Виктор Глумов - Город смерти
Вадим сел на диван и рассмеялся: его мечта о сумасшествии притянула галлюцинации.
Он смеялся и смеялся, бил себя ладонями по бедрам. А потом заснул и не заметил пожаловавших Леона и Сандру.
4. Дезертиры
— К-камрад… — Женька заикался шепотом. — К-камрад, чт-то там?
Дрон молча поднял руку: спокойно. Заткнись. Бурелом тут был — не пройдешь, и ни одной тропы не видно. Зато что-то шуршало впереди, и Дрону это не нравилось.
— Анд-дрюх, — захрустел, заскрипел, подбирается. — Чт-то ты видишь?
Дрон обернулся и показал Женьке кулак: заткнись, кому сказано, замри, идиот. Рядом — люди.
Насколько Дрон мог судить, в этом лесу испытывали химическое оружие: погибли все лиственные деревья. Отсюда и бурелом. И непонятно, с какой стороны они пришли и как выбираться, но об этом Женьке говорить нельзя. И так в штаны наложил, дрожит, заикается, норовит за рукав ухватить. Надо было уходить одному. Одному проще, а с этой обузой… Дрон посмотрел на Женьку: губу закусил, глаза выпучил, автомат держит… Мама дорогая! Ну кто так с оружием обращается?! Дрон опустился на корточки перед неудачником и сказал прочувствованно:
— Слушай, камрад. Мы — на вражеской территории. Теперь все — против нас. И все против нас. Нам нужно продержаться, да? Мы ушли, чтобы выжить, да? Ты обещал меня слушать, да? Я — главный…
— Но Анд-дрюх…
— Без «но», камрад! Мы, считай, на войне! На войне не спорят с командованием! От этого жизнь зависит, понимаешь?
Женька отчаялся вытолкнуть из себя хоть слово и энергично закивал. Сосунок. Женьке повезло, что Дрон взял его с собой. Мог бы и оставить «дедам» на растерзание. Никакого «мужчину» в этой армии, понятно, из Женьки не сделали бы. И повесился бы заика на ремне. Или застрелился. Или спятил — куда ему вешаться…
— Тс-с-с! Слышишь?
По правде сказать, Дрон уже и сам не слышал шороха: что бы там ни пряталось, оно смылось. Но Женьку стоило припугнуть. Страх — первое оружие командира, нужно, чтобы солдат боялся.
Рюкзак был тяжелый, Дрону совсем не хотелось с ним лезть через поваленные деревья. Но оставаться на месте — значит потерять мобильность. Если враг подкрадется…
— Слушай, — Женька вроде успокоился. — Давай привал сделаем. Сюда они не полезут нас искать.
— А если с собаками?
— И с собаками — не полезут. Кто в такой бурелом сунется? И сушняка много, костер…
— Камрад! — Дрон схватился за голову. — Костер?! Ты в своем уме? Дым нас выдаст.
— Х-холодно… Т-туман.
Туман и правда был знатный. Дрон тогда в первый раз испугался, хотя не признался бы ни Главному, ни родной маме. Школьник знает: где туман, там река. Но здесь поблизости не было водоемов, он карту изучил. А плотный, зараза, как облако. Одежда отсырела. Хорошо, спички запакованы герметично. Огня бы и правда не помешало, чтобы просушиться, не хватало еще воспаления легких. Уходили-то не из дома, заранее собранный рюкзак до сих пор небось в изголовье и стоит, если мама не распотрошила. А в части лекарства не достанешь. Что стырили, то и взяли, тут уже выбирать не приходится. Жратва есть, но мало. Оружие есть, оружие — это хорошо. Дома в рюкзаке только нож лежал и пневматическая «беретта». Несерьезно, конечно, но где ствол нормальный достать?
Их уже ищут. По деревням, по электричкам, может, в лес и заглянут, но прав заика, не в бурелом же.
— Ладно, камрад. Простудишься еще. Привал так привал. — Дрон с удовольствием освободился от рюкзака. — Надо бездымный костер организовать. Сейчас расскажу, как это делается.
Они посидели неплохо, поели. Женька ожил, щеки порозовели, а то был бледнее плесени на покойнике. Дрон обругал себя за упадочнические мысли. Все лес виноват. Чем его поливали, что деревья засохли, травы нет, птицы не поют? Тихо, как в склепе. И холодно. Вечереет, прелью тянет, скрипит что-то. Идти дальше резона нет, надо на ночлег устраиваться.
Дрон попытался вспомнить, было про такое на форуме или нет. Про ночлег в лесу писали много, обсуждали. А вот про мертвую зону вроде нет.
— Слушай, камрад. — Женька с готовностью улыбнулся. — Ты не помнишь, от чего лиственные мрут?
— Ядерная зима…
— Это ты брось, до ядерной зимы еще далеко. Даже если вот сейчас начнется — деревья не сразу засохнут. Время нужно.
— А если тут исп-пытания проводили?
