Алексей Шепелёв - Грани судьбы
— После полудня — самое жаркое время. Никто не ходит, только если очень надо, — не оборачиваясь, ответил Гиви.
Улица потихоньку спускалась ниже, скоро маленькие домики справа сменились большими трёхэтажными особняками, а слева — пышным парком. Каштаны и клёны в нём мирно соседствовали с кипарисами, эвкалиптами, платанами и пирамидальными тополями. У ворот парка Гиви лихо затормозил. Лучший в городе, не лучший, но хорошим водителем бородач был — это точно.
— Женя кто? Анна-Селена кто? Вам выходить.
— Куда выходить? — не поняла девочка.
— В парк идти, понимаешь? Прямо по аллее до солнечных часов. Потом Жене направо, а Анне-Селене прямо.
— И что? — уточнил Женька.
— Там ваши миры. Дальше не знаю. Не сказали ничего, — развёл руками Гиви.
— Кто не сказал? — не унимался подросток.
— Боги! — бородач с почтением поднял вверх правую руку, чуть ли не уперевшись вытянутым указательным пальцем в крышу кабинки. Потом повернулся вполоборота и пояснил: — Боги сказали, что делать. Трелин позвал, сказал: "Гиви, ты лучший водитель, прошу, встреть их как самых дорогих гостей. Сам понимаешь, не каждый день боги заказ делают. Какой престиж: не в «Пилигрим», не к Ориендиру, ни к Радлову — к нам обратились. Нельзя опозориться, никак нельзя". Я говорю: "Трелин, дорогой, как родных встречу, довольны будут". Все инструкции выучил. Сначала Женю и Анну-Селену к парку, потом Мирона Павлиновича к вокзалу. А остальных — в гостиницу.
— Почему так? — теперь уже к расспросу подключился Мирон.
— Не знаю, дорогой. Моё дело — встретить и развести. Зачем, почему — откуда мне знать? Боги не говорят. Они знают. Три точки перехода в Эннинге: парк, вокзал и сама Дорога. Кто умеет — тот выбирает сам. Кто не умеет — делает так, как говорят знающие, правильно, да? А уж кому не знать, как богам.
Ну, не боги горшки обжигают. Точнее, не только боги. Нижниченко повернулся к казачонку.
— Саша, ты переход чувствуешь?
— Да. Тут даже не переход, тут узел. Много Граней.
— А их Грани здесь есть?
Подросток пожал плечами и немного виноватым голосом пояснил:
— Я же не знаю, куда им нужно.
— Да, задача… — озадаченно протянул генерал.
— Ой, ладно, Мирон Павлинович, — усмехнулся Женька. — Это всё равно как своей тени бояться. Никто там нам засаду не устроит.
Он приподнялся с места.
— До свидания. Спасибо вам за всё. Пойду я… Ты идёшь?
Анна-Селена кивнула.
— Иду.
Девочка привстала, окинула взглядом салон троллеконки.
— До свидания. Я буду вас всех вспоминать. И мы ещё обязательно встретимся.
А потом неожиданно чмокнула Серёжку в щёку.
— А тебя буду вспоминать особенно.
Так густо Серёжка Яшкин, кажется, не краснел за всю свою жизнь. И за свою жизнь так не терялся. Не потому даже, что ещё никогда не целовала девчонка дважды за день. Честно сказать, его вообще девчонки целовала всего пару раз. Но всё равно дело было не в этом. Ведь Анька была не просто подругой. После побега из Толы мальчишка понял, что девочка ему нравится. Да-да, привыкший глядеть немного свысока на "слабый пол" уличный сорванец из Днестровска по самые уши втюрился в Анну-Селену. Или, как ещё говорили — втрескался.
После этих слов полагалось смеяться, но ничего смешного в происходящем парнишка сейчас не видел. Ему ведь всего только хотелось быть почаще с Анькой рядом. Оберегать её от неприятностей, защищать от невзгод. Может, даже сделать ради неё какой-нибудь выдающийся поступок, чтобы девочка поняла, какой он, Серёжка, смелый и надёжный (считать таковым историю с перетёртым ремнём мальчишке и в голову не приходило, там всё было по-другому, совсем по-другому). Но только, чтобы ни в коем случае не догадалась, что он втюрился. А то стыда не оберёшься.
И вот теперь приходилось расставаться. Если не навсегда, то очень-очень надолго. И ему хотелось сказать девочке очень многое, только вот слов он не находил. Хватило его лишь на то, чтобы выдавить из себя:
— Я тоже.
Кажется, он произнёс это настолько тихо, что его услышала только Анька. Услышала — и улыбнулась. А Женька, словно в последний момент спохватившись, задержался у двери экипажа.
— Да, Сашка, я же должен уйти уверенным, что у нас всё в порядке.
— А чего у меня не в порядке? — изумился казачонок.
