Надежда Попова - По делам их
— Какого, к примеру?
— Мы ведь условились с вами: все ваши вопросы — после. Не беспокойтесь, моих будет не слишком много. Итак, вы остались преданны вере, не желаете оставлять службу в Конгрегации… так?
— Так, — все еще внутренне сжавшись в комок нервов, кивнул он.
— И при этом освободили из заключения ведьму, — договорил шепот. — А скажите-ка, будь на ее месте кто другой — ведь вы спалили бы его? Не задумавшись?
— Спалил бы, — бросил он тихо. — Но задумавшись.
— Об этом?
До него донесся тихий хлопок ладоней, и Курт сжал кулак, слыша, как в склепной тишине таинственного подвала прозвучал скрип кожи натянувшейся на костяшках перчатки.
— Да, — через силу согласился он. — И об этом тоже.
— Для чего вам оставаться среди них? — продолжил голос еще тише. — Ведь вы уже поняли, что Конгрегация — не совсем то, чего требует ваше понимание справедливости. Да и веры, если уж по чести говорить. Почему вы хотите остаться? Только искренне, прошу вас.
На этот раз он ответил не сразу. В голове пронеслись десятки возможных ответов, десятки причин, сомнений и аргументов; наконец, вздохнув, он проронил — тихо и с усилием:
— Искренне?.. Маргарет сказала, что все в этом мире можно изменить. Что даже перемены в такой сильной системе, как Конгрегация, могут произойти по воле одного человека. Что я могу изменить что-то…
— Поэтому? — снова будто в какой-то части его разума уточнил шепот, точно бы заглянув в него изнутри него самого; Курт мотнул головой:
— Нет. Не поэтому; я вообще сомневаюсь в ее правоте на этот счет — по моему глубокому убеждению, una hirundo ver non facit[173]… Хорошо, — решительно согласился он внезапно. — Я скажу вам откровенно, почему; но если вам придет в голову засмеяться над моими словами — я замолчу и более не произнесу ни слова. Если хотите — убивайте или что вы там намерены были со мною сделать; но быть шутом я не согласен — ни для кого.
— Позвольте вам заметить, юноша: я говорю с вами для того, чтобы узнать вас, посему все, что вы мне скажете, будет важным и имеющим немалое значение, а над важными вещами смеяться глупо. Я — не глупец. Итак, в чем причина?
— Причина, — негромко пояснил Курт, — та же, что и год назад. Вы ведь хорошо осведомлены обо мне, верно? Знаете, что произошло со мной на моем первом деле. Так?.. Хорошо, можете не отвечать, я знаю, что — так. Так вот тогда, после той… неудачи, мне было предложено оставить следовательскую службу. Я не ушел — потому что бежать не в моих правилах. Потому что это очень просто — лишь отвернуться, закрыть глаза и уши, не видеть, не слышать. Не чувствовать. Увидя, как твой друг избивает ребенка, очень просто уйти, сказав "я в этом не участвую", гораздо сложнее, но достойнее перехватить его за руку.
— Вы намерены перехватить за руку Конгрегацию?
Голос был серьезен — ни тени насмешки в этом шепоте Курт не услышал.
— Не знаю, — отозвался он еще тише, но тверже. — Пока — не знаю. Но бежать не желаю. Это — первое.
— Есть и второе?
— Есть, — подтвердил он с невеселой усмешкой. — Весьма важное. У меня, видите ли, выбор не столь уж велик. "Уйти из Конгрегации" для таких, как я, означает смертную казнь, а это, как вы понимаете, немалый стимул для того, чтобы возжелать продолжить службу. Конечно, есть возможность того, что меня попросту запрут где-нибудь пожизненно, переведут на архивную работу, если повезет, однако… — он запнулся, понимая, что собеседник видит его смущение, его замешательство. — Однако это будет значить, что меня отзовут из Кельна, чего я не хочу.
— Из-за Маргарет, — уточнил шепот; он кивнул. — Хорошо, — неопределенно подытожил собеседник и, помолчав мгновение, продолжил: — Стало быть, если вас не отзовут, если не осудят, не снимут Знака… Что вы станете делать, майстер инквизитор? Сможете вы продолжать службу и дальше? Как? Как вы поступите, расследуя дело кого-то, подобного вашей возлюбленной?
— Я не знаю, — теперь сразу ответил Курт, выпрямившись. — Об этом я еще не думал.
— Неправда, — мягко возразил шепот. — Вы об этом думали — я вижу. И не раз.
— Хорошо, — согласился он, — думал. Но решения не принял. Не знаю, что я буду делать. Смотреть по ситуации, вернее всего. Однако, прошу прощения, этот разговор не имеет смысла — Вальтер Керн отослал отчет о произошедшем, и вскоре здесь будет представитель кураторской службы, что, скорее всего, окончится для меня печально.
