Ротмистр Гордеев - Дашко Дмитрий Николаевич

Может, всё не так уж и плохо? Как же!

Вышли во двор проверить. Максимальная дальность – пятьдесят шагов. Уверенная убойная дистанция – шагов тридцать.

– Не, так дело не пойдёт, – качаю головой я.

Казачки вздыхают.

– Ведите меня к этому Левше.

Отправились к местному кузнецу целой делегацией.

Объясниться с китайцем – отдельная песня. Особенно когда толмач сам владеет языком на уверенном уровне «моя твоя почти не понимай». А ещё же надо объяснить технические детали. Но с горем пополам друг друга поняли: язык жестов и картинки, нарисованные прутиком в пыли рулят в качестве языка межнационального общения.

Понять-то нас кузнец понял: размер изделия с локоть, рычажный взвод (пришлось согласиться на составные плечи из бамбука, усиленные одной металлической пластиной), плетёная из конского волоса тетива. Но даже в таком лайтовом варианте запрошенные пять арбалетов кузнец готов был изготовить в течение недели. И цену запросил такую, что братья крякнули, а я нервно почесался.

Однако, в конце концов, ближайший рейд – не последний рейд. Арбалеты ещё пригодятся. А пока придётся по старинке обходиться с помощью боло. Впрочем, оба слабосильных агрегата всё же берём с собой: на безрыбье и жопа – соловей.

Бойцы мои тренируются в отработке новых приёмов маскировки и бесшумного проникновения мимо часовых, а меня заботит финансовый вопрос. Личный кошелёк показал дно. Когда ближайшая выдача денежного довольствия, даже не представляю. Но язык-то есть. Что мешает спросить? На худой конец попытаюсь одолжить в полковой кассе.

Комэск смотрит на меня, словно ожидая подвоха. Чешет затылок.

– На что вам деньги, ротмистр?

– Поиздержался.

– Карты, женщины? – испытующе смотрит он.

– Никак нет. Острая жизненная необходимость, – туманно поясняю я. А ну как сочтёт за баловство мою возню с арбалетами? Для здешнего комсостава это всего лишь средневековая архаика. С таким же успехом мог сказать, что деньги нужны для изготовления баллист и катапульт.

Шамхалов вздыхает. Из его пространной речи понимаю, что все офицеры полка примерно в одинаковой ситуации. Денег в полковой казне нет. Все финансовые выплаты задерживаются иногда на значительный срок – как пришлют деньги из штаба армии. А там надо идти к полковому казначею и писать требование в свободной форме на выдачу денежного довольствия. На каждый вид: жалованье, квартирные, полевые и походные порционы, столовые, прогонные, даже на дрова и варку пищи – требование нужно писать отдельно. С ума свихнёшься. Я так и сказал Шамхалову.

Тот «утешил»: мол, в штабе разрабатывается идея сделать единый расчётный листок, где все эти выплаты будут сведены к единым суммам и выплачиваться зараз. Но всё это дело будущего, а пока…

– Люди прямо гибнут, составляя эти требовательные ведомости и контрольную отчетность, не спят ночами и получают чахотку, – разводит руками комэск.

Приходится раскрыть, на что я собираюсь потратить деньги. Карандашом набрасываю на бумажном листке вид арбалета, объясняю преимущества дистанционного беззвучного оружия, особливо для действий во вражеских тылах.

– Напишите родне в Россию, попросите прислать денег, уж не откажут, полагаю.

Ещё бы знать толком, кому писать? Для этого надо внимательно изучить ту стопку писем, перевязанных тесёмкой, что досталась мне от прежнего владельца тела, настоящего Николая Гордеева, а мне всё было недосуг этим заниматься. Поглотили непосредственные дела службы.

– Долго придётся ждать, а деньги нужны сейчас. Я запамятовал: у нас в полку должна же быть какая-то касса взаимопомощи? Офицерский банк?

Шамхалов отрицательно мотает головой.

– Можете попытать счастья в карточной игре, – предлагает комэск. – При штабе полка есть кружок завзятых игроков. Заправляет там всем небезызвестный вам пан Вержбицкий.

– Увы, карты не моя стезя. Да и с Вержбицким у нас и без того непростые отношения, чтобы ещё усугублять их и на этой почве.

