ее «тень греха».
И если я это сделаю, Ая переживет свой грех заново.
Но сможет ли она вытерпеть боль?
Однако отступать уже поздно.
– Поехали.
Я хватаю ее «тень греха», которую взял, когда наступил на ее тень, и проглатываю ее.
– !..
Ая напрягается и хватается за грудь.
Но и только.
Я не могу скрыть изумления.
– …Как ты можешь быть в порядке?
Ая Отонаси стоит на месте как ни в чем не бывало.
– Я не в порядке.
Приглядевшись, я вижу капли пота на ее лице. Она стискивает зубы. Но я-то, прикоснувшись к ее греху, вообще потерял сознание, и мне трудно поверить, что это вся ее реакция.
– Как ты вообще можешь стоять? Это же просто невыносимо. Я сам это испытал – я знаю.
– Если я не ошибаюсь, твоя «шкатулка» заставляет людей вспоминать свои грехи? – уточняет Ая. Она смотрит на меня, и в глазах ее читается стальная воля, хотя бисеринки пота и стекают по щекам.
– Да, и ты просто не можешь вытерпеть свой грех, когда сталкиваешься с ним лицом к лицу так внезапно.
– Это не было внезапно.
– Что?
Ая отводит руки от груди и успокаивает дыхание. Она практически вернулась в прежнюю, боевую форму.
– Я терплю эту боль постоянно. Я привыкла к ней.
Бессмыслица какая-то.
Если принять ее слова на веру, получается нечто абсурдное.
Моя «шкатулка» заставляет людей вспоминать свои грехи, точнее – свои чувства, когда они грешили. Грешники, как правило, загоняют свои самые черные воспоминания куда подальше, чтобы жить в мире с собой.
Но что если Ая не сделала этого? Что если она ни на секунду не забыла о своей травме?
– Я всегда помню свой грех.
Если так, она должна была привыкнуть к этому адскому страданию, оно должно было стать частью ее повседневной жизни.
Если она всегда жила с этой болью, естественно, наивно ждать, что она рухнет, если ей показать ее грех.
– Мне нет прощения. Вот почему –
Но, э? Как вообще человеческое существо может жить так?
Нет… я понимаю.
И м е н н о п о э т о м у.
– Именно поэтому – я не могу жить как человек.
Именно поэтому она смогла стать «Аей Отонаси».
Она постоянно осознает, что она грешница. Отказываясь забыть свой грех, она постоянно наказывает себя.
Вот это – этичный способ наказания за грех.
Но это и отбросило все то, что было в ней человеческого, и превратило ее в «шкатулку» – в «Аю Отонаси».
Агрессивно подавляя истинную себя, она может сосредоточиться на одном-единственном «желании». Она может посвятить всю себя одной-единственной цели.
Во имя счастья всех остальных.
Она внушает уважение, зависть, восторг, благоговение.
Она живое воплощение печального исхода, который ожидает истинного «владельца» в конце пути.
Но именно поэтому не существует никого, кто бы лучше подходил для передачи моей силы.
Ая Отонаси.
Пожалуйста, живи во имя нашего «желания».
Прости, Кадзу, но я категорически отказываюсь вернуть тебе «Марию Отонаси».
Я категорически отказываюсь позволить тебе раздавить наше «желание».
– Я даю тебе свою силу. Я даю тебе все «тени греха», которыми владею.
То, что я отдаю ей «тени греха», на меня никак не действует. Я по-прежнему могу управлять своими [рабами].
Моя миссия, однако, изменилась.
Задача номер один – избавиться от Кадзуки Хосино, имеющего на нее большее влияние, чем кто-либо другой, и вдобавок обладающего силой уничтожать «шкатулки». Я должен помогать ей жить ради нашего «желания».
– Ты готова? – спрашиваю я, но Ая не обращает на меня внимания. Она смотрит прямо перед собой.
– Я всегда пыталась представить, – шепчет она, – как я могу сделать людей счастливыми, какая «шкатулка» мне для этого понадобится. Счастье – это ведь не то, что я могу создать и скинуть на них. И оно не получится, если дать им жить в раю и освободить от печалей и забот. В конце концов я пришла к выводу, что безущербное блаженство возможно лишь, если ты четко представляешь себе свою собственную форму счастья и идешь к ней, – она бессильно сжимает кулак и произносит с чувством: – Все, что мне было нужно, – сила направлять людей. Не могу поверить, что мне пришлось всего лишь чуть изменить угол зрения, чтобы это понять.
Наконец она поднимает на меня глаза.
– Омине. Я раньше не думала особо над тем, что мы с тобой смотрим в одну сторону, но мое мнение изменилось. Ты научил меня, что такие чудеса возможны… ясно, вот что значит «быть родственными душами».
– Родственные души… да, – отвечаю я и передаю ей «тени греха».
Если вспомнить – когда я дал Синдо несколько «теней греха», мне в голову пришла мысль: лишь истинно сильная натура сможет спокойно впитать чужие «тени греха»; хотя если бы так вышло, это поколебало бы мою уверенность, что я гожусь на роль короля.
– …Хм.
Ая Отонаси с легкостью проглатывает 998 «теней греха».
Так она становится [повелителем] и, как я и планировал изначально, моим 999-м [рабом].
– Омине, – произносит новоиспеченный «владелец» «Тени греха и возмездия». – Спасибо тебе.
Однако ни намека на радость не появляется на ее роботоподобном лице.
✵
Периодически хватаясь за спинки кресел, я с трудом преодолеваю путь до собственного места.
Бессилие тут же набрасывается на меня, повисает тяжким грузом на плечах, высасывает волю двигаться.
Однако отключать голову пока что нельзя.
Теперь, когда Ая стала [рабом], осталось преодолеть лишь одно препятствие, чтобы мои условия победы были достигнуты.
Необходимо доставить сюда Кири – «владельца» «Кинотеатра гибели желаний».
Когда она окажется здесь, я просто пригрожу Кадзу и заставлю его раздавить ее «шкатулку».
«Коконе, я люблю тебя!»
Мой голос звучит из динамиков, я просто не могу не среагировать.
Я уже какое-то время смотрю на то, что происходит на экране; сейчас я в классе, весь в слезах, обнимаю Кири.
Однако Кири лишь стоит в напряженной позе, ее руки свисают, как у безжизненной марионетки.
Позапрошлогодний я повторяет свой крик:
«Коконе, я люблю тебя!»
Так я ее пытал.
Я пытал ее, пытаясь напрямую передать ей свои чувства. В ее пустых глазах появились слезы.
Но мои чувства не достигали ее как любовь; они казались ей продуктом одержимого, больного разума.
«…Не бросай меня, когда я так тебя люблю!»
Должно быть, для нее мои слова звучали как… как угроза, как запрет меняться; как будто я заставлял ее оставаться прежней собой, которую она считала уродливой и никчемной.
Я был ужасен.
Я не мог оставаться таким.
Я должен был изменить мир вокруг нас.
Я должен был преобразовать людей, которые издевались над ней, из-за которых она была в таком состоянии. Не злых людей, от которых необходимо избавляться, – Рино и ее сообщницы не были злыми, – а безмозглых идиотов. Они видят лишь то, что прямо перед их глазами, они не понимают последствий своих поступков. Я должен был исправить это. Если я это исправлю, трагедий, таких, как с Кири, больше не будет.
Коконе Кирино смогла бы оставаться такой, какая была.
Да?
Для справедливого мира.
Ничто больше не имеет значения.
Мое счастье, счастье Кири – не имеют значения.
– …Аах.
Я понял.
Я просто заставлю Коконе Кирино воспользоваться «Ущербным блаженством».
