Виктор Глумов - Город смерти
— Будете. — Олег сунул кипятильник в бутыль с водой, оседлал стул. — А теперь говорите.
— Вы ведь ведете секцию… учите детей. — Она сглотнула и заговорила быстрее: — Знаю, знаю, к вам сынки баронов ходят… Это дорого стоит, но я заплачу. У меня есть. Не смотрите так, правда есть!
Задумавшись, Олег почесал бровь, смерил взглядом мальчика.
— Он… видите какой. Его убьют за цвет кожи!.. — проговорила Вероника.
— Ну, знаете. Цвет кожи я менять не умею. Вы бы лучше с его отцом поговорили.
— Да какой отец в наше-то время…
— Восточные мужчины не бросают своих детей. Женщин наших используют, да…
— Но его мать вряд ли помнит, от кого он!
— Хм, а вы, простите… кто?
— Я его бабка! Мать… ой, говорить тошно.
— Ясно, извините. А мальчик-то в курсе?
— Он знает, и все равно — мама.
Забулькала вода в бутыли, Олег заварил лучший чай, придвинул чашку к мальчишке, выставил тарелку со сладкой лепешкой, нарезанной тонкими кусками.
— Спасибо, — сказал мальчик.
— Как тебя зовут, молодой человек?
— Леон, — вскинул голову, выдержал взгляд.
Странный мальчик. Черты лица европейские, но кожа смуглая, и волосы — цвета воронова крыла. Маленький взрослый. Ребенок без детства, с пеленок вынужденный драться за кусок хлеба, за право оставаться собой. У него и друзей, наверное, нет.
— Леон, а что ты умеешь делать хорошо?
— Читать, — мальчик шумно отхлебнул из чашки, обжегся, поморщился, — рыбу ловить на крючок и так… ну, накалывать. Крыс бить.
Олег вздохнул.
— Он совершенно здоров, — проговорила Вероника. — Просто на удивление здоров. Вы поймите… я женщина и не научу его выживать, потому что сама не умею.
Раскраснелась от тепла, подперла голову рукой. Теперь видно, что ей уже под пятьдесят: глубокие морщины на лбу и вокруг рта, слегка обвислые щеки, но глаза — ясные, умные, молодые. Удивительно, что она пережила голод и, барахтаясь в грязи, сумела сохранить… чистоту, что ли. И ребенка воспитывает, как раньше. Но сейчас так нельзя! Время другое! Мальчишка это понимает лучше нее.
— Вы согласны? — спросила она, по-своему расценив молчание.
— Он еще маленький…
— Сколько вы хотите? У меня есть, я не вру! — В глазах заблестели слезы.
— Мама, ну что ты! Пойдем, — воскликнул мальчишка, соскочил со стула и потянул ее за руку.
Олег вернул его на место.
— Да ты с характером, Маугли! Пусть остается. И вы оставайтесь, комната свободна. Куда вы на ночь глядя?
Вероника просияла и помолодела сразу лет на двадцать.
— Берете его?
— Беру. Но поймите, мне почти шестьдесят. Я прошел Афган и получил ранение. Сколько протяну — не знаю, но, клянусь, мне хочется посмотреть на волка, который вырастет из этого волчонка.
— Спасибо! Я… не знаю, чем вас отблагодарить. — Она упала на колени.
Мальчишка возмутился:
— Мама!
— Немедленно встаньте! — Олег помог ей. — Если бы все люди были как вы, мы бы так низко не пали.
* * *Вооружиться было нечем. Вадим попытался отломать ножку стула, но она была прикручена намертво. Поэтому, когда дверь открылась, он просто прыгнул на врага. За горло его, за волосы, повалить…
Удар под солнышко. Дыхание сперло, Вадим повалился на пол, хватая воздух открытым ртом. Некоторое время он туго соображал, а когда более-менее очухался, понял, что ему заломили руки. Враг сидел сверху, держал крепко. Хоть бы повернуться, чтоб в рожу плюнуть перед смертью!
— Спокойно, спокойно, я сказал.
Даже не запыхался. Подготовлен. Что ж, Вадим попытался, и теперь остается только достойно умереть.
— Прекрати ты ерзать, пидрило!
— Сам…
— Молчать!
Рука у него была тяжелая. Вадим уже несколько раз пожалел, что ходил в фитнес-клуб, а не на карате. Придется смириться. Вздохнув, он прижался пылающей щекой к грязному полу.
— Я говорю — ты, пидор сраный, слушаешь. Понял? Ерзать прекрати, я тебя не хочу!
— Пош-шел ты!
Леон отпустил Вадима. Вадим встал, отряхнул рубашку и джинсы. Убить! Искалечить!
— Поедешь со мной.
Здесь не хочет пачкать? Боится кровищу не отмыть? Или в рабство продаст?
— Там твой земляк объявился. Сумасшедший, хуже тебя, дебила. Будешь переводить, что он лепечет.