— Не окончится, — коротко возразил шепот, и он вздрогнул снова. Неужели… — Да, - подтвердил тот. — Если в нашем дальнейшем разговоре я не услышу чего-то, что бы мне не понравилось, вам ничего не будет грозить.
— У вас и в Конгрегации свои люди? — усмехнулся он. — Настолько высоко?.. Тогда — к чему вам я? Я, как вы заметили сами, "юноша смышленый"; по меньшей мере, не болван, посему уже понимаю, что происходит: дело не лишь в том, что мою благонадежность вас попросила испытать она, это — проверка перед тем, как принять меня в какое-то таинственное сообщество заговорщиков или что-то в таком роде. Маргарет — возможно, я для нее ценен по-своему, по причинам, важным лишь для нее. Но всем прочим подобные объяснения чужды, чувства неважны, подобная structura признает лишь одно, для нее главное: ценность; aliis aliud expedit[174], верно ведь? Так к чему вам я, следователь четвертого ранга, пешка, никто?
— Снова вы задаете вопросы, — вздохнул шепот. — Однако я вам отвечу, дабы не оставить ложного впечатления. Вы все неверно представили себе, юноша. Я не глава тайного союза, мы не плетем conjuratio globalis[175], имеющий в своем итоге повсеместные перемены в Конгрегации. Хотелось бы нам этого? О да. Способны ли мы на это? Нет. Посему мы можем лишь говорить сейчас, как вы сами: надо что-то делать, однако мы не знаем, что. Мы не можем ничего переменить.
— Так кто вы тогда?
— Я всего лишь собрал округ себя людей — таких, как Маргарет. Всего лишь для того, чтобы они были вместе. Чтобы не выживали поодиночке.
— Ее, однако, вы бросили, — заметил Курт неприязненно; тот снова разразился тяжелым вздохом.
— Не все так просто, как вам мыслится, юноша.
— Только это я и слышу в последнюю неделю…
— Наконец-то вы слышите правду, — заметил шепот с усмешкой, похожей на ветер. — Вначале я показался вам злодеем, затем вы стали ожидать от меня слов о добре и любви; нет, майстер инквизитор, я не то и не другое. Я всего лишь человек, которому верят другие, я тот, кто не дает им перегрызться между собою — ведь подле меня настолько многообразные личности, что без удерживающего их споры могут зайти слишком далеко, что привлечет ненужное внимание и навредит им самим. Я оказываю помощь, когда имею возможность…
— И желание?
— Возможность, — повторил тот чуть строже и снисходительнее. — Я не имел возможности вмешаться. Ведь Друденхаус до сих пор уверен, что Маргарет фон Шёнборн — единичный случай, просто одаренная графская вдова, направившая свои силы не в то русло. И все. Вмешайся я — и все было бы иначе. Вы еще не забыли, что такое "охота на ведьм" в самом прямом и неприглядном значении этого слова, майстер инквизитор?
— Да, — мрачно откликнулся Курт, припомнив десятки, сотни дел, прочтенных им этой зимой в архиве, припомнив свою бессильную злость и ненависть, вспомнив, как стоял над бочкой с водой, пахнущей плесенью и гарью, после допроса Отто Рицлера, в подвале, пропитавшемся запахом пота и крови… — Я понимаю, о чем вы говорите.
— Вот так-то. Спасением Маргарет занимался ее дядя, и это было логично, это было заурядно и естественно.
— Керн был намерен идти до конца.
— Да, был риск. Была вероятность того, что ее осудят; однако не мог же я ставить под угрозу многих ради спасения одного, пусть и столь одаренного человека. Кроме того, мы ведь не сплоченная община; я говорю "мы" лишь потому, что некоторые из нас знают о существовании друг друга, что, согласитесь, в нашем мире и в наше время уже многого стоит. Большинство из них друг друга никогда не видели — для их же блага; все они знают лишь меня. Всех их, таких, как Маргарет, объединяет лишь то, что для них я в некотором роде авторитет — лишь потому, что умнее, сильнее и старше.
— Учитель? — усмехнулся Курт; тот, кажется, нахмурился — голос похолодел.
— Бросьте, майстер инквизитор, оставьте ваши схемы в прошлом; нет, я им не учитель. В науке выживания? Да. В искусстве? Нет. Мы разные — я уже упоминал об этом. Я не могу их учить, равно как преподаватель латинского языка не сможет обучить арбалетчика; я не рассматриваю те редкие случаи, когда тайной слабостью учителя является еженедельная воскресная стрельба на плацу. Я даю советы. Не более.