Дрон поскреб в затылке. Испытания? Они на полигоне, что ли? Да нет, вряд ли. В тайком зарытые отходы он поверить мог. Блин, это сколько же здесь рентген?! И дозиметра нет… Ничего нет. Случись сейчас война — все, хана гаврикам.
— Нам д-долго по лесам?
— А что, домой захотел? Забудь, камрад! Все равно скоро война, а выжить реально только в одиночку или с подготовленными перцами. Потащишь с собой девчонку, мать-старушку — хана.
Женька мягко улыбнулся. Вот ведь дурень. Все он с улыбочкой, все вежливо. Нельзя слюнтяев в армию брать. Сидел бы с мамой, отъедался — ни кожи, ни рожи, — в институт готовился. Дрон похлопал товарища по плечу. Он был на год старше, успел вылететь из универа, в общем, понюхал жизни. И в армию пошел сознательно, кто знал, что в такую часть попадет, говорили же: дедовщины больше нет, служить — год. И деды еще. Отморозки. Радовались бы, что в их виварий умный человек попал! Слушали бы, записывали, авось и выжили бы, случись ПП!
Уроды. Кретины. Мясо. Трупы.
— Д-дрон. — Женька шептал еле слышно, губ не разжимая, и автомат пытался нашарить. — Т-тих-хо.
Дрон улыбнулся: нашел лошка, разводит. Протянул руку, чтобы еще раз похлопать Женька по плечу, — и замер. Идет кто-то, что ли? Продирается, особо не таясь. Дрон ухватил рюкзак за лямку, махнул Женьке, чтобы шел следом, и пополз на четвереньках куда глаза глядят. Он старался не наступать на ветки, не шуметь, но не получалось, кругом был проклятый сушняк, и мертвый мох хрустел под ладонями… Истошно завопил Женька. Дрон быстро обернулся: Женька сидел на жопе, ладонь к самому лицу поднес, слезы катятся, губы дрожат.
— Что?! — выдохнул Дрон.
— С-суч-чок…
У него была пробита правая ладонь. Блин, сраный заика, еще и слепой до кучи, а преследователь уже ломился к ним, и оставалось молиться, чтобы это был медведь. Дрон вцепился в автомат и на секунду зажмурился, а когда открыл глаза, увидел ЭТО позади Женьки.
Лучше бы офицеры с собаками. Патруль. Милиция. Стая волков. Гопники. Призрак дедушки, статуя Командора!
Дрон заорал, Женька обернулся, заверещал, упал на спину и начал нелепо отползать, забыв про травму, бросив автомат. Впрочем, зверя не интересовала железка, зверь хотел мяса.
Морда бультерьера, тело крысы. Глаза-щелочки. Отвратительные ржавые пятна на белесой шкуре. Зверь был размером с рысь, перетекал между веток, неспешным пружинящим шагом приближался, не скрывался, знал, что от него не уйдут. Ему достаточно было прыжка, но он играл с мясом.
Дрон понял, что все еще кричит, что горло уже дерет, что Женька повторяет: «Мама, мама, мама» — и всхлипывает. Зверь приоткрыл пасть, будто улыбнулся. Дрону показалось, что от него смердит падалью.
Автомат в руках был нереально тяжелый. И Дрон не соображал, что с ним делать, как, черт побери, эта штука стреляет. Зверь перелез через последний ствол. Теперь он стоял прямо перед Дроном, смотрел то на него, то на Женьку и бил лысым хвостом по земле.
— Стреляй! — завизжал Женька.
Дрон закрыл наконец рот и дал очередь. Едва не оглох. Он ждал, что или сейчас в него вопьются клыки, или Женька захлебнется последним криком. Было тихо. Женька, задыхаясь, судорожно хватал воздух ртом. Тварь отступала. Щерилась, скулила. Сделала несколько шагов — и рванула прочь длинными прыжками.
Дрон сел на землю. Посмотрел на Женьку.
— Ты ее видел? — горло драло от давешнего ора. Да уж, пошумели на славу, на весь лес.
— В-в-в…
— У нас такие водятся?
Женька замотал головой — чуть не отвалилась. Дрон подполз поближе к приятелю, осмотрел его ладонь: дырка была что надо. Не имело смысла куда-то спешить, бежать, прятаться: они уже выдали себя. И хорошо, если придут люди, а не друзья зверя.
— Слушай, камрад, мы случайно ничем не отравились, как думаешь? До глюков?
Женька пожал плечами. Говорить он пока не мог.
Ночь они провели на том же месте. Спали по очереди. Женька один раз принялся палить: ему померещилось, что кто-то бродит вокруг в темноте. Или не померещилось — они так и не узнали. Надо было выбираться, и с рассветом было решено по компасу двигаться на запад.
Лиственные деревья умерли по всему лесу. К счастью, дальше начался ельник, ступать на иголки было куда приятней. Рука у Женьки воспалилась, и чувствовал он себя плохо: дрожал как в лихорадке, все время хотел пить. Дрон терялся в догадках. Выходило, что лучше бы сдаться или хотя бы Женьку к людям вывести.