Вадим ушам своим не поверил: земляк?! Неужели этот шизофреник ему поверил, Сандре поверил? И, главное, что там за человек, вдруг знакомый? Он же не понимает ничего, от ужаса с ума сходит!
— Поехали, — согласился Вадим.
Леон шел сзади. У него был пистолет — Вадим подумывал о побеге, но понимал, что его шансы равны нулю. За домом, в котором находился бункер, повернули и долго плелись по бездорожью мимо плит, сваленных кучей, мимо раскуроченных стен с паутиной ржавой арматуры. Вадим постоянно оглядывался, будто надеялся, что конвоир за его спиной истает.
Наконец вырулили на площадку, где местами сохранился бетон. С обеих сторон высились два недостроя, справа был котлован, наполненный мутной водой.
Нырнули в цоколь, миновали темный, воняющий мышами коридор и оказались возле странной машины. Вадим затормозил так резко, что Леон наткнулся на него. Не обращая внимания на приказ остановиться, обошел чудо. Когда-то это был БТР. С него даже не сняли пулемет. Но вот расцветка…
Без труда узнавалась рука художника — Леон сам поработал над «тюнингом». Характерные цвета — фиолетовый, черный. Характерные изломанные линии. Зеркала волн, разбивающиеся об острые скалы. Осколки брызг. Сиреневое солнце, в которое светлыми штрихами вписано едва уловимое лицо.
— Круто, мужик. Сам рисовал?
Леон опустил наведенный на Вадима пистолет.
— Ценитель? — поинтересовался с иронией.
— Профессионал. — Вадим надулся от гордости. — Я же дизайнер, я в этом разбираюсь.
Вот она — точка соприкосновения! Любому художнику приятна похвала. Но Леон был непрошибаем. Морда его снова стала волчьей, невыразительной.
— Внутрь давай.
Вооруженный человек чертовски убедителен. Только сейчас Вадим обратил внимание на водителя — длинную жердь в засаленной бандане. Жердь помог ему залезть в машину. Леон последовал за ним. Кабина была переделана в настоящий «салон»: диванчики для удобства пассажиров, сейф. А вот трясло дико. Едва тронулись, Вадим потерял интерес к окружающему. Изо все сил он старался не прикусить язык, не выплюнуть желудок, сохранить лицо. Иногда поглядывал на Леона — тот был невозмутим.
Робот.
Пытка продолжалась бесконечно. Наконец БТР встал, Леон чуть ли не за шиворот выволок Вадима на воздух и куда-то потащил. Вадим еле переставлял ноги и не сразу понял даже, что оказался в помещении, что на стуле сидит Сандра, читает распечатку, а к другому стулу привязан обритый парнишка лет восемнадцати, абсолютно Вадиму не знакомый. Глаза, лицо и губы парня были белые.
Сандра улыбнулась Вадиму.
— Привет, — сказал он парню, — ты откуда?
Мальчишка заплакал. Он, похоже, ничего не соображал.
— Давай, Дизайнер, — приказал Леон. — Действуй.
Вадим присел на корточки рядом с пленником, заглянул в его глаза. Врали все психологи, контакт наладить не получилось. Били его? Что с ним делали вообще?
— Парень, очнись. Меня зовут Вадим Вечорин, я дизайнер. — Сухой смешок Леона. — Я из Москвы, из нормальной Москвы. Демократия, стабильность, «Единая Россия».
— Анд-дрей… Николаенко. — Губы его не слушались. — Отпустите меня! Я все сказал! Со мной жестоко обращались! Они Женьку убили!
— Давай с начала, Андрей. Я не могу тебя отпустить, я сам — пленник. Ты как сюда попал?
— Меня поймали! Мутант с клещами! Господин! Господин, отпустите меня! Пожалуйста! Я… я в тюрьму! На гауптвахту! Куда угодно! Где я?!
— В параллельной реальности, наверное…
Леон велел:
— Ты давай, Дизайнер, узнавай, зачем он сюда приперся. И ты сам — зачем.
— Низачем, — огрызнулся Вадим очень тихо и добавил громче. — Я, например, сюда не хотел.
— А это что? — спросила Сандра, тряся распечатками.
Вадим взял у нее стопку листов и прочитал: «Если все-таки П…дец пришел, спасаться надо сразу: власть может перекрыть входы-выходы из города.
Не все йогурты одинаковы. Если ты — животное жвачное, наверняка найдутся и шакалы, и волки. Они умнее свиней, и почуяли П…дец раньше тебя, и мечтают об одном — сожрать тебя; ведь ты их кормовая база. Значит, за городом ты должен тоже быть аккуратным. Бойся всех, даже тех, кто на первый взгляд безобиден. И не стоит рассчитывать на других хрюшек. Лучше сбивать ноги по бурелому, но идти одному…»
— Руководство по выживанию, — предположил Вадим.
— Свиньи? — Леон заглянул в текст через его плечо. — Йо-гур-ты? О чем это?