Шамхалов вздыхает и протягивает мне червонец. Блин, вот неудобно-то как… Получается, выклянчил деньги у собственного командира. Божусь, что отдам – как только и при первой возможности.

Кузнец согласился принять десятку в качестве аванса, чтобы приступить к работе. Чем расплачиваться буду, даже не представляю. Ну да бог не выдаст, свинья не съест, бой покажет.

В этот раз фронт переходили на другом участке. Имитировали ночную артиллерийскую атаку на соседнем участке. Батарея открыла беглый огонь, который солдатики поддержали ружейной трескотнёй. Японцы забегали, всполошились, сочли за ночную атаку, бросили к месту предполагаемого прорыва силы с соседних участков, а мы, полтора десятка лохматых кочек, под шумок и проскользнули на ту сторону.

Рассвет застал нас в рощице на макушке одной из сопок, километрах в пяти от линии фронта. Караул караулит, остальные отсыпаются впрок. Мы втроём с Тимофеем Лукашиным и Савельичем наблюдаем за перекрёстком и пытаемся анализировать особенности трафика в японской прифронтовой полосе. Помогает мой офицерский бинокль, блестящие окуляры которого, дабы не выдали нас врагу, я прикрыл снаружи куском измазанного в зелёном травяном соке бинта.

Время от времени к линии фронта маршируют японские подразделения. Делаю пометки примерной численности и вооружения. Но больше интересуют отдельно едущие армейские повозки и их груз. Самое интересное – движущееся к линии фронта – прикрыто мешковиной или брезентом. Но не беда, удалось выявить, куда эти повозки возвращаются уже порожними, – небольшое селение у подножия соседней сопки. Судя по всему, там и есть наша цель – склад бое припасов.

Командую передислокацию. Крадёмся лесом, насколько это возможно. Увы, искомая цель – по другую сторону от дороги, да ещё и поля вдоль неё прекрасно просматриваются. А по дороге довольно активное прифронтовое движение: и местное крестьянство передвигается по своим делам, и подданные микадо перемещаются, согласно планам и приказам своего командования. Судя по движухе, японцы усиливают свой правый фланг. Интересно, наше начальство в курсе? Ведь не одни мы ходим в разведку на целый фронт.

Темнеет. Дорога и её окрестности вымирают. Правильно, хорошие мальчики ночью должны спать, а темнота – она, как известно, друг… не будем уточнять, кого именно.

До склада с боеприпасами уже всего ничего. Край леса, за ним свежая вырубка, по которой перемещаются часовые. Смена стандартная, каждые два часа – успели убедиться. По краям четырёхугольной вырубки керосиновые фонари на столбах. Нам это на руку. Мы-то в темноте, а часовые – на виду.

Ждём полночи. Один из недоарбалетов у меня, второй поручаю Акиньшину – глазомер у парнишки оказался приличным, так что, может, и выращу бабу-ягу, вернее, снайпера, в собственном коллективе.

Смена караула, свежие часовые заступают на посты. Выжидаем, пока разводящий с караулом скроются за пределы видимости и слышимости и начинаем.

Лохматые кочки замерли на заранее оговоренных позициях. Часовые синхронно подходят к угловым столбам с фонарями. Чуть слышно тренькают тетивы наших с Акиньшиным арбалетов. Оба часовых кулями валятся на землю. Братья Лукашины исполняют контроль.

Акиньшин молодец, а моего Тимофею пришлось дорезать. Хоть мой болт и прилетел часовому в шею, но попал не в сонную артерию, а в дыхательное горло, и тот ещё хрипел и булькал, когда Лукашин подполз к нему для проверки.

Оставляю секрет на тропе, по которой приходит смена караула. Самое время заняться складом. Замок долой, ибо в это время против лома, вернее, фомки, ещё нет приёма. Дужка, поддавшись напору, хрустит и ломается. Двое остаются у входа сечь за окружающей действительностью, а мы входим внутрь.

Всё ожидаемо – штабеля ящиков: патроны, снаряды… И сразу становится не по себе. Странные мелодичные звуки льются из глубины склада. Непривычная, но завораживающая музыка.

В проходе появляется девушка в кимоно, почти подросток, с каким-то струнным инструментом в руках (чёрт его разберёт местный оркестровый инструментал: не то банджо, не то балалайка-переросток) [1]. И все мы на несколько мгновений замираем: это не то, что ожидаешь увидеть и услышать на армейском складе боеприпасов.