— Серёжку прости, — Женька кивнул на сразу напрягшегося мальчишку.
— Да простил я его уже, простил, — недовольно пробурчал Сашка.
— Угу, только он в это всё никак не поверит. Хватит малыша мочалить.
В другое время бы Серёжка нашел, чем ответить за «малыша», но сейчас он молчал, с волнением ожидая Сашкиного ответа. Молчали и взрослые: все трое понимали, что ребята повзрослели и негоже без особой нужды лезть в их отношения.
— Его не мочалить — так сразу на шею сядет, — проворчал Сашка.
— Сядет, — серьёзно кивнул Женька. — А ты — терпи. Всё равно ведь никуда не денешься.
Казачонок хотел что-то буркнуть в ответ, но вдруг широко улыбнулся.
— Да чёрт с ним. Ладно, Серёга, хватит дурить. Садись рядом.
И подросток звонко хлопнул ладонью по кожаному дивану. Серёжка моментально просиял, как новенькая монетка, и не то что пересел — перепрыгнул к другу, плюхнувшись рядом.
— Только учти: в следующий раз потянет на подвиги — сначала предупреди меня, а потом действуй, — Сашка тщетно старался сохранить хоть какие-то остатки строгости. Напрасно. Осознавший, что его простили, Серёжка старшего друга уже больше не опасался. Но, тем не менее, абсолютно честно ответил:
— Ага.
И всем стало понятно, что обещание это он наверняка не сдержит. И не потому, что обманывает, а из-за того, что способен влипнуть в такую историю, когда предупреждать кого бы то ни было времени уже нет. Остаётся только пять секунд на бросок, как тогда в Кусачем Лесу.
Но это уже будет другая история. А сейчас Женька улыбнулся и сказал:
— Вот теперь я спокоен. Счастливо!
Мальчишка выбрался наружу, они с Анной-Селеной ещё раз обернулись, махнули рукой оставшимся, а потом прошли в ворота сада, уже не оборачиваясь. Сидевшие в троллеконке молча провожали их взглядами, пока зелень деревьев не скрыла детей из виду. А когда скрыла — продолжали сидеть всё так же молча. И лишь когда тишину нарушил бодрый голос Гиви:
— Аой, дорогие, ехать надо. А то на поезд опоздаем.
— Поехали, — вздохнул Мирон. На душе было не тревожно, но очень тоскливо.
Небольшая площадка с солнечными часами оказалась совсем рядом со входом в парк. Узкая аллея уходила дальше вперёд, вправо и влево между кустарником пролегали узкие тропинки.
— Ну, что, разбегаемся? — деланно спокойно поинтересовался Женька.
— Ага, — кивнула Анна-Селена. — Счастливо тебе. Давай.
И девочка пошла по аллее.
— Давай, — произнёс ей в спину Женька, сворачивая на тропку.
Всё-таки обидно. Серёжку вон поцеловала, могла бы и его поцеловать. Или хотя бы попрощаться потеплее. Ну, да, всегда внимание героям, а злыдням — так, пара слов мельком. Обидно.
Ладно, не больно-то и нужно Женьке её внимание. Пигалица-малолетка. Ей ещё в куклы играть. А Женька уже большой, у него переходный возраст. Пора заводить себе серьёзную подругу, как это сейчас модно называть гёрл-френд. И, уж конечно, постарше Анны-Селены, и поумнее. И по красивее… Только вот, всё равно обидно. Ой!
Нельзя уноситься в мечты, когда идёшь среди кустарника. Какая-то ветка сильно хлестанула мальчишку по лицу. Женька машинально утёрся рукавом спортивной куртки, порадовался, что нет крови, а потом остановился как вкопанный. Откуда куртка? Киевская одежда осталась где-то в Торопии, в парк он вошел в жакете и средневековых штанах. А сейчас на нём снова был синий тренировочный костюм и кроссовки. Женка нагнулся, глянул на правую коленку. Даже выцветшее пятно от краски на своём месте. В гараже у Прокопчука, когда с мопедом возились он себе на колено краской ляпнул. Сколько потом растворителем не тёр — слабый след всё равно остался. Хорошо хоть, если особо не приглядываться — то незаметно. Тётя не приглядывалась, а дяде Тарасу — и вовсе всё одно.
Значит — он всё-таки вернулся? Мальчишка бросил взгляд по сторонам. В просвет между кустами виднелся Зелёный театр…
Когда-то безлюдная аллея казалась Анне-Селене настолько опасным местом, что она ни за что бы по ней не пошла. Сейчас над такими страхами можно было только улыбаться. Это, конечно, не значит, что если она вернётся домой, то обязательно облазает все пустые аллеи городского парка, а так же все развалины, трущобы и прочие места, куда приличные девочки не ходят. Но и прежней робкой и послушной малышкой ей тоже уже не стать.
Вот только сначала надо вернуться.
